Палатинская академия Карла Великого и участие в ней клириков

Сайт «Православие.Ру» продолжает публикацию фрагментов новой книги церковного историка протоиерея Владислава Цыпина «История Европы дохристианской и христианской».

Предыдущие фрагменты:

• Церковь в государстве франков в VIII веке
• Из церковной истории королевства лангобардов VIII столетия
• Церковь Вестготского королевства в VII столетии
• Трулльский Собор
• VI Вселенский Собор
• Канун VI Вселенского Собора
• Противостояние монофелитской ереси при императорах Константине III и Константе

Карл Великий – покровитель учености и ученых

Карл Великий

Король франков Карл, в 800-м г. принявший в Риме от Папы императорский титул, принадлежал к числу самых образованных мирян своей эпохи. Его родным языком был немецкий, точнее ― франкский диалект древневерхненемецкого языка, на котором говорили на востоке Австразии, откуда и происходит династия Каролингов. Это видно из биографии Карла, написанной Эйнгардом:

Карл «дал названия месяцам на собственном языке. До этого времени франки именовали их отчасти по-латыни, отчасти на варварском наречии... Январь он назвал винтерманот [Wintarmanoth], февраль ― горнунг [Hornung], март ― ленцинманот [Lentzinmanoth], апрель ― остарманот [Ostarmanoth], май ― виннеманот [Winnemanoth], июнь ― брахманот [Brachmanoth], июль ― хеуйманот [Heuimanoth], август ― аранманот [Aranmanoth], сентябрь ― витуманот [Witumanoth], октябрь ― виндумеманот [Windumemanoth], ноябрь ― хербистманот [Herbistmanoth], декабрь ― хейлагманот [Heilagmanoth]»^[1].

Вот переводы названий некоторых из этих месяцев: январь ― зимний, март ― весенний, апрель ― пасхальный месяц, июль ― месяц сенокоса, октябрь ― ветряный, ноябрь ― осенний, декабрь ― святой месяц (ввиду Рождества).

Очевидно, что Карл свободно говорил и на неродном ему языке романизованных франков, который господствовал в Нейстрии и на западе Австразии – на франкском диалекте вульгарной латыни, приблизившемся уже в своей эволюции к той стадии, с которой в романской филологии ведется отсчет истории французского языка. Но он при этом хорошо знал и книжную латынь. Как пишет Эйнхард,

«Латинский он изучил так, что обыкновенно говорил... на нем, словно на родном, но по-гречески он больше понимал, нежели говорил»^[2].

Любознательность Карла побуждала его всю жизнь стремиться к приобретению знаний в самых разных областях науки:

Любознательность Карла побуждала его всю жизнь стремиться к приобретению знаний в самых разных областях науки

«Грамматике он обучался у диакона Петра Пизанского, который был тогда уже стар, в других науках его наставником был Альбин, прозванный Алкуином, тоже диакон, сакс из Британии, муж во всем мире ученейший. Под его началом Карл много времени уделил изучению риторики, диалектики, а особенно астрономии. Он изучал искусство вычислений [computandi] и с усердием мудреца пытливо выведывал пути звезд»^[3].

При такой своей образованности, по тем временам удивительной для лица, не принадлежащего к клиру, он не до конца овладел навыками письма:

«Пытался он писать и для этого имел обыкновение держать на ложе, у изголовья [in lecto sub cervicalibus] дощечки или таблички для письма, чтобы, как только выпадало свободное время, приучить руку выводить буквы, но труд его, начатый слишком поздно и несвоевременно, имел малый успех»^[4].

Карл Великий был убежден в пользе образования и науки для государства и всячески способствовал культурному росту своих подданных. Но при тотальном невежестве общества, в котором грамотность считалась профессиональным качеством духовенства и канцелярских служащих, кадры которых в значительной части черпались из среды клириков, просветительские импульсы, исходившие от воли и инициативы монарха, не могли распространяться широко, реально влияли лишь на атмосферу ближайшего окружения Императора. И все же при Карле достигнуты были результаты в области книжной культуры, которые не исчезли бесследно в последовавшую эпоху, когда, ввиду непрерывной агрессии против христианского Запада с разных сторон – с севера, с юга, с востока, – имел место своего рода реванш варварства и одичания.

«Карл, – по словам Ж. Ле Гоффа, – считал, что ученость и образование являются неотъемлемыми признаками власти и ее необходимым инструментом. Приумножать знание и покровительствовать ему, по мнению Карла, есть одна из первых обязанностей государя»^[5].

Помощниками ему в этом деле могли служить исключительно клирики, и он ввел самых просвещенных духовных лиц, независимо от их сана, в свое ближайшее окружение. При этом он привлек не только тех ученых клириков, которые служили в пределах его владений, но и из-за границы: из Ирландии, где культурный уровень ученых монахов был особенно высок, из англо-саксонской Британии, из мозарабской Испании.

Он ввел самых просвещенных духовных лиц в свое ближайшее окружение

В это ученое сообщество, приближенное к монарху и вошедшее в историографию с названием дворцовой, или палатинской школы, входили германоязычный франк Эйнгард, его земляк Ангильберт, лангобард Варнефрид, по-другому Павел Диакон, Павлин Аквилейский, Петр из Пизы, выходец из Испании Теодульф – аббат монастыря Святого Бенедикта Флери-сюр-Луар, поставленный в 797-м г. епископом Орлеана. Признанным главой этой школы, или, как она еще называлась, Академии, был британский сакс Алкуин, который в сане диакона занял со временем должность аббата монастыря Святого Мартина. Формальным членом этой Академии был и сам Карл Великий. Это было и ученое, и литературное сообщество; в стилистике ее деятельности присутствовал игровой элемент, предвосхищая итальянские академии эпохи гуманизма. Участники собраний Палатинской Академии усваивали себе прозвища, почерпнутые из библейской истории или классической древности, так что сам Карл именовался Давидом, Алкуин – Альбином, или Флакком, в память о Горации Флакке, Ангильберт – Гомером, Теодульф – Пиндаром, Эйнгард – Веселиилом, другие «академики» именовались Аароном, Самуилом, Юлием, что значило Цезарем, Назоном, то есть Овидием, Менелаем. В этот ученый и литературный кружок входили и женщины: сестра Карла Великого Гисла, или Гизела, которая в кружке звалась Люцией, впоследствии ставшая аббатисой монастыря в Шелле, дочь Императора Ротруда – Колумба, графиня Дуода из Аквитании, мать герцога Вильгельма Септиманского.

