Ученье и учитель. Константин Победоносцев

Константин Петрович Победоносцев (1827–1907) в течение четверти века (1880–1905) был обер-прокурором Святейшего Синода. Будучи воспитателем двух императоров (он преподавал правоведение будущим царям Александру III и Николаю II), Победоносцев влиял на важные государственные решения. Он был человеком Церкви, и воззрения его сформировались под влиянием таких лиц, как святитель Филарет Московский. Победоносцев немало сделал для российского образования. Педагогические заметки К.П. Победоносцева – это мысли вдумчивого, наблюдательного, мудрого педагога.

Всего важнее – в самом начале – сознание своего долга и верность ему

При самом начале дела, не воображай, что всего важнее метода обучения. Всего важнее – в самом начале – сознание своего долга и верность ему. В самом начале помни: надо вставать рано, надо готовиться к уроку, поправлять тетрадки тщательно, не утягивать ни минуты из урочного часа.

Если хочешь, чтобы класс твой был спокоен и внимателен, будь спокоен и внимателен сам, – спокоен прежде всего во внешних приемах. Молодой конь чует неопытного, неуверенного в себе седока и начинает шалить и брыкаться.

Надо тебе знать каждого из учеников по имени и по имени звать его. Плохой, равнодушный учитель безымянно тыкает своих учеников. В доброй школе я видел доброго учителя, как он звал детей без фамилии, по именам: «Ваня, Сеня, Саша».

Не забывай никогда, что у тебя в классе дети: старайся быть юн с ними – и они это почувствуют.

Когда поправляешь тетради, будь терпелив и внимателен: не ожидай и не требуй всего зараз и от каждого одинаково. Думай, до чего в данную минуту может быть способна голова ученика твоего: чего не поняла сегодня, может понять завтра – не порти ему радость самосознания, когда видишь, что он старается понять и работает головою.

Русская школа

Не сомневайся в успехе, когда делаешь дело свое с мыслью, что оно не должно быть бесплодно, и работаешь с крепкой волей, чтобы ученик подлинно от тебя научился.

Учитель ошибается, если думает, что все дело его содержится в урочных часах преподавания в классе. Много важнее междуурочные и послеурочные часы занятий с детьми: здесь собирается богатый материал для оживления интереса, для возбуждения мысли и воображения, для сообщения понятий и сведений, здесь прямое средство духовного и душевного общения учителя с детьми и залог сердечной и умственной привязанности детей к школе и учителю.

Приходится бороться с ленью и равнодушием. Но помни, что каждое внушение и наказание должно быть действенно. Не затрачивай сразу всю его силу. Иногда довольно взгляда, довольно движения. Когда этого недостаточно – действует слово. Но где довольно одного слова, берегись многословия.

Не раздражайся мелочами и не придавай им значения. Шалун нарисовал на столе твою фигуру, да еще подписал. Что тебе делать? Спокойно сотри ее или вели стереть соседу. Беда, если рассердишься, да еще станешь расследовать. Тогда пример станет заразителен.

Когда ты сидишь в классе и видишь перед собою 30 ребят, не забывай, что и ты когда-то был совершенно такой же.

И тоже помни: чего требуешь от каждого из учеников своих – и последнего, и первого, – то и сам ты должен уметь делать. Итак, всякую работу, какую задаешь им, ты должен сначала уметь проделать сам как можно лучше. В этом правда, а без правды какое – учительство!

Будь естествен: говорить надобно так, чтобы ясно понимали те, кому говоришь. Итак, когда говоришь, не от себя исходи, не о себе думай, а о тех, кому говоришь. В них жизнь движется: надобно им слышать живое слово.

Берегись употреблять отвлеченные фразы, берегись нанизывать правило на правило. Дорога, вымощенная отвлеченностями да правилами, ведет к отупению и отводит от жизни.

Учитель пусть помнит, что он делает великое дело, которое нельзя делать с небрежением.

Урок физики в 7 классе Ярославской гимназии 1912 год

Стоило бы, например, каждому учителю записать себе на память: 1) учитель, когда кланяется ему ученик, не оставляет поклон без ответного знака; 2) не должен учитель сидеть на своем месте разгильдяем и облокотясь руками на стол; 3) ни ученик перед ним, ни он перед учеником не стоит, держа руки в карманах; 4) учитель никогда не опаздывает и последним выходит из класса.

