Распечатать

Цельный, как голубь.
Воспоминания Андрея Борисовича Ефимова о епископе Можайском Стефане (Никитине)

'); //'" width='+pic_width+' height='+pic_height } }

Загрузить увеличенное изображение. 316 x 442 px. Размер файла 15054 b.
Епископ Стефан (Никитин)

Голубь, особенно почтовый голубь, куда бы его ни занесло, знает, куда лететь. Он целен на этом своём пути. Цельность, связанная с целью, целеустремлённостью, выбором, внутренним, крепким и окончательным, была ярко проявлена в выпускнике Московского университета, исповеднике веры XX столетия, епископе Можайском Стефане (Никитине). О нем вспоминает профессор, д.ф.-м. н., заместитель декана миссионерского факультета ПСТГУ Андрей Борисович Ефимов.

Епископ Стефан (в миру Сергей Алексеевич Никитин) родился 28 сентября 1895 г. в Москве. После окончания 1-ой Московской гимназии (1914) и медицинского факультета Московского университета (1922) он работал врачом-невропатологом в медицинских учреждениях Москвы. Посещал храм свт. Николая на Маросейке. За активную церковную деятельность был арестован, и 1931-1934 гг. провёл в лагере. После освобождения работал врачом в Карабаново и Струнино Владимирской области. Был тайно рукоположен свт. Афанасием (Сахаровым) во иерея в конце 20-х или 30-е гг Вышел на открытое служение в 1951 г. Служил в Курган-Тюбе, Ленинабаде, Самарканде, Ташкенте, во 2-ой половине 1950-х гг. в Тихвинском женском монастыре в Днепропетровске. В январе 1959 г. принял монашеский постриг. С 1959 г. нёс служение в Минске, затем в Крестовой митрополичьей церкви в Москве. 2 апреля 1960 г. хиротонисан во епископа Можайского, викария Московской епархии. С 19 июля 1962 г. назначен временно управляющим Калужской епархией. Скончался 28 апреля 1963 г. во время произнесения воскресной проповеди в кафедральном соборе Калуги в Неделю жен-мироносиц. Похоронен в селе Акулове под Москвой.

Бабушка и владыка Стефан

Андрей Борисович Ефимов

– Андрей Борисович, расскажите, пожалуйста, как Ваша семья была связана с владыкой Стефаном (Никитиным)?

– Владыка Стефан, тогда Сергей Алексеевич Никитин, был близок нашей семье, начиная с 20-х годов, когда он пришёл в маросейский храм. В то время уже начали сажать в тюрьму и отправлять в лагеря священников. В ссылку отправили и отца Сергия Дурылина. И тогда Сергей Алексеевич Никитин вместе с моей бабушкой, Евгенией Александровной Нерсесовой, на протяжении всех 9 лет ссылки отца Сергия Дурылина собирали ему посылки. С тех пор у них возникла духовная общность.

Каждый месяц надо было отправить отцу Сергию хотя бы одну посылку, иначе ему не выжить. Господь помогал, но и с их стороны это было подвигом, всё «через силу», а у бабушки отчасти за счёт родных. Я помню, как-то мама пришла к владыке Стефану жаловаться на бабушку и говорила, что из-за нее они всю жизнь прожили, как в проходном дворе («какие-то люди, чьи-то проблемы, непрерывно надо куда-то бежать, кого-то спасть, вести к священнику или в больницу»), ну что это такое! Владыка Стефан молча слушал, и вдруг его лицо радостно просияло! Мама все поняла и затихла.

Затем Сергей Алексеевич Никитин в 30-е годы стал священником. Его рукополагал владыка Афанасий (Сахаров). Дальше он общался с нашей семьёй уже как тайный священник. Помню, он, ещё в костюмчике, приезжал навестить бабушку, с которой всегда старался держать связь. Жил он в это время в Струнино.

В 1947-м году у нас на даче, на 43-м километре, умирала после инсульта моя крёстная Елена Алексеевна Ефимова, папина тётушка. Она лежала без движения и без речи в комнатке у няни Дуни («няня Дуня» – это монахиня из Серафимо-Знаменского скита). Сергей Алексеевич был с тётушкой очень близок, называл её «наш апостол». И приехал из Струнино её соборовать. Вскоре она скончалась.