Глава Академии Алкуин, равно как и его единомышленник Карл, придавали принципиальное значению употреблению имен, почерпнутых из столь разных источников, потому что они стремились к тому, чтобы, как выразился Алкуин, превратить двор монарха в «Афины даже прекраснее древних, ибо теперь они будут облагорожены учением Христовым»^[6]. Идеалистическая наивность Алкуина доносит до нас оптимистический пафос двора и дворцовой Академии, который индуцировался жизнерадостным характером самого Карла.

Глава Палатинской академии Алкуин и его творческое наследие

Рабан Мавр (слева) и Алкуин (в центре) подносят свои книги епископу Отгару Майнцскому Алкуин познакомился с Карлом в Парме, на возвратном пути из Рима, в 781-м г., когда он был зрелым мужем и состоял в диаконском сане, а родился он около 735 г. в британском Йорке. Он рано осиротел и остался на попечении родственников. Одним из них был знаменитый миссионер епископ Виллиброрд. Как и тот, Алкуин был отдан в монастырь в детском возрасте. Там он получил первоначальное образование, а затем обучался в соборной школе Йорка, прославленной высокой квалификацией своих профессоров, так что учиться в ней приезжали студенты не только из Британии, но и из других стран. В этой школе Алкуин, благодаря своим незаурядным способностям, любознательности и прилежанию, приобрел обширные знания в библеистике, латинской патристике, классической литературе. Ввиду своего знатного происхождения он пользовался покровительством со стороны архиепископа Йоркского Эгберта.

Магистром Йоркской школы был его родственник Эльберт, который взял с собой в Рим Алкуина. Одной из целей поездки было изучение книг, хранившихся в библиотечных собраниях «вечного города». После возвращения на родину Эльберт был поставлен на архиепископскую кафедру Йорка, а Алкуин, его ближайший помощник, был рукоположен в диакона. В 778-м г. Эльберт ушел на покой, его преемником по епископскому служению стал Эанбальд, а заведование соборной школой было возложено на Алкуина. В 780-м г. он снова отправился в Рим, чтобы получить там от Папы паллиум для Эанбальда. Встретившись на возвратном пути с Карлом Великим, он принял его предложение переселиться в королевство франков, где вначале возглавил школу Ферьерского монастыря, но вскоре, уже в 782-м г., был вызван Карлом ко двору в Ахен, возглавив Палатинскую Академию, при которой существовала школа, в ней сам Алкуин преподавал классические тривиум и квадривиум. Вместе с Алкуином из Британии в государство франков переселились четверо других ученых монахов: Визон, Фредегизом, Сигульф и Онульф. Онульф вскоре отошел от Алкуина, оставил монашество и занятия науками, став человеком светским, а трое других остались верными помощниками Алкуина в его просветительских трудах. Неизвестно, по какой причине около 790-м г. Алкуин вернулся на родину, в Англию, но в 793-м г. он снова находился в Ахене.

Он был одним из самых деятельных участников Франкфуртского Собора 794 г., на котором подверг обстоятельной критике адопционистское учение, появившееся в Испании, но распространившееся и на юге государства франков. Алкуин был вероятным автором так называемых «Карловых книг», иначе говоря, написанных от имени самого монарха; в них содержится критика как иконоборчества, так и учения VII Вселенского Собора о почитании святых икон, которое разделяла и римская курия. Эту позицию Карла и Алкуина можно охарактеризовать как умеренное иконоборчество, поскольку в священных изображениях они находили лишь дидактический материал для научения вере, полезный для неграмотных, но отнюдь не святыню, достойную почитания.

Алкуин был ближайшим советником Карла, он давал уроки его детям, он рекомендовал ему кандидатов на вакантные места епископов и аббатов, придавая при этом важное значение их образовательному уровню. В 796-м г., оставаясь в сане диакона, Алкуин был поставлен аббатом прославленного монастыря Святого Мартина в Туре (Сен-Мартен-де-Тур), где он создал школу, одну из лучших на Западе. Он писал о своем преподавании в этой школе Карлу Великому:

«Я... стараюсь одним предложить мед Священного Писания под крышей Св. Мартина; других пытаюсь опьянить старым вином занятий древностью; иных питаю плодами грамматической мудрости; глазам других стараюсь представить в блеске строй светил»^[7].

При монастырской школе Алкуин открыл один из самых крупных тогда скрипториев в Западной Европе

К числу его выдающихся учеников принадлежит знаменитый впоследствии Рабан Мавр, аббат монастыря Святого Бонифация в Фульде, а позже архиепископ Майнца. При монастырской школе Алкуин открыл один из самых крупных тогда скрипториев в Западной Европе, в котором он и сам занимался перепиской книг. В Туре Алкуин предпринял огромный труд по редактированию Вульгаты – латинского перевода Библии, выполненного блаженным Иеронимом. Переписываясь с Карлом Великим, он к одному из посланий, адресованных Императору, присовокупил выполненный его собственной рукою манускрипт ревизованной им «Вульгаты». Впоследствии эта рукопись, получившая название «Библии Алкуина» была утрачена, но в XX столетии предпринят опыт реконструкции текста Библии в редакции Алкуина. Алкуин скончался в 804-м г. в стенах обители Святого Мартина.

Оставленное им литературное наследие обширно и разнообразно. Значительное место в нем занимают богословские, по преимуществу экзегетические труды. Ему принадлежат толкования на Евангелие от Иоанна – сочинение компилятивного характера, воспроизводящее тексты древних экзегетов, в особенности Блаженного Августина – в ту пору уже самого авторитетного из западных отцов. К числу его более оригинальных богословских трудов принадлежит трактат «О вере в единую и святую Троицу» (De fide sanctae et individuae Trinitatis). Он – автор богословского и философского трактата «О сущности души» («De ratione animae») и посвященной маркграфу Бретонскому Видону книги религиозно-нравственного содержания «О добродетелях и пороках». Эти два его сочинения пользовались настолько широкой популярностью в Средневековье, что выдержки из них использовались в качестве тем для проповедей с амвона. Алкуин был также искусным агиографом. Он написал жития основателя монастыря, который он возглавлял, – Мартина Турского, – и англо-саксонского миссионера, своего родственника епископа Виллиброрда, канонизованного Западной Церковью.

