Сделка с Богом, которая не удалась

Фото: changeonelife.ru

– Знаете, когда я мыслю так: «Мне жизнь – Христос, и смерть – приобретение», то мне прям вот хорошо и легко. Слава Богу за все! Но потом реальность возвращает меня на землю. А здесь все сложно, – рассказывала мне Ольга. – Помимо объективных причин, проблема, наверное, еще и в том, что в начале церковной жизни я была такая наивная восемнадцатилетняя девочка в розовых очках. У которой все просто. Я реально думала, что раз я такая молодец (все соблюдаю – посты, праздники), то у меня и в жизни все сложится прекрасно. Такая красивая лубочная картинка. Я же была на приходе, где у всех все хорошо. Я там не ходила, я летала просто. В храме помогала, в воскресной школе преподавала. Александро-Невская лавра недалеко. Каждый день чудеса. Но красивой картинки не получилось… В результате – обиды на Бога, ведь мы же были вроде как достойны лучшего. Тем более мой муж – священник.

Молитва девицы о замужестве

Ольга (я хотела назвать ее «матушка Ольга», но она сказала, что можно просто Ольга) написала мне после моей статьи о женщине, которая сделала аборт, а через какое-то время у нее погиб сын, ушел муж, умерла мама. Той самой, которая всколыхнула столько дебатов в интернете. Кстати, с героиней той мы общаемся до сих пор. Недавно она сказала мне странную фразу. Вроде бы все на поверхности, но как-то в голову не приходило:

– Мы, женщины, так легко убивающие своих детей в утробе, не можем пережить смерть родившегося ребенка. Проклинаем Бога. А верующие матери, не сделавшие ни одного аборта, конечно, тоже страдают. Но несколько раз я уже слышала от них: «Бог дал, Бог взял».

Но это совсем другая история…

А эта – о пути человека. Пути, который по понятным только Богу причинам пошел по какой-то непредвиденной никем траектории. И человеку то больно, то он старается смиряться, принять, благодарить. И одновременно – понять. Почему так? Зачем? Потому что тут ничего не явно и не ясно. А любому человеку нужен смысл.

А еще – это очень искренняя история. Потому что мы все (или почти все) привыкли воспринимать семьи духовенства как какой-то объект для подражания. Духовного, поведенческого, бытового, какого угодно. Потому что и вера там крепка, и устои незыблемы. И Господь рядом. И правильно все. И сыплются, как из рога изобилия, «правильные блага и правильные дети». Как, собственно, сама Ольга раньше и думала. А тут у нее самой все «неправильно». Как у какого-то «простого смертного грешника».

Я как-то общалась с другой матушкой. У них родился ребенок с синдромом Дауна. И когда ему уже был год, она все боялась, что на приходе узнают: «И что скажут? Мой муж ведь священник». Думала, наверное, что с духовенством такого не случается.

Это, знаете, как у меня тоже было. Была я уже на сносях, ждала нашу Машу. Шла в храм на службу. Вижу – стоит супруга одного нашего священника. Видно, что беременная и очень грустная.

– Ты что такая? – спросила я ее.

– Да вот скрининг показал, что у ребенка синдром Дауна.

– Ой, – махнула я рукой. – Ну какой синдром Дауна? Ты матушка, у тебя батюшка. Помолитесь – и все пройдет.

Я думала, что если пощусь, молюсь, то на всем, что со мной происходит, поставлен какой-то божественный ГОСТ. А тут – ребенок-даун

И побежала дальше на службу. Ну и через два дня, к своему и всеобщему удивлению, родила нашу Машку-дауняшку. Я-то не знала, кого ношу. Те матушка с батюшкой тоже родили девочку с синдромом. Ничего не прошло. Жизнь оказалась сложнее, чем я себе представляла. И их, и моя. Я же тоже думала, что если я пощусь, молюсь, хожу на службы, то на всем, что со мной происходит, поставлен какой-то божественный ГОСТ. А тут ребенок-даун.

…Но вернусь к моей Ольге. В отличие от многих женщин, никаких абортов она не делала, вообще не делала ничего такого, за что ее тоже можно было бы лишить «ГОСТа». Потом уже, когда она обижалась на Бога и прокручивала в голове все, что с ними случилось, она вспоминала, что несколько лет читала молитву девицы о замужестве.

