Истопник / Православие.Ru

Уголь привезли ближе к вечеру, как раз тогда, когда настоятель домой пошел. Пообедать. С утра батюшка ожидал машину, даже ворота приходские не закрывал. На каждый гул автомобильный из храма выбегал, высматривал, не везут ли.

Да и как не высматривать, если уже снег вместе с дождем срывается? В храме прохладно, особенно в будние дни, когда лишь молебны с панихидами. Да и крестить младенцев никак невозможно, школу воскресную хоть закрывай, просфоры приходится дома у старосты печь, обед для помощников приходских не приготовишь. Беда, в общем.

Еще и Кузьминична достает ежедневно, бурчит, что раньше думать надобно было настоятелю, а не когда небо прохудилось от холода и ненастья.

Кузьминична – это негласный староста, ее так между собой и величают – старостиха. Она вместе с котом, его Кузьмич зовут, рядом с церковью живет и раньше всех в храм приходит. Как только на приходском дворе Кузьмич появляется, то обязательно вслед за ним и Кузьминична собственной персоной материализуется; в своем стандартном сером в горошек платье времен хрущевской оттепели, чистом светлом переднике и в зеленом платочке. Приход старосты сопровождается не только котом в авангарде, но и ее добрым бурчанием, которое тут же прекращается при появлении настоятеля.

Первые слова Кузьминичны, обращенные к священнику, всегда имеют только одно сочетание:

– Благословите! Отец настоятель, надо бы… – дальше идет перечень того, что, по ее мнению, надо немедленно сделать, иначе конец света начнется именно в этом приходе.

Теперь уже местная детвора и не знает, что на месте нынешнего храма когда-то находился горняцкий общепит

Храм, куда привезли столь долгожданное топливо, в бывшем здании шахтерской столовой располагается. После закрытия шахты место питания горняков тоже стало не надобно, и его бы и растащили по кирпичику, если бы не местный благочинный. Он «по начальству» пошел, аргументами о недопустимости появления в брошенной столовой нового рассадника антисанитарии и роста криминогенной обстановки данного района их убедил. Здание православным власти отдали, хотя с сомнением к этой передаче собственности отнеслись. Зря сомневались. В бывшей шахтерской трапезной тут же появился сторож, бородатые мужики-рабочие и женщины в платочках. Вскоре в помещении – там, где раздаточная была, – алтарь расположился, а вместо обеденных столов и стульев сам храм с амвоном и притвором разместился. Когда же священника к новому приходу приписали, то на крыше купола появились и колокольня пристроилась. Теперь уже местная детвора и не знает, что тут когда-то горняцкий общепит находился. Одно лишь из «того» времени осталось – дома жителей района данного.

Именно из одного соседствующего с церковью частного дома и раздался звонок священнику, когда он запоздалый обед вкушал. Сообщили батюшке, что уголь привезли и его надобно в приходской сарай-угольник перенести, иначе к утру количество черного золота может значительно сократиться. Зима на носу, а печки в соседних домах тоже топить надо, а тут уголь бесхозный.

Расстроился отец настоятель. Себя ругал все десять минут, пока к храму шел.

– Дался тебе этот обед! Подождал бы еще немного и лежал бы уголь внутри двора церковного, а не снаружи.

На полпути священника встретил кот Кузьмич, который с серьезной мордой также направлялся к церкви, что немного успокоило настоятеля. За котом должна быть и Кузьминична – значит, организовать переноску угля будет легче.

Кузьминична действительно вскоре объявилась с охами, ахами и энергичным рукобиением себя по бокам:

– Божечки, да что же это за искушение такое! То ждешь неделями, не дождешься, а тут на ночь глядя да в дождь такой привезли, ироды.

Строгий священнический взгляд остановил обильное словоизлияние старосты, а последовавшие приказания настоятеля идти собирать помощников-прихожан превратили Кузьминичну из суетливой старушки в пожилую, целенаправленную, деловую женщину, могущую совершать даже то, что совершить невозможно.

Как известно, самое легкое в жизни – это критиковать и приказывать. Именно эту аксиому и вспомнил батюшка, тоскливо разглядывая шеститонную груду угля. Причем уголь сей был не заказанным сортом «большой орех», а в виде больших каменных плит, которые горели прекрасно и тепла отдавали много лишь после того, как их размельчат.