Затем, в 50-е годы Сергей Алексеевич вышел на открытое служение в Средней Азии. Так он стал отцом Сергием Никитиным, а в 1959 году был пострижен в монашество с именем Стефан в честь прп. Стефана Махрищского.. Иногда он приезжал к нам, но чаще писал письма бабушке на Рождество, Пасху, по другим праздникам и поводам. Тесного общения уже не было. Его перевели на Украину, в Днепропетровск, где бушевали хрущёвские гонения. Летом 1959-м года в Днепропетровске варварски закрыли женский монастырь, где отец Стефан служил и был духовником обители. Из Днепропетровска он приехал в Москву под впечатлением от страшного разгрома, в котором принимали участие и священники. 200 монахинь монастыря были окружены войсками, солдаты погрузили их вещи и отвезли кого по домам, а кого просто выгрузили в степи.

Возвращение в Москву

После всего этого он приехал в Москву. И началось наше общение. Я учился тогда на механико-математическом факультете МГУ и пытался начинать духовную жизнь. Время было непростое, духовного отца у меня, по существу, не было. И тут Господь дал мне отца Стефана. Я знал, что это человек святой и его молитва очень сильная (в этом я доверял бабушке), что за веру и за Церковь он прошел через лагеря. Знал, что это человек мудрый, к которому можно со всем обратиться.

А потом весной по воле Божией на Благовещение в 1960-м году он был рукоположен во епископа. Я присутствовал в соборе, но службу помню плохо. Народу масса... Благовещение! Служило много архиереев – патриарх Алексий I, митрополит Николай Крутицкий (Ярушевич), митрополит Нестор (Анисимов), знаменитый миссионер. Все они участвовали в рукоположении епископа Стефана.

– Епископская хиротония оказалась для отца Стефана неожиданностью?

– В 30-е годы епископство ему предсказала блаженная Матрёнушка. Потом, в начале 1960-го года, епископ Гермоген (Голубев), хорошо знавший Сергея Алексеевича по Ташкенту, привёл его к Святейшему патриарху. Тот после продолжительной беседы с ним отвёл его к митрополиту Николаю (Ярушевичу), у которого тогда скончался викарный архиепископ Макарий. После разговора с Сергеем Алексеевичем митрополит Николай объявил и патриарху, и властям: «Или он, или никого».

По Божией воле отца Стефана рукоположили. Он поселился в храме Ризоположения на Донской улице в комнатке, имевшей выход в коридорчик притвора и в трапезную часть храма. Эту комнатку он называл «каменным мешком», потому что имел уже надорванное сердце, и там ему было трудно, особенно летом. Помогала келейница, «тётя Катя», татарочка, неграмотная, но очень светлая, преданная, такая внутренне надёжная. Она в этой комнатке-закуточке готовила владыке на плитке, ухаживала за ним, как могла.

Туда к владыке пошли люди. До 17-ти и больше человек в день. И я иногда приходил...

– Какие вопросы Вы обсуждали с владыкой при Ваших юношеских встречах?

– Это всё совсем простые азбучные вещи о первых шагах в духовной жизни, о церковном образовании, о богослужении. Но характерно то, что не раз и не два я приходил и просто сидел, а он светился. И это осталось даже на одной из фотографий.

Болезнь

Летом владыка уезжал за город, посещал подмосковные храмы. Потом наступила осень. А весной у него случился инсульт: отнялась правая рука, правая нога, правая половина тела, но чудом сохранилась речь.

Он рассказывал о тех видениях, которые ему были даны в болезни. Однажды он видел груды разбитых сосудов при осознании того, что эти разбитые сосуды есть его испорченные добрые дела. Одно тщеславием, другое – обидой, третье ещё чем-то. И «не осталось» у него ни одного доброго дела, но лишь упование на милосердие Божие, могущее его спасти.

Когда владыка болел, на него нападали бесы, и молитва уходила. Он же сам повторял: «Моя задача – молитва. Как Антоний Великий говорил: я сплю, а сердце моё бдит. Нужно стараться достичь такой молитвы».