Карл Великий и Алкуин Выдающийся труженик на поприще просвещения, талантливый педагог, Алкуин составил учебники, которыми пользовались в западных школах в течение многих столетий. Это были изложенные в катехизической форме, в виде вопросов и ответов, руководства по латинской грамматике, диалектике и риторике. Учебник грамматики составлен в виде диалога между 14-летним учеником-франком и 15-летним саксом из Британии, который отвечает на вопросы своего младшего и менее сведущего товарища. Учебнику предпослано введение, в котором говорится, что вершина наук – «это богословие, понимание Св. Писания», а к этой вершине «ведут семь ступеней, это семь свободных искусств: грамматика, риторика, диалектика, арифметика, геометрия, музыка и астрономия, которые напоминают семь колонн в храме мудрости Соломона»^[8]. Как и у ранних итальянских гуманистов XIV века, остававшихся, при всей их увлеченности античной культурой, благочестивыми христианами, у Алкуина христианская и классическая наука мирно уживаются друг с другом, не вступают в противоречие или конкуренцию, не несут в себе принципиально разных ориентиров, ценностей, идеалов, в их взаимоотношениях нет ни напряженности, ни, тем более, интеллектуальной драмы, которую в свое время столь остро переживал почитаемый Алкуином Августин. Мысль о совместимости классических наук с знаниями, почерпнутыми из Божественного Откровения, Алкуин выразил в таком своем высказывании: «Философы не сотворили, но лишь открыли свободные искусства; Бог их сотворил в самой природе, а нашли их в ее лоне наиболее мудрые из людей»^[9]. В своём трактате «Об истинной философии» Алкуин, повторяя Кассиодора, сравнил семь свободных искусств с семью столпами Иерусалимского Храма Соломона.

УАлкуина христианская и классическая наука не вступают в противоречие или конкуренцию

Его учебники по диалектике и риторике написаны в виде диалога между учеником – «королем Карлом» и учителем – «магистром Альбином», то есть самим Алкуином. С содержательной стороны они представляют компиляции, построенные на основе классических трудов Исидора, Цицерона, Юлия Виктора, Боэция. Учебный характер имеет и написанный Алкуином для сына Карла Великого Пипина «Диспут августейшего и знатнейшегоо юноши Пипина с Альбином Схоластиком» (Disputatio regalis et nobilissimi juvenis Pippini cum Albino scholastico), в котором часто в шутливой форме, в виде загадок и разгадок, излагаются полезные сведения из разных отраслей знания.

В историю литературы Алкуин вошел как родоначальник средневековой латинской поэзии. Он автор около 400 стихотворений, из которых самым пространным является своего рода церковно-историческая поэма, написанная им в юности – «О Предстоятелях и святых Йоркской Церкви» (De pontificibus et sanctis Ecclesiae Eboracensis), содержащая ценные сведения из истории Англо-саксонской Церкви, не известные из других источников. Другое его пространное стихотворение – состоящая из 120 двустиший элегия «De clade Lindisfarnensis monasterii” (О разорении Линдисфарнского монстыря), в которой Алкуин находит утешительные слова для братии обители, подвергшейся в 793-м г. грабительскому нападению данов. Перу Алкуина принадлежат стихотворения разных жанров, написанные по поводу тех или иных событий в церковной и светской жизни, стихотворные панегирики, эпиграммы. Алкуин писал также и песни, возможно, сам сочиняя и их мелодию, и эти песни исполнялись с аккомпанементом на дворцовых празднествах в Ахене.

И все же, при всей своей незаурядной эрудиции, остроумии, свободном владении стихотворными размерами, Алкуин не был поэтом высокого и органичного дара. Его стихи – характерные образцы книжной, ученой поэзии, так что его нельзя сравнивать ни с Горацием, чье имя Флакк он себе усвоил, ни с его любимым Вергилием, ни с великими поэтами, писавшими уже на новых и живых языках. Выдающийся деятель на ниве просвещения, он не стал большим поэтом, и наверно, не мог им стать, даже и по не зависящим от него причинам. Средневековая латинская поэзия была все-таки искусственным изделием, поскольку родной язык стихотворцев был иным, и эта ее искусственность неизбежным образом негативно сказывалась на творческом вдохновении поэтов, пользовавшихся прекрасно разработанным и богатым, но уже мертвым или умирающим языком.

Алкуин придавал стихотворную форму и некоторым из своих писем. Эпистолярный жанр составляет едва ли не самую солидную часть его литературного наследия. Большинство его посланий и писем утрачено, но и число сохранившихся значительно – 232 письма к разным лицам. Они адресованы Карлу Великому, Папе Льву III, другим епископам, аббатам, светским сановникам, друзьям, некоторые из них – его землякам-англосаксам. Все послания и письма Алкуина представляют значительную историческую ценность, являясь документами, характеризующими свою эпоху, но особую значимость имеет его переписка с Карлом. Весьма часто Алкуин обращается в этих письмах к Карлу, употребляя его «академическое» прозвище – «королю Давиду – отцу отечества». В некоторых письмах монарху Алкуин, отвечая на его просьбу, дает ему справки из разных областей знания. Но в этой их переписке обсуждались и темы государственной политики, дипломатии, военной стратегии, и особенно часто – темы церковные. Так, в самом первом письме, адресованном Карлу, Алкуин предлагает административные меры, призванные содействовать успешному миссионерству среди побежденных аваров, а именно – он считает, что не следует взимать церковную десятину с новообращенных. Письма Алкуина, человека ученого, обильно оснащены цитатами из Священных книг, из латинских отцов Церкви, из классических писателей и поэтов, особенно из стихов его любимого поэта Вергилия, из его «Энеиды».