– И Господь ведь исполнил то, что я просила. Зря я на Него злилась. Слова окончания этой молитвы такие:

«Услышь смиренную молитву мою, из глубины девичьего сердца Тебе возсылаеымую; дай мне супруга честнаго и благочестиваго, чтобы мы в любви с ним и в согласии прославляли Тебя, милосерднаго Бога: Отца и Сына и Святаго Духа, ныне и присно и во веки веков. Аминь».

Но не прибавляла никогда что-то похожее: «И дай нам детей здоровых и многочисленных». Просто думала, что они автоматом идут вместе с супругом. Поэтому Бог и исполнил конкретно то, о чем я Его и просила. Супруг у меня прекрасный. Честный и благочестивый. И это – большое чудо, да. Потому что многие просят, но не получают. Или получают такое, что лучше быть вообще одной.

Не думаю, что все, что мы с Ольгой расскажем, случилось поэтому. Но что только не думают люди, когда пытаются понять причины своих несчастий. Или как им кажется – несчастий.

Но это было уже потом. До этого был приход к вере и совершенно безоблачная, счастливая жизнь в Церкви.

Свадьба по благословению

– Осознанно к вере я пришла в восемнадцать лет, – рассказывала Ольга. – До этого изредка заглядывала в храм, пару раз была на исповеди и причастии. И все. А на первом курсе института познакомилась в общежитии с девушкой. Она мечтала стать монахиней, много ездила по разным храмам и монастырям. И меня стала с собой брать. Я начала читать Евангелие. Никто мне тогда не говорил, что надо бы почитать. Ничего плохого не случилось, как иногда бывает. Наоборот – все было хорошо. Просто появилась какая-то тяга к духовному. И еще перед сном я читала «Отче наш». Не знаю почему, просто так хотелось. Тогда же я и в храм начала часто ходить. Старалась не пропускать службы. Выбрала себе приход в Питере. Там была очень душевная обстановка. Настоящая община. Я училась, работала, но каждую свободную минуту проводила в храме.

А будущий супруг Ольги (и будущий священник) крестился в четырнадцать лет. Сам пришел в церковь и попросил. А был он из мусульманской семьи. Но мама его не была прямо такой последовательно верующей мусульманкой. Могла зайти и в православный храм. И много рассказывала сыну о Боге. Не делая особого различия между религиями.

У мальчика был в то время друг, недавно пришедший к православной вере. Однажды он взял его с собой в монастырь и познакомил с монахами.

– После бесед с этим другом-неофитом и одним из монахов – отцом Паисием, мой будущий супруг твердо решил креститься, – рассказывала Ольга. – Его крестили в речке – чтобы с полным погружением. Сразу после этого случилось чудо: у него до этого совсем не получалось читать по-славянски. После крещения отец Паисий дал ему книгу, и он вдруг начал хорошо читать. Кстати, мама моего мужа со временем тоже приняла крещение. А он какое-то время даже думал о монашестве. Интересно еще, что фамилия мужа в переводе с арабского означает «Почитающий Бога». А моя девичья – Боголюбова. Одинаковые, получается.

Познакомились же они гораздо позже в Александро-Невской лавре. Придя к вере, Ольга устроилась туда на работу – в административную часть. Хотя у нее было прекрасное образование и ее даже звали преподавать в институт, светская деятельность ее мало интересовала. Там же, в семинарии, учился и ее будущий муж.

– Однажды я увидела в соцсетях его статьи на богословские темы и очень прониклась, – вспоминала Ольга. – Но одновременно была обескуражена большим количеством грамматических ошибок. И предложила ему помощь. Я же педагог по образованию. Так мы стали общаться. Общались месяца четыре, а потом я позвала его съездить со мной к моему духовнику. Просто чтобы познакомиться. Потому что это был очень хороший священник. Многие считали его старцем. А духовник мой просто вот так сразу, не долго думая, что называется, благословил нас готовиться к свадьбе. Мы друг другу нравились, но все равно было страшно. Я потом на протяжении всего венчания была почти в обмороке. А вот муж мой воспринял благословение очень хорошо – смиренно и как будто так и нужно. Его духовник из лавры тоже благословил, но как-то вяло. Сказал что-то вроде: «Да лучше б ты монашество принял, зачем тебе эти семейные проблемы, со справками бегать». Наверное, он моего супруга больше в монашестве видел. А со справками – почти угадал.

Так, через четыре месяца после знакомства они поженились. Обоим было по тридцать лет.