Понемножку владыка поправлялся: помогали лекарства и простейшая гимнастика, которую ему налаживала «тётя Катя». Эта, достаточно древняя старушка, маленькая, сухонькая, старалась всё-всё-всё, что могла, сделать для больного и немощного владыки.

Летом владыка жил на даче у Гениевых, наших соседей по 43-м километру, у Елены Васильевны и Елены Владимировны. В покойном месте, на зелёном лесистом участке, на котором можно было прочитать и вечернее богослужение, и всю череду. Там владыке чувствовал себя хорошо. Мы могли общаться. Иногда Господь давал быть очень близко к владыке. А затем пришла трудная зима, сил становилось все меньше. Временами у него случались такие боли в руке, в ноге, что он просил ночью «тётю Катю» выйти, а сам кричал: «Вот я немножко покричу, и легче становится». Ещё одно лето он провёл, больной, в Болшеве, на даче у вдовы Сергея Николаевича Дурылина. При более благополучных условиях жизни, свободы духа и возможности видеть близких людей там представлялось меньше из-за осторожности и страха хозяев.

На калужской кафедре

Епископ Стефан (Никитин)

А осенью владыку Стефана назначили на кафедру в Калугу, куда он приехал в день празднования иконы Калужской Божией Матери. Но митрополита Николая (Ярушевича) уже не было в живых, и владыка Стефан оказался не у дел. Он и раньше получал намёки на то, что его секретарь, настоятель калужского собора, человек ненадёжный, служащий и властям, и Церкви. Более того, оказалось, что за прежним епископом числился огромный долг в Патриархии. Поэтому владыке пришлось прямо сказать своему секретарю: «Отец Сергий, я Вам не доверяю» и самому вести бухгалтерию епархии.

Бывали случаи, когда калужские бабушки звонили в его домик на окраине Калуги и говорили «тете Кате»: «Примите для владыки курочку». А «тётя Катя» им отвечала: «Наш владыка курочку не ест». «Как же не ест? А предыдущий владыка ел».

Рядом находился храм, метров в 200. Однажды владыка решился пойти туда пешком. Прошёл полпути – и всё: ни вперёд, ни назад. Отказала рука, отказала нога, силы иссякли.

На второй этаж великолепного собора в Калуге по широкой парадной лестнице он подняться не мог, служил в этом соборе только на первом этаже.

Много было и хорошего, и тяжёлого. Разгар хрущёвских гонений, закрывали храмы. А он храмы в Калужской епархии открывал: отстоял два храма, в которых не было священников. И даже говорил, что уполномоченный верит в Бога, настолько удавалось с ним решать вопросы жизни Церкви.

Уже будучи калужским архиереем, он вновь после длительного перерыва приехал в Оптину пустынь, с которой связано начало его полноценной духовной жизни (переворот в его душе совершил оптинский старец Нектарий, живший после закрытия монастыря в Холмищах). Когда владыка Стефан приехал в Оптину, всё было дотла разорено – ни крыш, ни дверей в соборах, ни одной могилки не оставалось, всё сравняли с землёй. С одной стороны, он ощущал боль, а с другой – надежду на то, что всё ещё возродится.

Главной же его болью были, конечно, люди. Когда рушились храмы, их можно было восстановить, когда же разрушались многие из близких ему людей, это было непоправимо. Такие беды он переживал очень и очень глубоко.

Праведная кончина

А потом пришла его праведная кончина и погребение в Калужском соборе, где он скончался. Из собора владыку не выносили. Там его облачали, там же его и отпевали. А в Отрадное на простом грузовичке его везли близкие ему священники, которые к нему прилепились в Москве и в Калуге. Самым ярким в этой группе очень разных священников был отец Евгений Амбарцумов из Петербурга, находившийся тогда на вершине своей известности и уже тяжело больной. Были и отец Георгий Кондратьев, и отец Александр Куликов и многие-многие-многие другие.

В Отрадном гроб с телом владыки встречал его духовник отец Сергий (Орлов). Они имели один духовный корень – Маросейку. И этой маросейской общностью (которая сохранилась до сих пор) владыка жил и в Струнино, и в Ташкенте, и в Москве, и в Калуге.