Жизнь и труды палатинских «академиков»

Павел Диакон Самым значительным после Алкуина ученым и писателем из Палатинской школы был Павел Диакон, иерархический сан которого стал частью имени, с которым он вошел в историю. По происхождению Павел был романизованным лангобардом, родным языком которых стала вульгарная латынь в ее италийском варианте. Он был значительно старше Алкуина и родился в 720-м г. в Чивидале, в прошлом этот город назывался Форум Юлия, откуда идет название итальянского региона Фриули-Джулиа. В ту пору там находилась резиденция Патриарха Аквилейского, поскольку, разоренная Аттилой, сама Аквилея стала крохотным поселением, скорее сельского, чем городского типа. Лангобарды составляли сословную элиту в Италии, но лишь немногие из них стремились дать своим детям образование. Отец Павла Варнефрид, принадлежавший к придворной знати короля Ратхиса, позаботился об образовании сына, которое тот получил вначале в патриаршей школе в родном городе, а потом в придворной школе в лангобардской столице Павии, где, помимо классических тривиума и квадривиума, преподавалось римское право. Под руководством своего учителя Флавиана Павел изучил греческий язык, знание которого на Западе Европы в ту пору было уже редкостью. По окончании школы он принял монашество и был хиротонисан в диакона. В пору правления короля Дезидерия Павел служил придворным нотарием, историографом и учителем королевской дочери Адальперги, выданной позже замуж за герцога Беневента Арихиса и слывшей одной из самых образованных женщин на Западе. По просьбе Адальперги Павел в 768–769-м гг. написал компилятивную «Римскую историю», основанную на предшествовавших трудах Евтропия, Орозия, Иордана, святителя Григория Турского, Беды Достопочтенного, доведя историческое повествование до Императора Юстиниана. После падения Лангобардского королевства, завоеванного франками в 774-м г., Павел перебрался в Беневент, потом уехал на север Италии, поступив в монастырь, расположенный на берегу озера Комо. Там он преподавал в монастырской школе, занимался литературным творчеством, переложив стихами составленное Папой Григорием Великим житие преподобного Венедикта Нурсийского.

В 776-м г брат Павла Арихис принял участие в закончившемся поражением восстании лангобардов против господства франков, был схвачен и отправлен заложником в Галлию, после чего сам Павел поступил в основанный отцом западного монашества преподобным Венедиктом прославленный монастырь в Монте Кассино. Когда в 782-м г. Карл Великий посетил Рим, Павел через приближенного к монарху Петра Пизанского направил Карлу стихотворную элегию, в которой изложил горестную участь своей семьи.

«Его брат, увезенный во франкское королевство, уже долгие годы томится в заключении; его невестка, выгнанная из дома с четырьмя детьми, влачит полунищее существование; постригшаяся в монахини сестра ослепла от горя и слез»^[10].

Рассказав о бедствиях своих близких, Павел просит короля явить им свое милосердие. Надежда Павла Диакона на великодушие Карла не была посрамлена, его брату дарована была свобода. Оценив ученость Павла, монарх пригласил его в Ахен ко двору.

4 года Павел провел в Ахене, став там одним из самых авторитетных «академиков». Вместе со своим соотечественником и другом Петром Пизанским Павел исполнял должность преподавателя греческого языка при Академии. По поручению короля он составил двухтомную хрестоматию образцовых проповедей, сочинял эпитафии лицам, принадлежавшим к королевской династии, знатным сановникам и придворным дамам, писал стихотворные послания Карлу, на которые от имени монарха стихами же отвечал Петр Пизанский, составил «Деяния Мецких епископов» (Gesta episcoporum Mettensium), послужившую образцом для позднейших авторов трудов по истории той или иной епископской кафедры.

Несмотря на успех своих научных и литературных трудов, несмотря на свою славу и популярность, на уважение со стороны монарха, Павел тяготился пребыванием на чужбине и стремился вернуться в Италию, в монастырь в Монте Кассино, и после 4 лет пребывания при дворе, в 787-м г., он, наконец, выехал из Ахена, задержавшись на пути в Монте Кассино в родном Чивидале во Фриуле. Там он составил Кодекс посланий святого Григория Двоеслова для монастыря Корби. Собранию предпослано предисловие в виде послания аббату Корбийскому Адаларду. Сохранился единственный манускрипт с автографом Павла Диакона, который ныне хранится в Публичной библиотеке Санкт-Петербурга.

В Монте Кассино Павел написал свой самый значительный труд – «Историю лангобардов», (Historiae langobardorum), которую он начал с легендарной древности родного народа и закончил правлением короля Лиутпранда. По версии О. А. Добиаш-Рождественской, выбор даты окончания исторического повествования продиктован был франкофильством Павла Диакона, поскольку, в противоположность последним королям лангобардов Айстульфу и Дезидерию, враждовавшим и воевавшим с франками, Лиутпранд стремился сохранить с ними мирные отношения^[11]. Но, примирившись с неизбежным доминированием франков, Павел продолжал всем сердцем любить свою родину:

«В безликой толпе каролингских анналистов, с их мертвящим официальным универсализмом и – с известного момента – обязательным имперским идеализмом, Павел, сын Варнефрида, историк побежденного и дважды раздавленного племени, представляется исключением, полным яркой жизни, с его горячими привязанностями семейными и глубоким чувством родной земли»^[12].

Свою любовь к родине, свой восторг перед красотой ее природы он выразил в стихотворении, написанном на чужбине и посвященном окрестностям озера Комо:

«Вечно весна над тобой: опоясан ты дерном зеленым. Ты побеждаешь мороз! Вечно весна над тобой! Средь плодоносных олив окруженный лесистой каймою, вечно богат ты листвой средь плодоносных олив. Вот поспевает гранат, в садах твоих радостно рдея, в зарослях лавра таясь, вот поспевает гранат. Мирт благовонных кусты кистями струят ароматы, радуют блеском листвы мирт благовонных кусты. Запахом их победил едва появившийся персик, всех же, конечно, лимон запахом их победил».

Строки этой идиллии, стилизованной под антологические стихи поэтов поздней античности Авзония или Клавдиана, проникнуты искренним, неподдельным воодушевлением.

Павел Диакон был самым крупным историком и самым талантливым поэтом свой эпохи

Павел Диакон скончался в старости в Монте Кассино на исходе VIII столетия. Известен календарный день его смерти – 13 апреля, но не год его кончины. Он был самым крупным историком и самым талантливым поэтом свой эпохи.