«Было страшно и непонятно»

Приход, куда ходила Ольга еще до свадьбы – со своих восемнадцати лет, был действительно каким-то очень светлым и счастливым. Там было очень много прекрасных многодетных семей, с чудесными родителями и детьми. И она тоже так хотела. Она никогда не стремилась стать матушкой – это само получилось, но церковную семью хотела обязательно. Где все будет хорошо, мирно и правильно! В хорошем смысле – правильно. Где детский смех на разные голоса, где все будут любить друг друга и Бога. И никакая беда и серьезная болезнь никого не коснется. Потом пойдут многочисленные внуки и внучки. И будут к ним в старости тянуться наперебой со всех сторон ручки с тем самым последним стаканом воды. И не просто мечтала, она молилась – той самой молитвой, и искренне, всей душой к этому стремилась.

У меня в голове сложилась картинка: «Будь с Богом, и все у тебя в жизни будет хорошо и прекрасно»

– Я глядела на церковную жизнь вокруг себя, и у меня сложилась в голове картинка: «Будь с Богом, и все у тебя в жизни будет хорошо и прекрасно», – рассказывала она. – За хорошее поведение даются автоматом разнообразные блага, а за плохое – соответственно, разнообразные божественные санкции. Но они меня уже не касаются. В лавре я тоже видела много замечательных семей сотрудников, преподавателей семинарии, студентов, батюшек с детьми. Ну и вышла замуж за семинариста, имея в голове чудные картинки будущей семейной жизни. С разнообразными благами, конечно же.

Через девять месяцев после свадьбы родился их сын, Александр, названный честь святого князя Александра Невского. Конечно, это была большая радость. Второй счастливый фрагмент в будущий пазл счастливой жизни был положен. Первый – их свадьба. Постепенно приложатся и другие. Но последующие события оказались вообще не из той «сказки». Потому что очень скоро начались скорби.

С рождения мальчик сильно болел. У него подолгу держалась температура, болел живот, он часто страдал неустойчивым стулом. Почти не набирал вес и от боли не мог нормально сосать. Плакал даже во сне. Сначала Ольга с мужем списывали все на колики, на какой-нибудь дисбактериоз. Потому что иногда это все правда может выглядеть тревожно.

Отступлю немного. У нашей старшей дочери Варвары были такие колики, что у нее от крика развязывался пупок и из него текла кровь. И мы даже были в больнице. И однажды я до полусмерти напугала батюшку, написав в записке: «О здравии тяжелоболящей Варвары».

Но у дочки моей все было, на самом деле, хорошо. Прошло три-четыре месяца, и все наладилось. А у Олиного сына не налаживалось, а только усугублялось.

Месяцами они лежали в разных больницах. Были несколько раз в Москве. Врачи долго не могли поставить диагноз. Лечили то инфекции антибиотиком, то дисбактериоз, то прописывали ферменты, то искали глистов.

– Было страшно и непонятно, ведь врачи ничего не находили, а я видела, что все, что происходит, – далеко не норма, – рассказывала Ольга. – Иногда чуть налаживалось, и появлялись надежды. Но потом симптомы опять возвращались, причем с новой силой. А время-то шло. Только через три года выяснилось, что у ребенка редкое аутоиммунное заболевание, поражающее внутренние органы. Кишечник, другие. Назначили иммуносупрессивную терапию. Плюс у него оказалась лактозная и глютеновая непереносимость. Редкий полный набор. В итоге сыну дали инвалидность. Потом мы тоже часто лежали в больницах. Саша много раз проходил мучительные процедуры, были операции. Больше десяти длительных общих наркозов. Когда он был маленький и ему только-только поставили диагноз, нужно было каждые две недели сдавать кровь, чтобы не пропустить критическое снижение лейкоцитов на фоне терапии. Он такой измученный был этой больницей и этими инвазивными обследованиями, что плакал, кричал и не давался сдать кровь из вены. Я постоянно что-то придумывала, чтобы его отвлечь. Покупала какую-нибудь игрушку и прятала под медицинскую кушетку. Потом, в момент, когда надо было протянуть руку и сдать кровь, резко ее доставала, и пока Сашка отвлекался, медсестра быстро брала у него кровь.

«Теперь мы все преодолеем»

Я спрашиваю о том, что чувствовала Ольга, когда в итоге выяснились все диагнозы. Понятно, что это не очень умный вопрос. Никакой радости в такой ситуации нормальная мать не может почувствовать. Даже ненормальная. Но можно отчаяться, а можно выплыть. И есть у меня подруга, которая, узнав о паллиативном диагнозе сына, наконец успокоилась. Потому что неизвестность и долгие метания убивали ее больше, чем страшная правда.