Одни наставления и выговоры плохо действуют, если ученик не привык видеть в учителе живой образ умения, старания, добросовестности, – и уважать его. Когда ученик боится учителя в нравственном смысле этого слова, один взгляд, одно слово учителя будит ученика, стыдит, ободряет, оживляет, руководствует.

Тесен, по-видимому, и скуден, и одинок круг деятельности учителя. А если ему суждено учить и действовать в глуши, он становится подвижником. Но благо тому, кто и на этом месте не успел дух угасить в себе… сберег свои крылья… Могий вместити, да вместит.

Учитель-ремесленник, учитель-чиновник не годится для живого дела

Учитель не есть какая-либо принадлежность школы, которая при ней предполагается: это есть самая сущность школы, и без учителя никакая школа немыслима: учитель должен быть создан для школы. Любую канцелярию можно составить из охотников и из работников, но беда, если школа разумеется не выше канцелярии, беда, если при устройстве школы, также как и при устройстве канцелярии, слышится та же речь: стоит кликнуть клич, и учителя явятся, сколько их есть ищущих работы и хлеба.

Можно сказать, и ныне многие как будто так думают: настроим, наделаем школ, – этого требует просвещение. Наберем учителей: дадим им в руки программы и новейшие методы обучения, свяжем их правилами инструкций – и дело пойдет. Нет, нет, это не так! Пусть собираются конференции педагогов и специалистов, пусть придумывают лучшие способы обучения, пусть пишут и печатают томы своих протоколов и мнений. Напрасный труд – и дело может оказаться подобием крыловского Квартета. Явятся учреждения учебные – но живой души в них не будет, пока не будут для них созданы живые учителя. Скажут: создадим специальные заведения для приготовления учителя; но ведь и для того, чтобы его изготовить, потребен на живое дело воспитания живой учитель, живой руководитель. И напрасно думать, что достаточны и для этого курсы учебных предметов, программы и инструкции. Учитель-ремесленник, учитель-чиновник не годится для живого дела. Учитель должен быть подвижником своего дела, полагающим душу свою в дело обучения и воспитания…

Школа в 19 веке

Стоит пересмотреть списки существующих заведений всех степеней – и ужасно становится представить, какая масса учителей всюду требуется. Но учитель, принадлежащий заведению, сросшийся с ним и живущий в нем его жизнью, – есть поистине rara avis (редкая птица) в наше время. Кое-где еще можно сыскать старого учителя, педагога, издавна сидящего на своем месте, – да еще где-нибудь в глухой деревне отыскать старика учителя, в голоде и холоде из любви к детям посвящающего всю свою жизнь уходу за ними: такие труженики, вместе со старыми дьячками, составляют ныне редкость – это люди почтенные, на которых, когда встретишься с ними, любоваться надо.

Но в городе, тем более в большом городе, учитель представляется каким-то наемником учебного труда, изнывающим в тоске своего звания, и учительство принимает вид ремесла. В непрестанной заботе о хлебе насущном для себя и для семьи своей, – без интереса, без одушевления несет он поденный труд, перебегая или переезжая из одного учебного заведения в другое на уроки, и всюду является усталый, раздраженный, утягивая нередко минуты и четверти часа из каждого урока и не посвящая труда своего ни одной из школ, в коих учительствует. Как ему знать учеников своих, как следить за их способностью и развитием? Остается ему только давать урок, предлагать вопросы и на ответы ставить бесчисленные цифры отметок. Редко можно встретить учителя, довольного трудом своим, местом и положением, – он поглощен заботою об улучшении своего быта и всматриванием – где бы лучше устроиться на другом месте.

Во всяком звании человек должен смотреть за собой, чтобы духа не угасить в себе. Обычное дело рук человеческих день за днем может подавить человека и овладеть им, если сам он духовно им не овладеет. Эта опасность угрожает в особенности учительскому званию. Учитель, закоснев в своем предмете и на однообразных классных упражнениях, может замереть духом в учебном обычае. Так, оставаясь исправным во внешности, может мало-помалу утратить способность жить одною жизнью со своим классом и духовно возбуждать его.

Ты преподаешь детям Закон Божий…

Ты преподаешь детям Закон Божий… Больше всего берегись делать из Евангелия учебную книгу: это грех. Это значит – в ребенке обесценивать для человека книгу, которая должна быть для него сокровищем и руководством целой жизни. Страшно должно быть для совести разбивать Слово Жизни на бездушные кусочки и делать из них мучительные вопросы для детей. Приступать с речами о Евангельских словах к детям и вызывать у них ответы – для этого потребна душа, чуткая к ощущениям детской души, – но, когда приступают к этому делу с одной механикой программных вопросов и ставят цифирные отметки за ответ на вопросы иногда неловкие и непонятые ребенком, – вызывая волнение и слезы, – грех принимают себе на душу экзаменаторы – и можно сказать о них: не ведают, что творят с душою ребенка.