Павлин Аквилейский Еще одним одаренным поэтом был его земляк Павлин, в конце жизни занимавший патриарший престол Аквилеи. Он родился в 726-м г. в Премариакко, близ Чивидале, где появился на свет и Павел Диакон, но, в отличие от Павла, Павлин происходил не из лангобардского, а из романского рода. Образование он получил в патриаршей школе родного города, изучал Священное Писание, патристику, латинскую классику, юриспруденцию. По окончании школы он принял тонзуру и был рукоположен в сан диакона, затем – пресвитера и оставлен преподавателем в школе, где он учился. Карл Великий узнал о существовании Павлина после завоевания лангобардской Италии в 774-м г. Своей эрудицией, а также своей непричастностью к восстанию лангобардов против господства франков Павлин заслужил признательность Карла, и тот пожаловал ему имение, конфискованное у одного из участников мятежа Вальданда, о чем в Иврее, где тогда находился король, была составлена сохранившаяся по сей день жалованная грамота. В 776-м г. Павлин принял приглашение Карла переселиться в Ахен, ко двору, где он занял должность преподавателя грамматики (grammaticus magister) при Палатинской академии. Павлин провел в Ахене около 10 лет, подружившись с Алкуином и другими участниками ученого сообщества, став одним из самых деятельных ученых и литераторов, творчество которых историками культуры было названо «каролингским возрождением».

В 787-м он был по инициативе Карла Великого поставлен на вакантный престол Патриархов Аквилеи, резиденция которых находилась в его родном городе Чивидале, и возвратился на родину, поддерживая оттуда эпистолярную связь с Алкуином. а также с самим монархом, и иногда встречаясь с ними. Патриарх Павлин стал надежной опорой Карла в управлении северной Италией. В 796-м г. он сопровождал сына Карла Великого Пипина в его победоносном походе против аваров, два года спустя исполнял должность «посланца государя» (missus dominici) в тосканском городе Пистое.

Патриарх Павлин стал надежной опорой Карла в управлении северной Италией

В силу своего высокого сана он председательствовал на нескольких церковных Соборах, в своих выступлениях на них и в сочинениях он полемизировал против адопционизма, осужденного при его деятельном участии на Соборах в Регенсбурге в 792-м г. и во Франкфурте в 794-м. Павлину принадлежит и сомнительная заслуга апологии учения об исхождении Святого Духа от Отца и Сына (Filioque), включение которого в Символ веры послужило впоследствии одной из главных причин церковного разделения Востока и Запада. После разгрома аварского каганата Павлин инициировал христианскую миссию среди аваров и зависевших ранее от них славян, которые проживали на территории Аквилейского Патриархата. При этом он был противником применения насилия над язычниками ради их обращения, к чему готовы были прибегнуть некоторые из миссионеров. Своим попечением о христианском просвещении альпийских славян он заслужил именования «апостола словенцев». Чуждый властных амбиций, он не возражал против того, чтобы северная часть Паннонии, освобожденная от аварского ига, была передана в юрисдикцию епископа Зальцбурга. Патриарх Павлин скончался 11 января 802 и после смерти, уже в IX веке, был причислен Западной Церковью к лику святых.

Автор полемических богословских сочинений, толкований на «Послание апостола Павла к Евреям», писем, адресованных разным лицам, Павлин вошел в историю литературы как оригинальный поэт, писавший ритмические стихи с ассонансами, в чем обнаружилось влияние на его творчество народной поэзии на национальных языках – романском и германском. К его лучшим поэтическим произведениям принадлежат стихи, посвященные разрушению Аквилеи Аттилой, элегия на смерть его друга маркграфа Фриульского Эрика, убитого в сражении в 799-м г., поэма, посвященная победе Пипина над аварами, «Песнь о правой вере» (Carmen de regula fidei), стихотворение о нищем Лазаре и 8 богослужебных песнопений, включенных в его Патриархате в чинопоследования церковных служб Рождества, Пасхи, праздника в честь апостола Марка, а также святых первоверховных апостолов Петра и Павла.

Еще одним талантливым поэтом из окружения Карла Великого был епископ Орлеанский Теодульф

Еще одним талантливым поэтом из окружения Карла Великого был епископ Орлеанский Теодульф. Он родился в Испании около 750 г. и происходил из романизованной вестготской знати. Но нет точных сведений ни о времени и месте его рождения, ни о его родителях, ни о школах, в которых он приобрел свое основательное образование, богословское и классическое, включавшее также знание основ римского права. Неизвестна и дата его приезда в Ахен, ко двору Карла Великого, который пригласил его, узнав о его учености и незаурядных способностях. К тому времени он был уже, вероятно, клириком.

Прожив несколько лет при дворе, в кругу ученых «академиков», Теодульф, по воле монарха, в 788-м г. был поставлен епископом Орлеана и аббатом Флерийского монастыря, позже он управлял еще одним монастырем – Эньянским. Он составил два капитулярия о постановке дел в своей епархии, оказавших влияние на развитие средневекового канонического права. Один из них был переведен на староанглийский язык. В своей епархии Теодульф позаботился об устроении школ, и не только при кафедральном соборе, но и в приходах – городских и сельских, причем обучение в них велось безвозмездно, так что начальное образование там, где такие школы были открыты, стало доступным для детей малоимущих горожан и крестьян, что позволяло выявить и привлечь к церковному служению способных мальчиков из социальных низов. Занимая кафедру в Орлеане, Теодульф по-прежнему часто встречался с Карлом, оставаясь среди ближайших советников монарха по церковным делам. Как Алкуин и Патриарх Павлин, Теодульф участвовал в богословской полемике против адопцианистской ереси, был одним из вероятных соавторов приписанных самому монарху «Карловых книг», в которых подвергается критике орос VII Вселенского Собора о почитании икон.

В 800-м г. он находился в свите Карла Великого, когда тот совершил поездку в Рим. Ему монарх поручил рассмотреть судебное дело Льва III, и оно решено было в пользу Папы, после чего тот возложил на голову Карла Императорскую корону, и Теодульф был среди свидетелей этого действа. Двумя годами раньше Теодульф в должности «государева посланника» (missus dominici) вместе с епископом Лионским Лейдрадом по поручению Карла ревизовали Септиманию, несколько месяцев пребывая в Нарбонне, Арле и Марселе. О положении дел на юге Галлии ревизоры не только доложили монарху в не дошедших до нас деловых рапортах, но Теодульф по материалам своих наблюдений написал сатирическую поэму в 956 стихах «Песнь против судей» (Carmen contra judices). Главный предмет его бичеваний – корыстолюбие судей, которых он увещевает оставить свой прежний порочный образ жизни и деятельности, исполниться страха Божия, страха грядущего Суда, и впредь судить подвластных людей справедливо и с человеколюбием, чтобы тем искупить свои прежние грехи и угодить Богу. Стихотворение представляет ценность как документальный памятник эпохи, дающий представление о судопроизводстве в государстве франков. Теодульф был усердным храмоздателем. Построенная им и освященная в 805-м или 806-м г. церковь в Жерминьи-де-Пре, образцом для которой послужил Ахенский собор, дошла до наших дней, представляя собой один из самых древних сохранившихся христианских храмов Франции. В ней сохранились мозаичные панно, выложенные в византийском стиле, программа которых была разработана самим епископом Теодульфом.