Ждать помощников, за которыми отправилась староста, было не в характере настоятеля. Надев шахтерскую спецовку, он приступил к раздроблению угля

Вздыхай не вздыхай, но ждать помощников, за которыми отправилась Кузьминична вкупе с Кузьмичом, было не в характере настоятельском. Священник отправился в караулку, так называли небольшой домик, где ночью как всегда спал сторож и где хранились хозяйственная одежда и прочие необходимые инструменты.

Надел батюшка поверх одежды своей шахтерскую спецовку, длани собственные покрыл рукавицами трехпалыми, взял клевак (это молоток такой горняцкий) и скамейку, устроился у кучи золота черного и приступил к раздроблению привезенного тепла.

Мелкий дождь, по всей видимости, зарядил надолго, священнику пришлось даже воротник спецовки поднять, чтобы за шиворот не затекало, а на голову водрузить скуфейку древнюю, больше на шапочку похожую.

Перед несведущими гражданами, в церковь не ходящими и не рядом с храмом живущими, предстала картина отнюдь не пасторального вида: под моросящим дождем и пронизывающим осенним ветром на убогой скамеечке сидел с черным от пыли лицом человек и яростно колотил большим молотком по угольным плитам.

Помощники пока не появились, зато из-за угла, по всей видимости из недалекого пивного бара, показался гражданин в длинном раритетном армейском плаще, в фуражке-блине на голове, кирзовых сапогах и с лицом недельной небритости. В губах гражданина блуждала из угла в угол незажженная сигарета.

Мужчина несколько минут постоял на сопряжении двух улиц, видимо решая, в которую сторону податься. Одинокая фигура угольного «каменотеса» победила. Он подошел к трудящемуся священнику, затянулся сигаретным дымом и, отправив никотиновый источник в противоположную сторону рта, громко спросил:

– Истопник?

Батюшка вздрогнул, неожиданно услышав сзади вопрос, оглянулся на незнакомца и тут же, почему-то согласился:

– Да.

– У попа работаешь?

– У него.

Сигарета у нежданного вопрошающего гостя переместилась в другой угол рта.

– Платит нормально?

Священник задумался на несколько секунд и неуверенно ответил:

– Когда как.

Далее последовал длительный монолог.

– Друг у меня есть, так он у попа целое лето отпахал, церкву строил. И кирпичи, и раствор, и куда пошлют – все делал. Жил у него, у попа этого, кормился тоже при церкви. Так тот ему тоже по-разному платил. То заплатит сколько нужно, то корячится, что денег мало. Пришлось мне пойти, побеседовать.

– И как, все заплатил? – с интересом взглянув на собеседника, спросил священник.

– А как же! Я ж поговорил. Предупредил, что, если не отдашь, со мной дело иметь будешь.

И гость, выплюнув оставшийся сигаретный бычок, уверенно добавил:

– Ты, ежели чего, ко мне обращайся. К пивной подойдешь – спроси Толика Шоху, меня там каждый знает, подскажут. Только ты, это, человеком будь, а не как мой друг. Ему деньги отдали, а он у этого попа остался.

– Как остался? – не понял батюшка.

– Да как, – поежившись от затекающего за воротник дождя, ответил собеседник, – поп ему все мозги набекрень свернул. Был человек человеком. Получит в субботу деньги, мы с ним и пивка бутылочку приговорим, а теперь гундит, что нельзя. Мол, вечером на службе надо быть, и утром в воскресенье свои псальмы слушает в церкви. Пропал человек.

Священник, разбивая клеваком очередную угольную плиту, лишь хмыкнул, не находя способа, как дальше развивать столь глубокую беседу. Слава Богу, из переулка показался Кузьмич, а за ним отделение мужиков-прихожан с углебойным инструментом во главе с Кузьминичной.

Гость с очередной незажженной сигаретой, висевшей на нижней губе, удивленно взирал на берущих у священника благословение мужиков и на энергичного организатора-старосту в юбке. Все его обличье вкупе с кирзовыми сапогами и армейским плащом выражало неподдельное удивление.