– Когда все стало окончательно ясно, было и облегчение с одной стороны, и тяжесть непринятия, отрицания, уныния, отчаяния даже – с другой, – признавалась она. – Потому что мне сразу озвучили, что заболевание серьезное, хроническое, прогрессирующее, неизлечимое. Что нужно как минимум один-два раза в год ложиться в больницу и делать, помимо многочисленного прочего, колоноскопию и гастроскопию. Сыну впервые сделали колоноскопию в три года. Накануне ему ставили десять клизм и еще пять штук – в сам день исследования. Он плакал просто до посинения. Потом колоноскопия, общий наркоз. Куча анализов, капельницы, таблетки горстями, большие дозы гормонов, которые давали разные нехорошие побочки. Ко всему этому там же, в больнице, стали обследовать его единственную почку (от рождения) и нашли в ней гидронефроз (она была ненормально расширена и увеличена). Вообще было непонятно, как выживать во всем этом.

Но все это было чуть позже. А когда Саше был год и ему еще не поставили окончательных диагнозов, Ольга опять забеременела. Счастливый пазл складывался – несмотря ни на что.

– Хотя сын болел странной болезнью, и непонятно было, что и как будет, появилось ощущение какого-то необъятного счастья, огромной радости, – рассказывала она. – Даже несмотря на сложную ситуацию на приходе, где служил тогда мой муж. Его незадолго до этого рукоположили.

Молодой батюшка попал в храм на юге страны. Сначала, еще до того, как они переехали, перспектива всех очень обрадовала. Потому что чуть больше, чем в двухстах километрах жила его пожилая мама. Она часто болела, и таким образом у Ольги с мужем появилась возможность чаще ее навещать и о ней заботиться. А еще они надеялись, что в новом климате их сыну станет лучше. Ну, вдруг… Ведь так бывает: кажется, человек умирает, а поменяли место жительства – и все наладилось.

Лучше ребенку не стало, а батюшкина мама умерла за две недели до их переезда…

Лучше ребенку не стало, а батюшкина мама умерла за две недели до их переезда…

А на приходе был тогда очень специфический настоятель и, как следствие, тяжелая атмосфера. Если коротко: многое не соответствовало христианским заповедям и даже простым моральным нормам. Позже того священника запретили в служении.

– Я не знаю, стоит ли об этом писать, но главное, что, наверное, нужно сказать – каким бы харизматичным и обаятельным на первый взгляд ни казался священник, а его проповеди – яркими и впечатляющими, все-таки надо регулярно читать Евангелие и вообще духовную литературу, чтобы быть самому духовно грамотным, – считает Ольга. – Мы все не идеальны, конечно, это понятно, и батюшки очень и очень разными бывают. Но если что-то конкретно и очевидно идет на приходе вразрез со Священным Писанием, то стоит серьезно задуматься. А в том храме даже духовную литературу никакую не продавали, чтоб люди, видимо, оставались невежами. И если кто-то ходил на другой приход, настоятель грозился чуть ли не предать анафеме. Такой сектантский уклон. А я еще сравнивала с тем прекрасным приходом, куда я ходила всю юность. И это все вообще казалось невероятным. Супругу в то время приходилось очень несладко, он был абсолютно «никакой». Ну и мне, соответственно, вместе с ним было тяжело. И больно было видеть его уставшим и подавленным.

И вдруг посреди всех неприятностей – вторая беременность.

– Я очень ждала этого ребенка, ходила, просто светясь от радости, – рассказывала Ольга. – Мне казалось, что раз я беременна, то теперь точно все будет хорошо. Теперь мы обязательно прорвемся, все преодолеем, все у нас наладится. Обязательно наладится!

Вспомнила про нашего отца Евгения с новых территорий. Был у него тяжелый период. Все болели, все сломалось, проблемы на приходе, денег не было вообще.

– Дома из еды – только пачка гречки, – рассказывал он. – И тут еще выясняется, что матушка беременна. Я тогда сел, опустил руки и едва не заплакал. Причем даже не понимал – от чего. От радости или от страха трудностей. Но потом подумал, что раз Господь так все устроил, то Ему виднее. И все у нас обязательно будет хорошо.

«Могу выносить хоть десятерых»

Сначала у Ольги все шло нормально. Как и в первую беременность.

