Путешествие книг

— О, Анна Васильевна! Сколько лет!! — Виталик был порывист, сугубо нетрезв и лучился той мутной радостью, что гонит пить дальше и искать новых приключений. Лицо тридцатилетнего мужика было красным и воодушевленным на этой июньской жаре.

— Виталик! — осторожно обрадовалась старушка. — Какой ты стал! Когда успел приехать?

Она проходила в это время к себе в дом из сарая и не заметила, что в соседский дом кто-то приехал. Подошла к калитке.

— Вот, на машине приехали! — гордо объявил он и указал на красную иномарку, что стояла за домом. — С женой и ребенком!

— Как хорошо! — воскликнула старушка. — А то после школы ты пропал, и ничего о тебе не было известно. — Как ты живешь там, в городе?

Виталик самодовольно усмехнулся, убрал с лица дурашливость и скорчил серьезную мину:

— Живу, работаю потихоньку, там, в продажах. Вообще, жизнь, Анна Васильевна, сложная штука.

— И надолго сюда? — спросила она.

— Да пока на выходные, наверно, отдохнуть от всего. Переселяться не собираюсь, че я тут забыл-то, не в обиду сказать. Как получится, вот, надо домом заняться.

— И что думаешь делать?

— Сами видите, на глазах разваливается, — Виталик ударил по изгороди ребром ладони, поперечная доска разошлась с жалобным треском. — Дешевле новый дом купить, чем этот восстанавливать. Тут крыша покосилась, полы погнили немного. Кстати, не знаете, никому эта развалюха не нужна? Но за три копейки не отдам, имейте в виду.

Анна Васильевна оглядела дом, задумалась.

— Из местных вряд ли кто-то купит. Надо спросить у дачников, они к нам всё время приезжают.

— Виталик, ты где? — донесся из открытой двери дома женский голос.

— Щас приду! — отозвался он.

Из двери высунулась морда Сереги Шальных:

— Баб Ань, здорово!

— Ой, Сережа, и ты тут!

Он исчез в проеме. Шальных каким-то нюхом угадывал, где можно выпить на халяву, и гармонично пристраивался к таким компаниям.

— Мы тут вечером собираемся шашлыки делать, приходите, угощаю! — великодушно пригласил Виталик и удалился.

Дом, куда приехал Виталик, стоял закрытым много лет, а сейчас ожил. И это был не возрожденный очаг, а полутруп с выпученными глазами, который внезапно вскочил на столе в морге. Что-то с шумом падало и перекатывалось, раздавались суетливые голоса, детский голосок чего-то требовал, загремело ведро у дверей.

Виталик был внуком Серафимы Андреевны, соседки и лучшей подруги Анны Васильевны. Они были почти ровесницы, родились и жили всю жизнь бок о бок. После школы девушки так и остались в поселке, вышли замуж за простых сельских парней, работали в колхозе, воспитывали детей, вместе маялись и до, и после развала Союза. Серафима была православной верующей, c ней пытались «работать», но не получилось, махнули рукой, тем более что колхозница была хорошая. Ей приходилось ходить пешком за 10 километров до ближайшего действующего храма. Анна же пришла к вере в начале 1990-х, после смерти мужа и сына — они погибли в аварии, когда ехали домой с заработков. Первое время Анна Васильевна, потеряв самых близких людей, не находила себе места от горя, сама жизнь ей опостылела, и казалось, что это нельзя, невозможно выдержать. Подруга Серафима утешала, помогала с похоронами, уговорила отпеть погибших, пригласила священника. Во время отпевания Анна почувствовала, что она не одна, что существует незримая, непобедимая мощь, которая всегда рядом. И вдруг миг наибольшей скорби прошел, стало легче, время сдвинулось с места. С годами боль притупилась, пришло утешение — и надежда, что они все вместе встретятся там, где ни болезни, ни печали, ни воздыхания.

В конце 1980-х всем поселком стали возрождать храм, работать пришлось много, и лишь к перелому тысячелетий из убогих развалин, поросших травой и кустарником, выросла небольшая церковь с крестом. Изящное здание было самым красивым и высоким в округе. Там Серафиму и отпели 3 года назад.

Дочь Серафимы Андреевны лет 40 назад уехала в город учиться в институте, осталась там, закрепилась, вышла замуж. Виталик был ее сыном, он, естественно, остался в городе, стал типичным обитателем мегаполиса, обзавелся семьей. На лето маленький Виталик приезжал к бабушке, как и большинство детей, а потом, вот, пропал — до сегодняшнего дня.

Вечером на соседском участке стоял дым коромыслом: орала музыка, раздавался оживленный гул голосов, звенели бутылки. Хозяин возился у мангала с шашлыками. Шальных привел еще одного мутного типа, сбоку притулилась какая-то веселая тетка. Где-то в стороне держалась жена Виталика, его ровесница, обычной городской внешности. Мать и четырехлетняя дочь играли с местным котенком.

Книги пожирал огонь, на котором жарились куски мяса для попойки

Анна Васильевна решила побыть там не больше четверти часа, познакомиться с семьей Виталика, а потом уйти домой. Старушка подошла к хозяину и не поверила своим глазам.

