Мои дорогие церковные бабушки

О «церковных бабушках» ходят легенды. Точнее, одна легенда в бесконечных вариациях, суть которой: в каждой церкви наивного и невинного молодого человека, решившегося зайти в храм, поджидают злые старухи, которые накидываются на него и выгоняют вон…

Что делать? ― Просто идти в церковь, к Богу, если почувствовал такую необходимость. Потому что на самом деле в храме, особенно если в нем хороший батюшка и дружный приход (а в городах таких на самом деле большинство), можно встретить совсем других старушек, и именно они ― особое, неповторимое явление в Русской Церкви. Вежливые, отзывчивые, какие-то по-особому опрятные в своей видавшей виды одежде и светленьких платочках, героически добирающиеся до храма в любую погоду, выстаивающие полностью многочасовые великопостные службы, когда мы, люди помоложе, норовим опоздать или присесть… Безропотные. Это слово давно приобрело в нашем языке какой-то пренебрежительный оттенок. На самом деле отсутствие ропота в тяжелых ситуациях (а у наших старушек вся жизнь была по-настоящему тяжелой) ― свидетельство настоящей силы духа и истинной веры, всецелого упования на Бога.

Совсем не случайно в церковной жизни есть слово «старица». Обычно оно обозначает умудренных опытом наставниц в монастырях. Но применяется и в церковном быту в отношении благочестивых пожилых женщин в знак особого уважения к ним.

Я расскажу вам о нескольких церковных бабушках, с которыми мне довелось встретиться, которые остались в моей душе. Оглянитесь: такие же славные бабулечки стоят в храме рядом с нами. Но мы не обращаем на них внимания…

Безымянная бабушка

На самом деле, конечно, у нее есть имя, только я его не спросила. Мы встретились пять лет назад, 1 сентября. В то время прошло лишь несколько месяцев с того дня, как я начала ходить в храм, и знакомых там еще не успела завести. Среди моих родственников и друзей не было ни одного верующего человека. Но меня волновало не то, что не с кем поделиться своими новыми чувствами. Я очень остро чувствовала, что за меня никто не молится.

И вот 1 сентября я ехала с работы в автобусе. Рядом со мной села старушка и заговорила. Первым моим помыслом было совсем невежливое: «Ну вот, сейчас ″грузить″ будет». Но бабушка ни на что не жаловалась, хотя рассказывала совершенно пронзительные вещи: что живет хорошо ― у сына в хрущевке в «темной» комнате (я знаю такие, они были задуманы как кладовки), что невестка заботится о ней ― каждый день приносит в баночке суп, но ругается, что бабушка покупает много хлеба. А бабушка после голода военных лет старается, чтобы в доме хлеб был ― это самое главное. Говорила, что все родственники, к сожалению, неверующие, но она за них молится, и внук, когда идет в институт на экзамен, сам просит: «Баб, ты помолись уж»,― и приходит с пятеркой. Жалела, что слишком мало помогает им деньгами со своей пенсии. Сейчас вот едет от другой внучки ― обязательно надо было поздравить ее с поступлением, с первым днем учебы. Но теперь не совсем понимает, как доехать домой…

Я сделала для нее совсем мало: объяснила, где пересесть, вывела из автобуса и проводила до трамвая ― мне было по пути. Но, когда мы прощались, бабушка спросила, как меня зовут, и пообещала: «Я теперь за тебя молиться буду».

Эти ее слова в прямом смысле вызвали у меня небольшой паралич: их произнес пожилой, совсем немощный с виду человек, но для меня они прозвучали как какой-то громовой ответ свыше. Я растерялась так, что не узнала, как зовут ее. И сейчас, всякий раз, вспоминая тот случай, молюсь: Господи, если она жива ― спаси и помилуй рабу Твою, имя ее Ты Сам знаешь. Если же умерла ― упокой ее светлую душу.

Бабушка Елизавета[1]

Но когда проходит основной поток посетителей, бабушка Лиза встает в своем уголочке с иконами и молится. Чаще всего я вижу в ее руках Псалтирь, иногда какой-нибудь акафист. Молится она просто и сосредоточенно. Мне как-то захотелось сказать ей приятное, и я брякнула первое, что пришло в голову:

― Бабушка, Вы, наверное, всех своих родственников уже вымолили.

― Что ты, что ты, Наташа,― вдруг испугалась бабушка Лиза,― я ведь такая грешная!

Это прозвучало так искренне, так смиренно, я бы сказала, со страхом Божиим ― настоящим, глубоко усвоенным, что я, поднимаясь по лестнице, глотала слезы. Получив этот урок, я поняла, как далеко мне до правильного христианского устроения, до настоящего покаянного чувства. То, чему мы только учимся («от головы»), и то нерадиво, у наших церковных бабушек сокрыто глубоко внутри.