Дореволюционная сельская школа

Есть какое-то лицемерное обольщение в школьном деле, когда Закон Божий и соединенное с ним внушение начал нравственности составляет лишь один из предметов учебной программы. Как будто нечего больше желать и требовать для нравственной цели, – как иметь наличность той или другой цифровой отметки за ответы в предмете, называемом Законом Божиим. Есть в школе законоучитель, есть программа, есть балл, показатель знания – e sempre bene. Результаты такой постановки учения – поистине чудовищные. Я видел учебники, в коих по пунктам означено, что требуется для спасения души человека – и экзаменатор сбавляет цифру балла тому, кто не может припомнить всех пунктов… Где тут разум? Где нравственность? Где, наконец, – и прежде всего – вера, о коей мы лицемерно заботимся?

Если же мы хотим правды в этом великом деле, то не станем от нее прятаться. И вера, и нравственность – не равные с прочими предметами обучения: одни уроки и наставления для этого недостаточны. И вера, и нравственность воспитываются в душе цельным воздействием домашней и, говоря о школе, школьной жизни. Лишь бы эта школьная жизнь не была раздвоена на две отдельные части религиозного и светского обучения, но составляла в гармонии частей одно органическое целое. Семья должна посеять и воспитать в душе чувство благоговения и веры; школа должна не только поддержать это чувство, но и осветить в душе идею, без которой одно чувство смутно и неустойчиво. Школа должна поставить это чувство и эту идею в нравственную связь с жизнью – воздействовать на ребенка своею нравственною обстановкой. Когда ученики связаны с учителем взаимным сочувственным искренним отношением, тогда возрастает и воспитывается в детях живое нравственное осознание правды учения Христова, одухотворяющего любовию животную природу человеческую.

Вера должна быть живая и действенная, следовательно, должна быть нераздельна с Церковью. Школа, поскольку она народная, должна отражать в себе душу народную и веру народную – тогда только будет она люба народу. Итак, школе прямое место при Церкви и в тесной связи с Церковью. Она должна быть проникнута церковностью в лучшем, духовном смысле этого слова. Одухотворяясь ею, она сама должна одухотворять ее для души народной. Отсюда – непременное участие школы в действе церковного богослужения – в чтении и пении. Кто испытал и видел, тот знает, какое это могучее духотворное воспитательное орудие и для школы, и для души народной, в которую вносит просветление религиозного сознания и чувства. Разумное, осмысленное чтение в церкви вводит ученика в глубокий смысл, в красоту и выразительность церковно-славянского языка, укрепляя в уме и воображении корень разумной, стройной и выразительной русской речи. Пение, нераздельное с словом, исполненным силы и красоты, проникая в русскую душу, богато одаренную поэзией песни, – воспитывает в ней вместе с гармонией сродного ей звука и гармонию чувства.

Хорошо, когда в школе светло и весело – подлинно хорошая эта школа. Плохой учитель, когда у него в школе невесело, когда дети не бегут туда с радостью, не рвутся туда в каждую свободную минуту. Где есть только возможность, украшайте вашу школу, изгоняйте из нее грязь и пыль, мрачные, наводящие тоску, цвета. Пусть она будет любимым местом жизни – если жизнь темна, школа осветит ее; если оскудела духовным интересом, школа привьет к ней мысль и чувство; если загрубела и зачерствела, школа дохнет на нее любовью.

Начальник заведения должен весь принадлежать ему…

Из учителя может, при благоприятных обстоятельствах, родиться начальник заведения. Вот когда, если сила его еще не истощилась, вот когда потребны ему все усилия – не угашать в себе духа.

Начальник заведения должен весь принадлежать ему, жить в заведении одною с ним жизнью. Ученье начинается в 8 часов. В 7 или 6 встает вся школа – тогда же встает и начальник. Стыдно тому, кто лежит еще в постели, когда ожила его школа.

От него требуется энергия. Что значит энергия? Иные разумеют под этим словом решительный тон, резкие начальственные приемы; другие – строгость в поддержании внешних порядков и внешних правил поведения. Энергия означает – не одно упорство воли, но постоянное действие воли в том же духе и направлении. Тут уже мало добросовестной аккуратности в одной работе, порученной учителю. Мало, ибо начальник должен править.