Расправа только началась, но потери уже были огромны. Исаак Сирин и Григорий Богослов были разорваны на части и сожжены дотла. Частицы пепла носились в воздухе под взглядами опьяненной публики и плавно оседали на траву, словно осеняя участок. Теперь настала очередь сентябрьских святых. Их пожирал огонь, на котором жарились пронзенные железом куски мяса для веселой попойки. Подобной участи дожидалась большая стопка старых книг, выставленная тут же.

Писания сжигались, люди радостно гудели, что-то оживленно обсуждая, солнце шло к закату.

Гостья встала как вкопанная, протянула руку вперед в тревожном жесте и воскликнула:

— Ты что делаешь, Виталик?!

— А что такое, Анна Васильевна, что случилось-то? — спросил Виталик, раздувая огонь обложкой от собрания Иоанна Златоуста и ставя стакан с пивом поверх стопки книг. — Шашлыки жарю, не видите?

— Зачем… зачем ты эти книги жжешь?

— Дак это ж макулатура, — сообщил Виталик. — На фиг она нужна?

Он непонимающе уставился на Анну Васильевну.

— Не надо, пожалуйста, Виталик, отдай мне, я заберу! — выпалила она.

— Ну, ладно, — растерянно пробубнил Виталик. — Забирайте, жалко, что ли?

Старушка схватила уцелевшие книги и понесла в свой дом. За один раз перетащить не получилось, они были очень тяжелые, да и силы у бабушки были уже не те, что прежде. Надо было сказать спасибо нетрезвой «общественности», что помогла перетащить библиотеку и свалила книги на скамейку у ее крыльца.

Это была старинная библиотека Серафимы Андреевны. Целое духовное богатство, доставшееся от предков

Да, это была та самая старинная библиотека Серафимы Андреевны из ее сундука. Целое духовное богатство, доставшееся от предков, раскулаченных купцов. Книги 100–150-летней давности пережили революцию, войну, хрущевские гонения, застой, дефицит, Перестройку и даже 1990-е с их Ельциным. Усатый большевик их не нашел, чтобы предать атеистическому суду, мышь их не съела, непогода и сырость пощадили это духовное сокровище, и даже знаменитое наводнение 1974 года обошло их стороной. Самой большой опасностью для книг стал родной внук хозяйки, который решил пустить их на растопку ради забавы.

Анна Васильевна поставила уцелевшие книги на стол, оглядела спасенное сокровище. К счастью, многое сохранилось: почти все жития святых, пять разрозненных томов Иоанна Златоуста, великолепная «Лествица», старинная Псалтирь… Что теперь со всем этим делать? Оставить у себя? Отнести батюшке в храм? Ладно, пусть пока полежат, завтрашний день сам позаботится о себе.

А на соседнем участке продолжался праздник у покосившегося дома, там ели, пили, веселились, и долго не стихал в ночи гул хмельных голосов.

Утром, около 9, в дом старушки постучались. Это был хмурый и слегка помятый Виталик.

— Анна Васильевна, тут такое дело, — замялся он. — Знаете, я все-таки эти книги, это самое, заберу, они же мои по праву. Наследство от бабушки все-таки.

— Да, конечно, это твои книги, — сказала хозяйка. — Только какой-то ты странный, Виталик, то сжечь хотел, то, вот, теперь забираешь. Зачем они тебе? Передумал?

— Да не буду я их жечь, не бойтесь, — он осмелел, дескать, чего стесняться. — Я их в город увезу. Мы посмотрели, там их в книжный магазин можно сдать, в антикварный отдел. Книжки там нормально стоят, вся эта стопка на телевизор потянет. Что я, дурак, что ли, деньги свои терять, тоже мне лоха нашли, — сказал он на прощание.

Чтобы не возвращаться, Виталик отнес книги к себе за один раз и погрузил в багажник машины. Через час они уехали.

Дом Серафимы так и остался стоять, немного накренившись. Все стало по-прежнему, жизнь пошла своим чередом. Мангал ржавел под дождями и снегом, забор распадался, хозяйство ветшало.

Анна Васильевна жила как жила, занималась хозяйством, ходила в свой храм, и тот нелепый случай уже потихоньку стал забываться, растворяться в череде дней, недель, месяцев и лет, постов и праздников.

…И вот Виталик вернулся. Это случилось глубокой зимой, через 3 года. Анна Васильевна возвращалась домой после вечерни и вдруг увидела, что в «мертвом» соседском доме горит свет.

Старушка подошла и робко постучалась в дверь. Долго не открывали, слишком долго. Она постучалась еще раз, чуть сильнее. Собралась было уходить к себе, и вдруг пол протяжно заскрипел под тяжелыми шагами.

Виталик открыл дверь, мрачный, заросший, с улыбкой спокойного остервенения.

— Виталик?