Мое сердце разрывается, когда я вижу бабушку Лизу с тряпкой в руках. Иногда она подрабатывает уборщицей, потому что ее жизнь ― совсем непростая. Как-то, любуясь новой, то ли купленной, то ли подаренной ей кем-то иконой Божией Матери, бабушка Лиза грустно произнесла:

― А сын-то у меня… выпивает… Вот умру я, и выбросит все мои иконы…

Недавно одна молодая, вполне уверенная в себе женщина, сказала мне:

― Я, в принципе, нормально отношусь к Церкви, но зачем сейчас строят так много храмов?

Если бы она видела, как наша бабушка Лиза, хромая, с палочкой, добирается до храма, не меньше часа ― сначала в маршрутке, которую еще надо дождаться, потом пешком: в любую погоду, в дождь, в снег… Наверное, тогда она поняла бы, зачем…

Бабушка Галина

Наверное, в нашем храме только Галина Алексеевна может весьма отдаленно напоминать суровую старушку из страшилок для новоначальных. Во время службы она всегда сидит на лавочке у входа, и тех, кто становится непосредственно перед ней, она строго и решительно отодвигает со словами: «Проходите, проходите!». Но ее очень даже можно понять: в нашем маленьком храме с большим приходом люди в праздник стоят так тесно, что иногда даже трудно перекреститься. И когда человек встает, глядя на иконостас, спиной к Галине Алексеевне, нетрудно понять, что оказывается перед ее лицом …

Одна молодая девушка, Елена, рассказывала мне, что она вот так же обиделась на Галину Алексеевну, а потом познакомилась с ней поближе, когда при храме было организовано молодежное общество. Стали думать, чем помочь старикам. Оказалось, что больше всего Галине Алексеевне нужно, чтобы кто-то просто помог дойти с ней до храма: дорога в три квартала занимает у девяностолетней старицы почти час, но для нее естественно, как дыхание, что она должна быть в церкви в воскресение и во все двунадесятые праздники. Лена говорит, что после всенощной Галина Алексеевна почти никогда не спит ― так болят ноги, но не пойти в храм она не может. Так вот, после знакомства бабушка Галина стала для Лены, по ее словам, самым близким и родным человеком: «Она оказалась полной противоположностью тому, что я о ней думала. Это очень добрый, светлый человек с ясным умом и большим чувством юмора. Шутит она преимущественно над собой. Говорит: ″Полюбила я погоду слушать. Наверное, старость». Или бредем с ней, замерзнем, а она поддерживает: ″Такие уж мы с тобой, Леночка, скороходы″»…

Бабушка Людмила

Еще об одной по-настоящему церковной бабушке Людмиле Николаевне мне рассказала моя подруга, прихожанка старейшего храма в городе: «Людмилу Николаевну я заметила в храме давно. Маленькая старушка с палочкой посещала практически каждое богослужение и всегда была как-то по-особому приветлива.

Год назад на Рождество мы пришли к ней с ребятами из воскресной школы в гости. Спели тропарь, кондак, колядки, рассказали стихи о празднике. Людмила Николаевна нам очень обрадовалась, поила чаем, рассказывала о своей жизни. Обычно дети теряются в присутствии незнакомых пожилых людей: не знают, что говорить, как себя вести. А тут все были оживлены, наперебой говорили. Когда вышли на улицу, Женя Кириллова сказала: ″Так здорово! Как будто у родной прабабушки в гостях побывала!″. Так началось наше общение.

Встречая меня в храме до или после службы, Людмила Николаевна всегда раскланяется, спросит о здоровье, попросит напомнить имена моих живых и усопших родственников, чтобы помянуть в молитве.

Ей более 80 лет. Выросла она в церковной семье. Воспитала Людмилу Николаевну верующая бабушка и дядя. Оба прихожане Свято-Троицкого собора, дядя-крестный пел на клиросе. С детства и до старости Людмила Николаевна постоянно ходила в храм. Хорошо помнит знаменитое водосвятие 1949 года.

Меня глубоко тронула ее искренняя, непоказная церковность. Храм для нее ― дом родной в полном смысле этого слова. Нет и следа восторженности, экзальтации. Все чувства, переживания просты, но вместе с тем необычайно глубоки.

С другой стороны, нет и небрежности, рассеянности по отношению ко всему церковному. Ни разу при мне она не назвала храм сокращенным названием, а священника ― просто по имени. При упоминании знакомого священника или мирянина обязательно добавит: ″Дай Бог ему доброго здравия!″. Вспомнит покойного: ″Упокой Господи его душу!″. И это не привычная присказка, а именно молитва.

На Пасху вместе подходили ко кресту. На мое эмоциональное приветствие и поздравления – неожиданно сдержанный кивок головой и объяснение: «Я приобщилась Святых Христовых Таин, не могу много говорить!» А я ― будто и не приобщалась... Такие минуты учат порой лучше долгих проповедей.

К огромному нашему сожалению, месяц назад бабушка сломала ногу в гололед. Страшное испытание для человека ее возраста! Людмила Николаевна восприняла его смиренно, как заслуженное наказание Божие: «Леночка сказала ведь ее подождать, а я ослушалась! Вот и кайся теперь».

Хочется верить, что Господь исцелит Людмилу Николаевну. Ведь всем так нужен пример ее простой, естественной как вдох и выдох веры во Христа! Помолитесь».

