Рецидив иконоборчества

Сайт «Православие.ру» продолжает публикацию фрагментов книги церковного историка и канониста протоиерея Владислава Цыпина «История Европы дохристианской и христианской».

Предыдущие фрагменты:

• Религиозные метаморфозы в Хазарском каганате
• Начало иконоборческой смуты
• Трулльский Собор
• VI Вселенский Собор
• Канун VI Вселенского Собора

Император Лев V Император Лев V (813–820) вошел в историю как правитель, возобновивший гонения на иконы. Не столько его собственные богословские взгляды, сколько соображения политического характера подтолкнули его к радикальному пересмотру религиозной политики. Как и соименный ему основатель Исаврийской династии, он был выходцем из азиатского востока империи, где массовая приверженность иконоборчеству не угасла сразу после VII Вселенского Собора. В среде армянской и сирийской военной аристократии, к которой он принадлежал, как, впрочем, и в самой армии, в основном комплектовавшейся в азиатских провинциях, хранилась благоговейная память о выдающихся полководцах-иконоборцах Льве Исавре и его сыне Константине; опорой иконопочитания были по преимуществу жители Эллады, Архипелага, Константинополя и его окрестностей, а также сохранившихся еще владений империи на Западе, но присутствие выходцев из этих регионов в войсках было незначительным.

Был ли Лев Армянин тайным иконоборцем до восшествия на престол или поменял свои религиозные убеждения уже на престоле, доподлинно неизвестно. По версии «Продолжателя Феофана», Льва склонил к борьбе с почитанием икон один из насельников монастыря в Филомилии. Лев направил в этот монастырь своего посланца с подарками в благодарность прозорливому старцу за сбывшееся предсказание ему царской власти во время мятежа Вардана. Но оказалось, что к тому времени этот старец преставился, а в его доме «под видом благочестия водворился некий мерзкий и завистливый демон»^[1] по имени Симватий. И тот «выбранил царского вестника, осыпал поношениями царя… и к тому же просил, ничего не тая, передать, что-де недолго» ему «царствовать в идолопочитании… и в уповании на образы, коим поклоняются эта тигрица и вакханка (святая Феодора. – прот. В.Ц.), а также Таракс (так в связи с божественными иконами именовал распущенным своим языком царственную Ирину и святого Тарасия»^[2].

Императору передали «пророчество»: если сохранится почитание икон, то царствовать он будет недолго

На Льва V эти переданные ему слова произвели впечатление, и он захотел встретиться с этим «мерзким и завистливым демоном», который угрожал ему лишением власти и гибелью, если он не упразднит почитание икон.

Задумав возвращение к официальному иконоборчеству, Лев весной 814 года приблизил к себе ученого клирика Иоанна Грамматика, имевшего скромный сан анагноста – чтеца. Его обширные познания создали ему в народе репутацию мага. Император поставил его во главе комиссии, которой он поручил дать богословское обоснование иконоборчества, опираясь на библейские и патристические аргументы. Иоанн охотно принялся за дело. Не лишенный полемической пристрастности, но в целом справедливый отзыв о деятельности пресловутой комиссии дал неизвестный по имени автор из стана почитателей икон:

«Иоанн в сообществе с некоторыми грубыми невеждами уполномочен был царем пересмотреть старые книги, скрывающиеся в монастырях и церквах. Собрав множество книг, они… не нашли ничего из того, чего злостно добивались, пока не напали на синодик Константина Исавра. Найдя в нем для себя точку опоры, начали искать и в других книгах для себя нужные места, отмечая знаками те, которые, по их мнению, могли убедить неразумную толпу, что в древних книгах можно находить запрещение поклоняться святым иконам… И они… в июле привлекли на свою сторону Антония, епископа Силейского, и до декабря держали дело в тайне»^[3].

В декабре 814 года император предложил патриарху Никифору обсудить с Иоанном Грамматиком результаты работы его комиссии, выводы которой стали известны патриарху. Никифор Исповедник отказался вступать в обсуждение вопроса, который получил безукоризненное решение в оросе VII Вселенского Собора, так что, как он считал, не было уже нужды возвращаться к этой теме.

Разногласия между императором и патриархом получили огласку. В Константинополе возобновились публичные споры о почитании икон. Приверженцы иконоборчества, ранее затаившиеся, присутствовали и даже преобладали в столичном гарнизоне. Вспыхнули беспорядки, «произошла манифестация перед воротами Халки, причем противники иконопочитания бросали камнями в чудотворный образ Спасителя»^[4]. Патриарх Никифор созвал «синод эндимуса» – «из приключившихся в Константинополе епископов» – расширенного состава с участием приглашенных игуменов столичных монастырей. Синод поддержал патриарха и выразил неукоснительную приверженность оросу VII Вселенского Собора.

Святитель Никифор возглавил молебное пение в храме Святой Софии о мире в Церкви и об умягчении сердца царя, который после этого пригласил патриарха и участников совещания «синода эндимуса» во дворец для собеседования на тему почитания икон. Архиереи и игумены настаивали на неприкосновенности догмата об иконах.

Приглашенные императором во дворец архиереи и игумены настаивали на неприкосновенности догмата об иконах

Особую ревность обнаружил при этом игумен Студийского монастыря преподобный Феодор. В лицо императору он заявил:

«Дела Церкви принадлежат ведению пастырей и учителей, царю же принадлежит управление внешними делами, ибо и апостол сказал, что Бог поставил одних в Церкви апостолами, других пророками, третьих учителями, и нигде не упомянул о царях. Цари обязаны подчиняться и исполнять заповеди апостольские и учительские, законодательствовать же в Церкви и утверждать ее постановления – это отнюдь не царское дело»^[5].