Править – значит прежде всего: всегда быть на месте, и, не полагаясь на силу приказаний, действовать примером, быть первым работником. Он первый – не над подчиненными, во власти сущими, но первый – между коллегами-учителями, и должен стоять не над ними, а посреди них, сохранять и поддерживать их интерес в учении и науке, оживляя его своим интересом.

Далее. Что значит править? Значит – уметь отличать существенное от несущественного, главное от мелочного – отыскивать в деле возможное, ощущать добро и разум в каждом человеке. Иной правит на восточный манер – предписаниями, циркулярами, протоколами, конференциями, реформами, инструкциями, программами, – а сам сидит в своем кабинете, пока ему доложат и его вызовут. Иной думает, что для сохранения власти и уважения следует, подобно персидскому шаху, редко показываться в люди. Плохой расчет. Однако разумный начальник знает, что во многоглаголании, равно как и в многописании нет спасения и что можно без конференций и без протокола серьезно рассуждать о серьезном вопросе.

Начальнику школы необходимо, чтобы сам он был знающим и опытным учителем, чтобы имел призвание к учительству и был человек не только умный, но и одушевленный, притом не карьерист, высматривающий почестей и возвышения по службе. Ничто человеческое ему не чуждо; он любит юношество, доброжелателен к своим коллегам и заботлив о них в нужде. Сам, будучи первым работником, всех одушевляет в работе. В отношении к своим коллегам естествен и умеет, когда нужно, оговаривать их и делать им внушения без резких слов и начальственного тона. Он тверд во всем том, что требуется правдою и чувством долга, без поблажек и уступок, но к каждому относится, сообразуясь с природой и характером каждого. Вот идеальные черты начальника.

Великое дело – одушевление в деле воспитания и общения с людьми. Но и оно должно быть естественное и не переходить в пафос. Благо тем, у кого при одушевлении есть в характере юмор. Это истинная соль всякого одушевления и великая сила, устраняющая сухость и формализм в отношении к делу и к людям.

… когда судьба поставляет тебя надзирателем или наблюдателем над школами

Буква убивает, дух животворит. Но служителей буквы, к несчастью, несравненно более, нежели служителей духа. И первым приходится иногда господствовать над последними: в таком случае они являются нередко гасителями духа.

Берегись этого, когда судьба поставляет тебя надзирателем или наблюдателем над школами. Необходимо различать существенное от несущественного, а одушевление, ревность, любовь, чувство долга – самое существенное в школьном деле. И потому, когда видишь учителя, который всю душу свою отдает обучению и воспитанию детей, которые льнут к нему и его слушают, – берегись приступать к нему с властным начальственным видом и не смущай его требованиями бумажного и программного формализма. Школа не канцелярия, – и если возобладает в ней канцелярия, – школа пропала. Что пользы в буквальном соблюдении формы вопросов и ответов по учебнику и программе, – когда учитель подобно машине действует в школе. Буквальные ответы не означают еще знания, – и тем еще менее понимания, уменья, способности возрастать и совершенствоваться.

Когда судят о человеке, надобно отыскивать в нем не одну лишь отрицательную сторону, а прежде всего положительную: мы скорее замечаем, чего нет в человеке, нежели, что есть в нем. Так, обсуждая ученические работы, мы гоняемся за ошибками и их отмечаем. Этого мало и эта метка неправая. Надо уметь смотреть внутрь, сквозь ошибки. Кто умеет, видит сквозь ошибки к чему способен ученик, что умеет, что может дальше в нем вырасти. Итак, напрасно думает начальник, что, обозрев множество тетрадок, по счету отмеченных ошибок, получит он понятие о целом классе и о способностях каждого ученика.

Ты поставлен наблюдателем. Горе тебе, если, приезжая в школу, считаешь ты главным или единственным долгом своего звания обозреть тетради, отметки и ведомости, – и затем ехать далее. Ищи повсюду учителя – его смотри, с ним беседуй по-человечески: ведь он главное орудие школы. Если он колеблется, твое дело поддержать его. Если сомневается, научи его. Если он приложил сердце свое к делу и живет, истощаясь ревностью, в детях, берегись смущать его. Если живет он в нужде, в голоде, в холоде, – не проходи мимо него равнодушно – Богу дашь ответ, если не позаботишься ободрить человека в его терпении. И слово бывает дороже дела, но и для дела на пользу человека можешь просить, убеждать, настаивать, если хочешь не с небрежением делать дело своего звания.