– Но на девятой неделе у меня вдруг началось кровотечение, и я поехала в больницу, – рассказывала она. – Думала, что положат на сохранение и все исправят, так же обычно бывает. А там сказали, что беременность пять-шесть недель не развивается, кровотока нет. Я не поверила, поехала в платную клинику – перепроверяла УЗИ, сдавала ХГЧ. Все подтвердилось. И это был шок! Я плакала и просто не верила, что все это происходит со мной. Ведь с первой беременностью не было никаких проблем. Я до последнего ходила в лавру на работу (мы тогда еще были в Питере), и однажды один старенький монах с доброй улыбкой поинтересовался у меня, когда же я рожу. Я ответила, что предполагаемый срок родов у меня уже прошел. Нужно было видеть его лицо! Оно было полно ужаса. Как будто я сейчас разрожусь прямо там, в монастыре, на его глазах. Когда все сроки вышли, мне позвонила одна знакомая врач и тоже спросила, как дела, не родила ли я? На что я сказала, что еду сейчас в маршрутке на работу. Она мне: «Какая работа, ты же родишь с минуты на минуту!». Но я как-то не осознавала всего этого. Сашка родился с 9–10 баллами по Апгар. И в первые дни-недели все было хорошо. Легкость и радость. И я была уверена, что смогу выносить хоть десятерых. А теперь – замершая беременность и полная нереальность происходящего. Было очень горько. Тот ребенок тоже должен был родиться в июле, как и Саша, только быть на два года младше. И я уже видела, как это все будет. Море надежд. Как мы вместе будем гулять, ходить на службы. Какие они у меня будут дружные. А потом – ощущение, что вот мне дали – и тут же отняли. Чувство уныния, пустоты и обиды на Бога. Зачем было давать? Мне кажется, после того события у меня что-то и поломалось внутри.

Я думала, что у семей духовенства вера должна быть – кремень! Но оказалось, что мы тоже простые люди. Иногда – слабые

Мужу тоже было тяжело, хотя он чаще это не показывал и носил все больше в себе. Не могу сказать, что он тогда принял это на сто процентов: «Бог дал, Бог взял». Он тоже переживал. Знаете, я, пока сама не стала матушкой, думала, что у семей духовенства вера должна быть – кремень! Именно вот такая: «Бог дал, Бог взял!». И никаких сомнений и внутренних колебаний. Но оказалось, что мы тоже – простые люди. Иногда – слабые.

Возвращение в лавру

Но жизнь все равно шла вперед. И помимо болезни Саши и потерянного второго ребенка, было много разных событий. Не только печальных, но и хороших.

Случился их перевод в храм под Санкт-Петербургом. Потому что их сыну нужно было серьезное лечение.

– Врачи в медицинских документах написали, что ребенку, в связи с редким заболеванием, следует наблюдаться либо в Москве, либо в Питере. Мы, конечно, выбрали Питер, – рассказывала Ольга. – И это было счастливое возвращение в нашу лавру, под сень святого благоверного Александра Невского. Небесного покровителя нашего сына.

Правда, из-за начатого лечения мальчик не мог посещать детский сад. Такого рода терапия почти полностью выключает определенные звенья иммунитета. И если ребенок заболеет, то все это, вкупе с, например, терапией антибиотиками, может вызвать очень тяжелые последствия.

– Поэтому я отложила мысли о пребывании в детском коллективе, – рассказывала Ольга. – А позже – и мысли о приемных детях тоже. Потому что это значит и их запереть дома. Чтобы они ничего не принесли, никаких микробов. Лишить полноценной жизни других, чтобы Саша жил?.. В общем, мы сидели дома, но не скучали. Гуляли на площадках, дружили с детьми и их родителями. Еще до перевода в Питер мы ходили на море, и сын любил кидать в него камушки. Купаться ему категорически запретили врачи. Потом, когда переехали, почти каждый день ходили с ним в лавру. Он был там со мной, когда я занималась своими делами. В перерыве или после работы мы шли вместе в трапезную – для «своих»! И вместе обедали. Блюда только нужно было аккуратно выбирать. Многое же было нельзя. Сашу там все знали и любили. Батюшки каждый раз благословляли. Владыка давал сладости со своего стола. Праздники очень душевно проходили, поздравления с днем Ангела. Протодиакон владыки запевал зычным голосом, все подхватывали. С одной стороны, конечно, печально и больно, потому что все равно сидеть дома с ребенком годами тяжело. Одно дело, когда он приходит из школы, рассказывает новости, у него там друзья, свои дела. Другое – когда вы друг напротив друга все время. Школа дает мало уроков, в основном все сами. Пресловутое домашнее обучение. Но с другой – не у каждого ребенка с раннего детства было такое окружение. Постоянное пребывание в таком благодатном месте и близость к святыни и таким людям. Это и его, и нас с мужем очень укрепляло.