Справедливости ради можно заметить, что сложившееся при святом Юстиниане учение о симфонии священства и царства более нюансированно определяет соотношение полномочий духовных и светских властей в церковных и мирских делах, и заявленная преподобным Феодором позиция совпадала с тем видением вопроса о взаимоотношениях между церковной и императорской властью, которое уже в ту пору складывалось в Риме, – недаром преподобный Феодор в своем исповедническом стоянии за почитание икон так часто обращался к папе и получал всецелую поддержку от него, но в споре с императором-иконоборцем правда была на его стороне. Ответом на выступление Феодора Студита со стороны Льва было предостережение:

«Смелый монах заслуживал бы казни за дерзкие слова, но этой чести пока не будет ему предоставлено»^[6].

До поры до времени император действовал осторожно. В праздник Рождества Христова в храме Святой Софии он даже приложился к иконе праздника. Тем временем при поддержке власти шла мобилизация сторонников – ранее тайных иконоборцев – в епископате и духовенстве с привлечением на их сторону колеблющихся и безразличных. И в результате в марте 815 года удалось созвать собор, на котором Никифор Исповедник был низложен с патриаршего престола и отправлен в ссылку в монастырь Агафа, расположенный на берегу Босфора.

Никифор Исповедник был низложен с патриаршего престола и отправлен в ссылку

Поставленный по указанию Льва новый патриарх Феодот Каситера из знатного рода Мелиссинов, тетка которого была женой императора Константина Копронима, в тайне и раньше придерживался иконоборческих убеждений.

Под председательством Феодота в апреле состоялся новый собор, на который приглашены были и иконопочитатели из числа епископов и игуменов. Его «деяния» не сохранились. Неизвестны и имена всех его участников, но преподобный Феодор Студит отверг приглашение, не признавая его председателя Феодота законным патриархом, а самый этот собор считая еретическим ввиду не скрываемого намерения его организаторов ревизовать решения VII Вселенского Собора. Созванный по воле Льва собор отменил орос о почитании икон и возвратился к богословию еретического собора 754 года с одной малозначащей разницей: в его определении иконы не клеймятся как идолы и, соответственно, почитатели икон не ставятся в один ряд с идолопоклонниками, ибо «одно зло отличается от другого»^[7]. Собор «осудил несогласное с преданием или, еще вернее, бесполезное производство икон и поклонение им, предпочитая этому служение в духе и истине»^[8], запретив «не имеющее за собой никакого основания производство лжеименных икон»^[9], возжигание перед ними свечей и каждение их. Рецидив иконоборчества состоялся. В ссылку вслед за святителем Никифором отправлены были ревнители иконопочитания, и среди них автор знаменитой хроники Феофан Исповедник.

Но иконокласты поторопились торжествовать победу. Сопротивление ереси продолжалось. После ссылки патриарха Никифора его возглавил игумен Студийского монастыря Феодор. Император приказал сослать его в Малую Азию, а его монастырь, в котором подвизалось более 1000 монахов, закрыть. Насельники обители, верные последователи своего игумена, разъехались по разным городам и монастырям империи. Многие из них перебрались на юг Италии и в Рим, где папа Пасхалий I предоставил беженцам для поселения монастырь святой Пракседы. А сам Феодор посланиями, которые он рассылал с помощью своих самоотверженных помощников, призывал православных христиан к исповедническому стоянию за истину, предостерегая их от вступления в евхаристическое общение с еретиками-иконоборцами.

Феодор Студит: «Если император вздумает совершенно лишить меня языка, и тогда я найду способы взывать, окрыляемый Духом»

Не страшась угроз, он писал своему последователю Навкратию:

«Если император вздумает совершенно лишить меня языка, и тогда я найду способы взывать, окрыляемый Духом. Я буду писать всем находящимся в изгнании отцам, это приносит пользу как пишущему, так и получающему, – я готов взывать даже до последних пределов вселенной»^[10].

Чрез своих последователей и друзей, оказавшихся в Риме, Феодор Студит не без успеха взывал к папе о поддержке. Одним из посредников в его эпистолярных контактах с Римской курией был монах Мефодий, впоследствии взошедший на патриарший престол в Константинополе. В 819 году по приказу Льва V бесстрашный исповедник был подвергнут бичеванию и переведен в город Смирну под начало местного митрополита-иконоборца, который велел заключить его в темницу.

Между тем приблизилось время низложения и гибели императора-еретика. Согласно одному из источников, Лев V высказался однажды так:

«Все государи, которые признавали иконы и поклонялись им, умерли или в изгнании, или на войне. Только не почитавшие иконы (государи) умерли своей смертью на престоле и, будучи с почетом перенесены в императорские усыпальницы, были погребены в храме апостолов. Я также хочу им подражать и уничтожить иконы, чтобы после долгой жизни моей и моего сына царство наше удержалось до четвертого и пятого поколения»^[11].

Но надежды императора-иконоборца на долгое правление его самого и его потомков не оправдались. Процарствовав семь лет, Лев V был свергнут с престола и убит – знаменательным образом 25 декабря 820 года, в праздник Рождества Христова: он пал жертвой заговора, который учинил его прежний сподвижник и друг, крестный отец его сына-первенца Михаил Травл. Труп императора вытащили на ипподром, чтобы жители столицы смогли убедиться в его смерти. Из дворца изгнали его супругу и четырех сыновей, отправив их в изгнание на остров Прот, где все они были оскоплены, одному из них, Феодосию, операция стоила жизни.

По характеристике византолога Георгия Острогорского, иконоклазм IX века далеко не достигал энергии и размаха иконоборчества предшествующего столетия, нес на себе черты эпигонства и поэтому продержался недолго^[12].