Пока был жив Император Карл, и в первые годы правления его сына Людвига Благочестивого Теодульф пользовался покровительством со стороны монархов; в 816-м г. он вместе с другими высшими церковными и светскими сановниками встречал Папу Стефана IV, прибывшего в Реймс для коронации Людвига. Но в 817-м г. на Соборе в Ахене его обвинили в причастности к заговору короля Италии Бернарда против Императора, лишили сана и заточили в монастырь в Анжере. Теодульф отрицал свою виновность, и в 1821 –м г. был оправдан или помилован, ему вернули его сан и кафедру, но он скончался 18 декабря 821 г. на пути в Орлеан и был погребен в монастыре, куда его сослали.

Литературное наследие Теодульфа составляют 6 Кодексов с опытом ревизии библейского перевода Блаженного Иеронима – «Вульгаты», предпринятой независимо от параллельного труда Алкуина, два богословских трактата, в одном из которых, «Об исхождении Святого Духа» (De processione Spiritu Sancto), он собрал патристический материал в подкрепление доктрины о Filioque, а другой, и более самостоятельный, озаглавлен «О чине Крещения» (De ordine baptismi), несколько проповедей и около 80 стихотворений. Его поэма «Семь свободных искусств» дает читателю содержательное представление о методе школьного преподавания наук, входивших в классические тривиум и квадривиум.

Одно из самых значительных произведений Теодульфа – стихотворное послание, адресованное Карлу Великому (Ad Carolem regem). Поэма, написанная в Орлеане, начинается хвалой Карлу, которую поэт воздает ему за победу над «гуннами», то есть аварами. Ее высший смысл – в торжестве христианства над язычеством, эта победа – залог обращения гуннов к вере во Христа. А в перспективе еще и победа над мусульманами. Придет время – и Кордова также откроет ворота христианскому монарху, и подобно тому, как «гунны» вынуждены были уступить свои сокровища, которыми теперь наполнен двор короля франков, так и арабы, столь же свирепые, как и «гунны», отдадут свои несметные богатства христианскому монарху, и в результате их обращения христианский мир, который Теодульф уподобляет Царству Божию, распространится на всю Испанию. В поэме много места уделено описанию семейной жизни Карла и его двора, дворцовых церемоний и празднеств.

«Поэт подробно рассказывает о том, как по окончании совета и богослужения все идут на пир во дворец, как сыновья Карла снимают с него мантию, перчатки, меч, а дочери с поцелуями подносят ему цветы, к ним присоединяется Лиутгарда, будущая супруга Карла; Теодульф прославляет ее красоту, обходительность и щедрость, затем говорит о благочестии Гизелы, сестры Карла»^[13].

Упомянув знатных персон из окружения короля, Теодульф затем набрасывает характерные словесные портреты его ученых сподвижников:

«во главе их – Алкуин, затем следует ученый канцлер Эрханбальд... затем говорится о ...малорослом, но обладающем большим умом Эйнгарде... тот... бегает быстрыми шажками, как муравей... но в маленьком теле обитает великий дух»^[14].

Преобладающий тон этих характеристик – юмористический, доброжелательно-насмешливый. Поэма заканчивается описанием пиршества, когда от потоков вина развязываются языки, и обладающие поэтическим даром участники королевского пира читают свои стихи, а захмелевший суровый воин Вибод проклинает стихотворцев, предающихся столь недостойному, с его точки зрения, занятию, злой критик по имени Юстеллий бранит прочитанные стихи, указывая на их несовершенство, а автор поэмы, напротив, находит их достойными похвалы.

Когда Теодульф пребывал в заточении в Анжерском монастыре, он сочинил песнопение «Gloria, laus et honor» (Слава, похвала и честь), вошедшее затем в обиход западного богослужения в неделю Ваий. В написанной Якобом Ворагином «Золотой легенде» воспроизведена легенда, или, возможно, действительная история: как Теодульф сидел в своей камере-келлии у окна и так вдохновенно пел этот свой гимн, что посетивший монастырь в Вербное воскресенье 821 г. Император Людвиг, оказавшись под этим окном, был восхищен, растроган и решил помиловать узника и возвратить его на Орлеанскую кафедру.

По характеристике В. Г. Васильевского,

Теодульф «занимает первое место среди поэтов своего времени... В его стихах мы не находим уже тех заимствований слов и частых выписок их древних образцов, которые... напоминают грамматическую школу... Он обладал талантом описывать; он дал нам много живых и поэтических картин в своих стихах»^[15].

В Палатинской Академии решительно преобладали иностранцы

Из древних латинских поэтов своими учителями Теодульф считал Вергилия, Овидия, Марциала и Пруденция, которому подражал в молодости, из христианских поэтов ему особенно близок был Венанций Фортунат и менее известный Оптациан Порфирий, в правление святого Константина Великого – префект Рима. В Палатинской Академии решительно преобладали иностранцы, выходцев из господствующего в государстве народа франков, романизованных или германоязычных, среди них было не много. Это, разумеется, не случайность, в VIII столетии людей образованных среди франков было намного меньше, чем среди ирландцев, англосаксов или выходцев из Италии.