До конца русский человек

Могила епископа Стефана (Никитина) в Акулове

– Андрей Борисович, каким запомнился Вам владыка Стефан?

– Он был до конца русский человек: преданный русской Церкви и великой русской культуре во всех её аспектах – и городской, и сельской, и бытовой, и семейной, и великому искусству. Он очень хорошо знал русскую литературу. Говорил, что желающему стать священником необходимо в первую очередь знать богослужение, историю русской Церкви и русскую литературу. Русская литература всему научит, в ней очень много глубины. Сам он постоянно перечитывал наших великих и малых русских писателей и поэтов, много знал наизусть. Он очень многих любил, но не всех.

– А кого из русских классиков владыка Стефан выделял особо?

– Я помню, как он цитировал Некрасова, хотя всего Некрасова не принимал. Любил его «Храм Божий на горе мелькнул», «Влас», многое у Фета, Тютчева, А.К.Толстого, хорошо знал и цитировал в проповедях русских прозаиков.

– Владыка был ярким проповедником?

– Проповедником он был очень сильным. Всегда было что-то новое, интересно поданное в его проповедях. Он видел и чувствовал аудиторию, обращался именно к этой аудитории и настолько глубоко, насколько эти люди могли услышанное воспринять. Но он чётко формулировал: когда готовишься к проповеди, не стоит думать и молиться о том, чтобы звучало красиво. Молиться нужно об одном: чтобы дошло до сердца.

– Что в своей жизни владыка Стефан считал самым важным? Он ведь был человеком одаренным и разносторонним – окончил Московский университет, занимался практической медициной, служил Церкви?

– У каждого человека есть своя иерархия ценностей. Что-то для него важно, что-то ещё важнее, а что-то менее важно. У кого-то на первом месте стоит наука, у кого-то семья, у некоторых искусство, творческая или организационная деятельность. У Сергея Алексеевича, владыки Стефана, всегда на первом месте была Церковь. И незыблемая связь с общинной жизнью. Этому он учился у Маросейки. Маросейская община, созданная московским старцем, отцом Алексием Мечевым и затем воспринятая его сыном, священномучеником Сергием, была очень сильной. В ней нельзя было жить наполовину, но целиком. И эта церковная жизнь становилась главным в жизни.

– В начале нашей беседы, Андрей Борисович, Вы сказали, что считали владыку Стефана святым человеком, почему?

– Первый же наш разговор владыка начал с вопроса: «Как, Андрей, преподобный Серафим говорил? В чем заключается цель человеческой жизни? В стяжании Святого Духа Божия». До меня далеко не всё доходило, но то, что он это говорил от своего опыта, было очевидно. А бабушка разные случаи мне рассказывала. Например, служит владыка (тогда еще отец Сергий) у себя в Струнино ночью всенощную, а потом Литургию под прп. Стефана Махрищского (а Стефан Махрищский – это ближайший друг, сотаинник преподобного Сергия, самого любимого святого владыки; более того, Струнино находилось недалеко от Махры)... так вот он служит один – читает, поёт. Из Москвы привезли парафиновые свечи. Они не стоят, оплывают, падают, чадят, не хотят они гореть, не могут. И тут владыка взмолился: «Преподобный Стефан! Ты же знаешь, сегодня твой день, и никто нигде не служит тебе, как я сейчас служу. Сделай так, чтобы я больше свечами не занимался». И больше свечи не оплывали. Вот так он жил.

– Вы близко знали владыку Стефана. Какой главный урок жизни дал он Вам?

– Это непростой вопрос, потому что уроков много разных. Вот даже с русской литературой – это серьёзно. Но главное не это. Он говорил о том, что такое целомудрие. Целомудрие – это цельность. Будьте цельны, яко же голуби! Голубь, особенно почтовый голубь, куда бы его ни занесло, знает куда лететь, знает свой путь. Он целен на своём пути. Цельность, связанная с целью, целеустремлённостью, с выбором, внутренним, крепким, настоящим, единственным, окончательным, в нём была проявлена очень ярко.

Подготовила Александра Никифорова по материалам цикла «Мир веры»,
прошедшего в эфире радиопрограммы «Благовещение» в июне 2009 года.

Источник: Татьянин День

28 апреля 2010 г.