Чадила неумело затопленная печь. Не глядя на гостью, хозяин прошел к столу, на котором при свете висящей лампочки красовался натюрморт холостяка: бутылка водки, полбуханки хлеба и пачка сигарет с пепельницей из консервной банки. На кровати валялся раскрытый рюкзак с раззявленным нутром, кругом были вещи, одежда, инструменты. На кровати грудой лежали несколько книг из тех, что были спасены когда-то от огненной расправы.

Хозяин угрюмо сказал гостье:

— Нечем вас сейчас угощать.

— Что случилось, Виталик? — спросила она. — А где же семья? Что-то произошло?

— Семья дома сидит, что с ней сделается, — отвечал он, раздирая сигаретную пачку, которая всё никак не хотела открываться. — Пока я тут буду жить, не знаю сколько, — объявил Виталик с какой-то беззащитной решимостью. — Сунулся туда-сюда, некуда мне больше податься.

Он наконец закурил и опустился на панцирную кровать.

— Так что случилось-то? — спросила Анна Васильевна.

— Да с женой поссорился.

— Поссорился? Ну, все ссорятся, и что теперь? Неужели так всё серьезно?

— Уволили меня по сокращению, с начальником не срослось. Стал я искать новое место, да пока меня никуда не берут. Или придется идти на маленькую зарплату, начинать опять с нуля, кучу времени потратить придется. Денег не хватает, естественно, жена пилит. Достала она меня, вот я сюда и свалил. Пусть они там без меня побегают.

Они помолчали под треск поленьев и завывание ветра под окном.

— И вообще, вы меня простите, Анна Васильевна, — сказал он, морщась, как будто ел лягушку.

— За что? — опешила она, сочтя это обычной пьяной сентиментальностью.

— Да за книги эти, глупо всё тогда получилось…

— А что с книгами? Ты же их вроде продать хотел…

— Хотел, но в магазине их никто не купил, они так и провалялись около года. Мне их потом вернули, засунул в багажник, думал, в другой магазин сдам или вообще выкину. Позабыл про эти книжки, они так в багажнике и провалялись. Полтора года со мной проездили, больше экватора. Вот, сюда, обратно, и привез. Мне тут скучно, телефон не ловит, даже почитать нечего, вот хотя бы эти книжки полистаю, что ли.

— Виталик, а ты вообще надолго сюда? — спросила старушка. — Может, тебе в семью пора вернуться?

— Да не знаю я, пока не надоест, — отвечал он, и тень тревоги скользнула по его румяному, но усталому лицу.

Прошел день, машина все так же стояла у дома, ее уже порядочно занесло снегом. Жилец по-прежнему особо себя не проявлял, из трубы шел дым, в окнах горел свет, вот и всё.

В деревне, как известно, вся жизнь напоказ, и к Виталику пробовали заходить «гости» из тех, что пили с ним на шашлыках тем летом, но хозяин их не пустил. Это было весьма дико, и они были оскорблены в лучших чувствах. Но сердца мужиков смягчились, когда Виталик вынес им початую бутылку водки и попросил больше его не беспокоить.

В своем добровольном изгнании Виталик жил удивительно тихо и спокойно, и никто не знал, что происходило в том доме, снег словно укутал эту тайну. Старушка тоже не решалась зайти, если надо — сам придет.

Наступило воскресенье. Утром Анна Васильевна по обыкновению пошла в храм на службу. Литургия прошла быстро, уже пропели «Отче наш», родители с маленькими детьми толпились у амвона. Прошло несколько минут. Однако люди продолжали стоять и ждать, Причащение всё никак не начиналось. Пауза затянулась, батюшка отец Сергий продолжал исповедовать кого-то у аналоя.

Какой-то человек что-то говорил и говорил отцу Сергию у аналоя, согбенная спина грешника дрожала

Анна Васильевна начала нервничать: вот же бывают неорганизованные люди! Все православные прихожане должны знать, что исповедоваться надо в субботу вечером, чтобы не создавать неудобств другим верующим. Какой-то человек что-то говорил и говорил отцу Сергию у аналоя, согбенная спина грешника дрожала. Кто бы это мог быть? Зрение у Анны Васильевны было уже не то, что прежде, да и негоже разглядывать людей во время таинств, но что-то знакомое виделось ей в этой спине. Прошло еще несколько минут. И наконец, ко всеобщему облегчению, отец Сергий накрыл епитрахилью голову того человека. Исповедь окончена, слава Богу!

Тот человек, шатаясь, отошел от аналоя, протиснулся в толпе и встал неподалеку от Анны Васильевны. Кто таков? Она такого тут ни разу не встречала. Всмотрелась, да, зрение стало уже не то, что прежде. И старушка почти не удивилась, узнав Виталика, просто в тот момент она напрочь забыла о нем. Похоже, он был оглушен тем, что только что случилось.

С того дня Анна Васильевна и внук ее подруги больше никогда так и не увиделись. После службы он немедленно пошел в дом, сел в машину и уехал восвояси. Раб Божий Виталий вернулся в семью совсем другим человеком, по крайней мере на это можно было надеяться.

А что же книги? Их долгое путешествие продолжилось, они уехали вместе с хозяином, и это было хорошо: зажженная свеча должна быть не под сосудом, но на подсвечнике.