Самым масштабным писателем из числа франков в окружения Карла Великого был Эйнгард, но его творчество приходится в основном уже на правление сына и преемника Карла Людвига Благочестивого, а во времена самого Карла выделялся своим талантом другой франк – Ангильберт. Точное время его рождения неизвестно, но оно относится к середине VIII века, вероятно, он происходил из франкской знати. Получив солидное образование, он познакомился с Алкуином, который и ввел его в Палатинскую Академию. Обладая незаурядным музыкальным талантом, он возглавил придворную капеллу в Ахене. Он был также талантливым поэтом и получил шутливое прозвище Гомера. Карл возложил на него дело воспитания и образования своего сына Пипина. Ангильберт хорошо ориентировался в хитросплетениях политической жизни, в делах дипломатических, чему, вероятно, способствовало его происхождение из франкской аристократии, и Карл давал ему ответственные поручения политического характера, прибегал к его советам при решении важных государственных дел. Сведения о его личной жизни противоречивы и вызывают некоторое недоумение. Несмотря на то, что Ангильберт, как и все почти лица из ученого окружения Карла, был клириком, он вступил в близкие отношения с дочерью Карла Великого Бертой, которая родила ему двух сыновей: Нитгарда и Гарнида – внуков монарха, но, похоже, эти отношения не были скреплены Венчанием, либо их брак был заключен тайно, однако эта связь не послужила причиной его опалы, по крайней мере такой, которая бы оставила след в документах эпохи. Но в 790-м г. Ангильберт был поставлен аббатом монастыря Сен-Рикье (Святого Рихария) в Пикардии, где он создал школу, библиотеку и один из самых продуктивных скрипториев. Там он и скончался в один год с Императором Карлом – 18 февраля 1814 г. Несмотря на свою проблемную личную жизнь, Ангильберт пользовался почитанием у братии, прижизненным и посмертным, и был канонизован Западной Церковью.

Его литературное наследие составляют несколько стихотворений. В одном из них он воспроизводит свой образ жизни, другое стихотворение – это состоящее из двустиший приветственное обращение к своему ученику и сыну Карла Пипину, написанное после его победного похода против аваров, и, наконец, наиболее содержательным его произведением является сохранившийся отрывок из большой поэмы о Карле. Это 8-я книга большой поэмы, озаглавленная «Карл Великий и Папа Лев» (Karolus Magnus et Leo papa). Но своим содержанием этот фрагмент выходит за рамки темы, обозначенной в заглавии книги. Это также поэтический рассказ о дворах Карла в Ахене и Падерборне, в нем начертаны словесные портреты членов семьи монарха, со вкусом описаны роскошные одеяния родственниц Карла и придворных дам, выразительно представлены яркие эпизоды королевской охоты. Слог поэмы, написанной классическим гекзаметром, гармоничен и музыкален. Эту поэму и другие произведения придворного поэта высоко оценили его коллеги по Палатинской Академии, усвоив ему прозвище Гомера. Своим учителем в искусстве поэзии Ангильберт считал Вергилия, а из поэтов христианской эпохи – Венация Фортуната. Несмотря на вполне светский характер поэзии Ангильберта, поскольку он, однако, почитается как святой в Католической церкви, эти три его стихотворения включены в «Патрологию» Миня, в ее 99-й том.

В окружении Карла был еще один поэт, настоящее имя которого осталось неизвестным, но его

«академическое» прозвище Hibernicus указывает на его ирландское происхождение. Ему принадлежит написанное, как и поэма Ангильберта, гекзаметром стихотворение, посвященное победе Карла над баварским герцогом Тассилоном. По характеристике В. Г. Васильевского, это «стихотворение не лишено силы и картинности и вместе с тем написано слогом простым, не высокопарным»^[16].

Палатинская академия и школа в эпоху Карла Великого

Помимо литературных успехов участников кружка ученых сотрудников Карла Великого, другим и, возможно, главным результатом их деятельности стало открытие школ там, где их ранее не существовало. Монарх издавал указы, которыми он побуждал церковных сановников, епископов и аббатов, позаботиться об устроении школ и о качестве образования, которое в них получают учащиеся, о том, чтобы в них, наряду с преподаванием церковных знаний, изучалась и классическая латынь, потому что хорошее знание ее помогает глубже понимать Священное Писание. В одном из таких указов он обращается к аббату монастыря в Фульде Баугальду с предписанием:

«Пусть ваше благочестие знает, что мы... сочли полезным, чтобы в епископствах и монастырях, поручаемых по милости Христа нашему управлению, заботились не только о правильной и согласной с нашей святой религией жизни, но также и об обучении словесной науке (litterarum meditationes)... Из многих монастырей прислали нам в последнее время письма, в которых заявляли, что братия молится за нас... тут мы заметили, что в большинстве этих посланий чувства хороши, а слова грубы и неотесанны... ибо то, что внушала хорошая благочестивая преданность, не в состоянии был выразить неумелый и необразованный язык... Поэтому мы увещеваем вас... трудиться со смиренным и угодным Богу сердцем, чтобы быть в состоянии верно и легко проникать в тайны Св. Писания. В Св. Писании есть аллегории, фигуры и другие вещи подобного рода... и ясно, что поймет их легче тот, кто хорошо наставляет в науках. Пусть же наберут для этого людей, озаренных желанием и умением учиться, а также искусством поучать других»^[17].

При Карле Великом создавались школы трех типов

При Карле Великом создавались школы трех типов. Одни из них представляли учебные заведения, в которых преподавались классические тривиум и квадривиум с углубленным изучением Священного Писания. Эти школы предназначены были главным образом для подготовки кандидатов священства, но не только. Правительственная канцелярия нуждалась в образованных чиновниках. Поэтому такие школы давали основательное образование и тем лицам, которые готовились для государственной службы. В эпоху Карла Великого очагами классического образования и своего рода научными центрами, где изучались и Священное Писание, и патристическое наследие, и классические науки, стали школы Ферьерского, Анианского, Сан-Риккьерского, Корбийского и Фонтенельского монастырей в Галлии, Фульдского и Сан-Галленского монастыря в Германии. Там собирали, хранили и переписывали манускрипты как христианских, так и классических древних писателей. В правление Карла Великого в монастырских скрипториях был выработан новый стиль письма, названный «каролингским минускулом». Характеризуя последствия этой реформы, Ж. Ле Гофф писал, что новое начертание букв

«было ясным, стандартизованным и изящным; в результате читать и писать стало легче... это была первая общеевропейская письменность. В монастырских, королевских и епископальных скрипториях идет усердная переписка рукописей, и Алкуин делает новый шаг в сторону ясности и упрощения – обращает внимание на пунктуацию»^[18].