Бабушка Нина

Наши церковные бабушки не только живут рядом тихо, незаметно, но так же и уходят.

Бабушка Нина очень отличалась от всех своим внешним видом: невысокая, согбенная, но все-таки чем-то похожая на старую дворянку, она в любую погоду приходила в храм в большом черном каракулевом берете. Говорили, что ее жизнь в прошлом была связана с театром, но как ― трудно было разобраться, потому что это было очень давно: бабушке Нине шел 87-й год.

Она неожиданно исчезла перед самой Пасхой. Стало известно, что она слегла. Дальнейшее мне рассказал священник, который несколько раз исповедовал и причащал ее перед кончиной.

В квартире бабушки Нины застыли 1960-е годы. Она уходила, видимо, просто оттого, что была очень стара, к тому же она очень строго для своего возраста провела Великий пост. Хотя ее сознание уже начинало путаться («Уходил плотской, земной разум»,― уточнил священник), и часто невозможно было понять, что она хочет сказать, ясность моментально возвращалась, когда ей говорили о Боге, и она чисто, осознанно исповедовалась.

Последние два дня своей жизни бабушка Нина провела неподвижно, с Распятием в руках. Казалось, она уже ничего не слышит и не видит вокруг себя. Священник наклонился к умирающей и спросил:

― Вы хотите причаститься?

И бабушка Нина открыла глаза и взволнованно закивала головой.

Она тихо умерла в среду Светлой седмицы через несколько часов после Причастия. Отпевали ее в пятницу по особому, Пасхальному чину. В храме говорили, что бабушка Нина мечтала умереть на Пасху и ждала этого несколько лет. Вообще, уже будучи в болезни, ждала смерть как настоящее Событие. Ушла «безболезненно, непостыдно, мирно». ― «Даждь, Господи, и нам такожде»,― завершил свой рассказ священник.

Бабушка Раиса и ее бабушка

С бабушкой Раей я познакомилась недавно в больнице, в палате наши кровати стояли рядом. Наверное, по сравнению с другими, ее можно было бы назвать благополучной старушкой: у нее есть двое взрослых, обеспеченных, заботливых детей, внуки. Сама бабушка Рая ― доброжелательная, трудолюбивая, но в храм не ходит. Немножечко ворчит, жалуется: лекарства не помогают, врачи не так лечат…

Как-то мы с ней разговорились о Церкви, и я сказала в ответ на какие-то ее слова:

― Но ведь главное в храме ― не свечи, а причащение Святых Христовых Таин...

Бабушка Рая вдруг разволновалась и села на больничной кровати, как будто вспомнила что-то очень для себя важное:

― А ведь и правда! До войны бабушка нас причащала. Мы жили под Сталинградом. А во время войны как налетят немецкие бомбардировщики, мы бежим в лес, и за бабушкой повторяем: Отче наш, Богородице…, Живый в помощи… Все целы остались. А я ведь все это забыла! Это, наверное, грех, ― и видно было, как всплывают в ее памяти забытые слова и понятия…

В оставшиеся дни нашего совместного пребывания бабушка Рая с интересом читала православные газеты и журналы, которые я приносила. Обещала мне, что, когда вернется домой, обязательно пойдет в церковь и постарается причаститься.

Мне кажется, что воспоминание, которое стало таким важным для нее, пришло к ней не просто так, а по молитвам той самой покойной бабушки, которая заботилась о ней в детстве. Многие люди рассказывали мне, что именно память об их верующих бабушках согревала их и помогала им обрести веру. Порой это обретение происходило совершенно необъяснимым образом ― я думаю, именно по молитвам наших верующих почивших сродников. Так, например, в моей жизни все началось тогда, когда мне в руки попал темный медный крестик прабабушки, умершей еще до моего рождения, единственной верующей в семье. Тогда вдруг как будто в самой глубине души прозвучали слова, написанные на кресте: «Спаси и сохрани».

Вместо послесловия

«Неужели же Вы никогда не сталкивались со злыми церковными бабками?»,― может спросить меня читатель. Да, было такое, но только один раз, и то лет двадцать назад: я студенткой зашла в храм в короткой курточке и джинсах, и какая-то старушка меня отчитала. Может, это какое-то особое искушение для новоначальных? Но, скорее всего, дело не в старушках, а в нас. Мы ведь не можем перенести спокойно даже корректного замечания. По меткому слову святителя Феофана Затворника, самоцен у нас такой, что нас тронь пальцем ― мы кричим: «Караул, кожу дерут!».

Поэтому, повторяю, если хочется в церковь ― надо идти. Можно узнать много нового, прочувствовать то, что по-настоящему изменит нашу жизнь. В том числе, познакомиться с совершенно особыми людьми ― любящими, верующими и верными церковными бабушками.

[1] Я хотела назвать ныне живущих бабушек вымышленными именами, потому что, по слову Иоанна Лествичника, похвала вредит даже совершенным. Но, подумав, оставила их настоящие имена, чтобы читатель, если захочет, мог помолиться о дорогих моему сердцу бабушках.