Человек, скучавший по детству

Владыка Корнилий за месяц до своей кончины. Фото: Ольга Майер Прошлое никогда не всплывает в памяти случайно. Наше бессознательное поднимает из глубин только те воспоминания, в которых мы нуждаемся именно сегодня, чтобы что-то переосмыслить в собственной жизни.

Воспоминания о митрополите Корнилии^[1] – это мой личный запас переживаний.

Февраль 2018 года. Небольшая комнатка панельного дома. У окна за письменным столом, на котором все аккуратно разложено, на деревянном стуле-кресле сидит владыка Корнилий. Он что-то записывает в тетрадь… Слева, во всю стену – огромный книжный шкаф, в котором книги выстроились в три ряда. Справа от окна – кушетка, в углу – большой деревянный иконостас. Эту комнатку владыка называет «кельей». Она наполнена особым светом и молитвенной тишиной.

Уже почти ослепнув, владыка всё пытается писать небольшие тексты, доказывая прежде всего самому себе, что в нём есть и сила, и ясность ума. Он спокойно сопротивляется той беспощадной старости, которая может обессмысливать и отягощать болезнями жизнь человека.

Глаза его уже плохо различают бумагу, но рука, маленькая, почти детская, твёрдо держит карандаш и выводит буквы. Буквы на разлинованных страницах не написаны, а буквально нарисованы. Кажется, что они, слишком крупные и неровные, живут на бумаге своей особенной жизнью: сперва разбредаются, а потом соединяются, образовывая слова. Сочетания же этих слов представляют собою рисунок – предложения в тетрадке похожи на крылья ангелов. Впрочем, ангелы действительно оставили зримые знаки своего присутствия: мысль 94-летнего митрополита удивляла и продолжает удивлять многих чёткостью формы и содержания. Тетрадка с написанными текстами – молчаливый свидетель огромной силы духа митрополита.

Вот владыка откладывает тетрадь в сторону:

– Скажите, много снега за окном?

Я смотрю в окно: садик занесён снегом, голые ветки кустов сиротливо торчат из сугробов. Человеку, любящему весну, грустно смотреть на белое безмолвие… Владыка, не дождавшись ответа, улыбается:

– Когда мои глаза хорошо видели, я любил смотреть в окно… Читаю святых отцов, отложу книгу и смотрю в окно – обдумываю то, о чем прочёл. А за окном картина за картиной меняются так быстро, что, кажется, жить не успеваю: за весной приходит лето, за летом – осень, а за осенью – зима. И так гармонично все в природе… А годичный круг вертится и вертится. И мы не думаем о том, что Господь каждому время отмерил, не торопимся задуматься о делах своих, за которые перед Ним оправдываться придётся…

Искренность переживаний – это настоящее обретение себя. Искренность – это «искра». Рождённая в душе искра обязательно проявляет себя во внешнем мире, согласовываясь с внутренним состоянием рассказчика, его мимикой и жестами. Я не раз замечала, что лицо митрополита Корнилия приобретало детское радостное выражение, когда он упоминал о своём отце. Память об отце – это неоконченная история сыновней любви. По лицу владыки пробегала светлая мягкая волна… А я ловила себя на мысли, что воспоминания о дорогих нам людях похожи на восход солнца: туман рассеивается и открывается небесная лазурь – её высота и чистота. И ничто не способно затуманить её.

Удивительно, но именно сейчас, когда мне уже почти 94 года, я все ярче и отчетливее вижу картинки из детства

– Память неслучайно подбрасывает картинки из прошлого, – вздыхает владыка. – Мы особенно часто вспоминаем тех, кого или обидели, или очень любили. Я очень любил своего отца. Удивительно, но именно сейчас, когда мне уже почти 94 года, я все ярче и отчетливее вижу картинки из детства. Закрываю глаза: отец несёт меня, маленького, на плечах. Вдруг он поскользнулся на мокрой траве, и мы чуть не упали. Я вижу эту ситуацию со стороны: я – смеюсь, а отец – рад, что удержался на ногах и не причинил мне боли. Как мне кажется, эмоциональные переживания всё-таки в тот момент были достаточно сильные, иначе вряд ли в памяти запечатлелось такое событие. Это воспоминание дорого уже тем, что в нём есть мой отец, любивший меня и оберегавший от боли. Небольшое Евангелие, которое он мне подарил в 1936 году, везде и всегда со мной… И знаете, как он его подписал?

Владыка, не вставая с места, говорит, на какой книжной полке я могу взять Книгу, и просит слова отца зачитать вслух: для него очень важно ещё раз услышать то наставление, которое он пронёс через всю жизнь.