Второй тип школ, которые Карл требовал учреждать по возможности повсеместно, представляли начальные училища, в которых давались элементарные знания, включая и латинскую грамматику. В капитулярии, составленном в 789-м г., монарх повелевает учреждать в монастырях школы с преподаванием чтения, письма, арифметики и церковного пения. Такие школы должны быть доступны лицам разных сословий, включая и крестьянских детей. Исполняя волю короля и следуя требованию своей архиерейской совести, епископ Орлеанский Теодульф стремился к тому, чтобы такие школы открыты были в каждом приходе, при этом он запрещал подведомственным ему клирикам брать деньги за обучение, разве только добровольные подарки от состоятельных родителей. Очевидно, что подобные начальные школы с изучением латинской грамматики могли легче внедряться в романоязычной половине Империи Карла – в Галлии и Италии, чем в германоязычных регионах.

Для обучения германоязычных детей и взрослых грамматике на родных немецких наречиях не было ресурсов, ввиду отсутствия письменности на них, если не принимать во внимание существование англо-саксонские текстов, которые могли быть без особого затруднения понимаемы носителями саксонского и других нижненемецких диалектов на континенте. Карл Великий обратил внимание на эту проблему и предпринял первые шаги на пути создания литературной версии родного ему немецкого языка. Он сам пытался составить грамматику немецкого языка, дал немецкие названия месяцев и направлений ветра, и самое главное, он поощрял запись произведений устной германской поэзии. Карл Великий, по словам его биографа Эйнгарда, приказал

«записать и увековечить и старинные варварские песни, которые воспевали деяния и войны прежних королей. Он положил начало и грамматике родного языка»^[19].

Карл Великий предпринял первые шаги на пути создания литературной версии немецкого языка

Первыми памятниками письменности на немецком, более определенно – древневерхнемецком языке были глоссы – немецкие эквиваленты латинских слов и выражений. Такие глоссы помещались между строками латинских рукописей (интерлинеарные) или на их полях – маргинальные глоссы. Но создавались также сборники глосс, или глоссарии – своего рода двуязычные словари. Древнейший глоссарий назван по первому латинскому слову в нем – Abrogans. Он был составлен в середине VIII века. Его вероятный автор – монах Сан-Галленского монастыря Керон. Этот глоссарий не завершен, он обрывается на букве J. Он сохранился в трех манускриптах.

«Диалект всех трех рукописей южнонемецкий, алеманский, но оригинал, как предполагают, был написан на баварском»^[20].

Второй глоссарий связан с тем же монастырем, что и Abrogans, он так и называется Сан-Галленским, его автор неизвестен, написан он на алеманском диалекте древневерхнемецкого языка. Вот отрывок из него: «stomahus mago, umpiculo nabulo, tronus stool, celus himil, sol sunna, luna mano, stellas sterron” (желудок, облако, трон, небо, солнце, луна, звезда).

В правление Карла и по его почину были созданы школы церковного пения

Помимо училищ начальных и тех, что давали полное образование, основу которого составляли тривиум и квадривиум, в правление Карла и по его почину были созданы школы церковного пения. Пение, принятое в церквях франков, вызывало неодобрение со стороны певчих и ценителей пения из Италии. Они с насмешкой говорили, что вместо пения франки ревут, как дикие звери, и Карл, имевший возможность сравнить пение в его родной стране с итальянским вокалом, находил эту критику справедливой. Он попросил Папу Адриана прислать ему своих певцов, и тот откликнулся на эту просьбу, направив к франкам двух искусных певцов – Феодора, который, судя по имени, мог быть ромеем, греком, и Бенедикта. Карл направил одного из них в Мец, а другого в Суассон, там у них должны были учиться местные певчие. Так при кафедральных соборах этих городов и сложились две музыкальных школы, способствовавшие заимствованию итальянской, более определенно – римской манеры пения в церквях Франкского государства.

В ту пору в церквях пели без инструментального аккомпанемента. Орган впервые появился у франков в правление Пипина Короткого. В 757-м г. Император Константин прислал орган в подарок королю Пипину. При Карле Великом в его государство было завезено еще несколько таких драгоценных по тем временам органов, так что установлены они были лишь в немногих кафедральных соборах. Местное изготовление органов восходит уже только к правлению сына Карла – Императора Людвига Благочестивого.

«Каролингское возрождение» и его место в истории

Утрехтская Псалтирь. Фрагмент

Эпоха Карла Великого ознаменована была заметным культурным ростом, но не следует преувеличивать масштабы «каролингского возрождения». При всей образованности и талантливости ученых монахов из окружения Карла, среди них все же не было глубоких богословов и великих мыслителей и философов, которых можно было бы хотя бы отдаленно сравнивать с отцами Церкви, с Максимом Исповедником или Иоанном Дамаскиным, с Августином Блаженным и даже с Боэцием, ни с великими схоластами Средневековья – Фомой Аквинским или Дунсом Скотом. Это были школьные эрудиты, начитанные в латинской классике и латинских отцах, но с относительно узким кругозором, мало осведомленные в греческом христианском и классическом наследии, и лишь некоторые из них умели читать греческих писателей. К тому же дворцовая Палатинская Академия, немногие кафедральные соборы, в которых служили просвещенные епископы, несколько монастырей во главе с хорошо образованными аббатами, позаботившимися о создании библиотек, о собирании и переписывании манускриптов, об открытии школ – представляли собой все-таки лишь островки теплично возделываемой духовной и светской культуры посреди бескрайнего моря варварства.

Не следует преувеличивать масштабы «каролингского возрождения»

Значительное большинство не только сельского населения, но и городских жителей, почти вся вооруженная знать состояла из людей неграмотных, исключение представляли лишь ближайшие к монарху сановники. Ситуация была, конечно, разной в разных регионах разношерстной Империи: тотальной безграмотности германцев противостояла более просвещенная Италия, но и там, что касается мирян, даже элементарная грамотность была привилегией горожан, в основном купеческого элемента. А в масштабах всего государства Карла грамотность была специальностью духовенства, так что в канцелярской службе в основном задействованы были клирики. В эпоху Карла Великого уровень культурного развития в государстве франков оставался несравненно более низким, чем на Западе до великого переселения народов или в современной Карлу Ромейской Империи. А за кратковременным проблеском просвещения в правление Карла последовало новое погружение во мрак одичания, снова, как и в V веке, имевшее не внутренние, но экзогамные причины – агрессию со стороны норманнов и венгров.