На чуть пожелтевшей странице Священного Писания ровным, красивым почерком написано:

«Ежедневно прошу Господа, дорогой мой Вяченька, чтобы Он, Всемогущий, сохранил тебя на всю жизнь таким же хорошим и честным, каким ты был до сих пор».

– Эти слова я часто перечитывал в лагере, в Мордовии, во время «политотсидки», куда попал за хранение и распространение антисоветской литературы, – в который раз повторяет владыка факт из своей биографии, как бы проверяя свою память на прочность. – А ведь именно в лагере я укрепился в вере. Ох, как поддержал меня тогда отец Валерий Поведский своими письмами… Крепко поддержал. Святой жизни был человек. Тяжкие скорби терпел, как Иов Многострадальный…

Дверь, ведущую к воспоминаниям, не взламывают – она открывается сама. Рассказ о протоиерее Валерии Поведском был долог… Ясность мыслей митрополита поражала. Казалось невероятным то, о чём он подробно рассказывал, подперев кулаком щеку и чуть растягивая слова. А потом – пауза. Она стала логичным продолжением долгого повествования и возникла по единственной причине – слёзы на глазах митрополита: он переживал заново все переломные моменты своего духовного возрастания.

– Что-то мы засиделись в моей келье. Пойдёмте-ка в большую комнату.

Эта комната ненамного просторнее «кельи». Напротив входной двери в красном углу – иконы, в центре – лик Спасителя. На стенах – небольшие гравюры и картины (подарки с Афона, Валаама, со Святой Земли). Полированный коричневый шкаф-стенка, напоминающий о советском времени, заставлен гжелью и статуэтками – это тоже всё «знаки внимания». Зелёный диван из шерстяной ткани с кручеными нитями и в тон ему два глубоких кресла дополняют скромную обстановку. Над диваном – акварели. Квадратный стол придвинут к стене. На нём, на ажурных белых салфетках, стоят огромные хрустальные вазы с цветами. В воздухе витает чуть сладковатый аромат роз и удушливый запах белых лилий. Владыка, всегда неизменно радуясь цветам, называет их «остатками рая на Земле».

В Церкви у икон всегда стоят только живые цветы. В Дом Божий можно нести только правду! Искусственные цветы в храме – это обман, ложь

– Вы никогда не задавались вопросом, почему в церкви у икон стоят только живые цветы?! Живые! В Дом Божий можно нести только правду! Искусственные цветы в храме – это обман, ложь. А Церковь – это Правда Божия! Живые цветы – это жизнь. В двери храма входит жизнь, которая одухотворена присутствием Божиим. И на кладбище: если на могилке растут цветы, значит – память жива: за могилкой кто-то ухаживает, цветы поливает, а если пластмассовые розы… Ну, что с них – воткнули в землю и забыли, как и о человеке забыли… Я не люблю ложь. Всегда глубоко переживал, когда чувствовал неискренность: человек может говорить тебе об одном, а глаза его – о другом. А ведь «глаза – это зеркало души». Они высвечивают наш внутренний мир. Улыбайся – не улыбайся, а глаза точно скажут, кто перед тобой стоит. Поэтому я всегда смотрел людям в глаза. Сейчас не могу смотреть, почти не вижу. Это тоже испытание. Но, может быть, духовное зрение откроется?! (смеётся)

Как будто спохватившись, владыка взмахивает рукой, радостно восклицая:

– Цветы на стене видите? Это уже другой разговор, другая тема, это другие цветы.

Над столом – огромное цветочное панно: в любое время года цветут на нём невероятные, дивные, сказочные тюльпаны, подаренные владыке воскресной школой Александро-Невского собора. Владыка любил смотреть на эти атласные цветы, похожие на разноцветные сжатые детские кулачки. Рядом с панно – нарисованная на картоне розовато-белая птица взмыла куда-то ввысь, широко раскинув над пространством и временем свои сильные гибкие крылья – рисунок от внуков. Владыка, чуть откинувшись в кресле, вздыхает:

А вы знаете, о чем скучает старый человек? Он скучает по детству

– Почему-то всегда, когда смотрю на подарки детей, ощущаю себя счастливым. А вы знаете, о чем скучает старый человек? Он скучает по детству. Скучает по чувству, когда тебе хочется прижаться к отцу… А ведь Господь в Евангелии призывает каждого из нас уподобиться ребёнку: «Будьте как дети». Мы, взрослея, часто теряем что-то очень важное: непосредственность, искренность, доброту… А как же душе без всего этого к Отцу своему Небесному вернуться?!