«Онколог подумал, что я – ку-ку»

Но было и другое. Когда мальчику было шесть лет, врачи обнаружили у него в животе опухоль. Сначала ничего не поняли, делали несколько раз УЗИ. В итоге положили в больницу.

– Там эта опухоль очень не понравилась докторам, – вспоминала Ольга. – Они вообще сказали, что никогда ничего подобного не видели. Какое-то мультикистозное нечто, что даже заблокировало частично кровоснабжение других внутренних органов. И что это скорее всего рак. Как я отреагировала? Я, наверное, не до конца все понимала или находилась в каком-то отрицании, прострации. Потому что эмоции больше отсутствовали. И слава Богу, наверное. Я не истерила, не билась в падучей. Просто делала все, что говорили врачи. Собирала бумажки на операцию, проходила с Сашей УЗИ всего тела. Нам сказали: «Давайте сначала поищем метастазы». И мы искали. Тихонько молилась и надеялась, что все как-то наладится. Не может же не наладится. Господь ведь не дает креста не по силам. Или дает?

Как-то к ним в палату пришел врач-онколог. Он осмотрел мальчика, пощупал опухоль. Ольга вспоминала, что у доктора был очень уставший и страдающий вид, как будто у него уже нет сил всем этим заниматься. И от него исходил очень сильный запах курева.

– Он спросил как-то совсем безнадежно: «На что жалуетесь?» А я даже весело как-то ответила: «У нас аутоиммунное заболевание и сейчас ремиссия!». Он, наверное, подумал, что я совсем ку-ку. – «В плане онкологии на что жалуетесь?» – «Да ни на что!»

Потом была операция. Ольге до сих пор кажется, что врачи переживали больше, чем она сама. Потому что в глубине души она все же чувствовала, что все будет хорошо. Есть такая вещь – материнское чутье. Материнское сердце. Оно не обманет, ни в плохом, ни в хорошем. И сколько тому уже подтверждений. Так и получилось.

Операция прошла удачно, их быстро выписали домой – ждать гистологию.

– Я звонила в больницу каждый день. Было, конечно, волнение, а вдруг это правда оно? Но в итоге, слава Богу, анализы показали, что опухоль доброкачественная.

«Будто я умираю»

За всеми этими переживаниями за сына Ольга даже не обратила внимания, что у нее самой болит живот. Только когда начались какие-то странные выделения, она пошла к врачу. Сделали УЗИ и обнаружили какую-то кисту. Ну и все.

В какой-то момент мне стало так плохо, как будто я умираю

– А потом в какой-то момент стало так плохо, как будто умираю, – вспоминала она. – Болел бок, но не так, чтобы постоянно – приступами. А вот голова кружилась и сердце прямо падало куда-то. Я вызвала скорую, меня увезли, долго крутили и возили по всяким УЗИ и врачам. В какой-то момент меня скрутил такой приступ боли, что я потеряла сознание, и тогда меня уже экстренно прооперировали. Я очнулась, у меня были на капельнице мешочки с кровью. Значит – переливали. Мне сказали, что была микроскопическая внематочная беременность, которая порвала трубу и вызвала внутреннее кровотечение. Для меня осталось загадкой, почему микроскопическая и так сильно порвала трубу?.. В общем, оказалось, что была внематочная беременность, но я об этом не подозревала.

Конечно, Ольге было невероятно больно, страшно, не понятно – почему все так происходит и как дальше с этим жить… Еще один удар! Только облегчение после операции сына – и тут опять! И опять по очень больному!

– С другой стороны, был один положительный момент: получается, милость Божия, что не знала об этой беременности. Хорошо, что оно само там все оторвалось-прорвалось. Без моего знания и участия. Потому что было бы давление врачей, да и вообще, это такой случай, что и Церковь разрешает «прерывание». Неизвестно, как бы я повела себя в такой ситуации. Слава Богу, что на мне не было никогда даже мысленного греха в сторону «прерывания». И даже сейчас я этого не коснулась.

В те тяжелые дни Ольга звонила знакомой матушке, говорила с ней, плакала. У той – шесть маленьких детей и несколько лет назад обнаружили онкологическое заболевание.

– Она пережила много операций, рецидивы, химиотерапию. И много чего страшного. Младшего ребенка родила уже после того, как ей поставили диагноз и провели несколько курсов химии и лучевую терапию. Врачи крутили у виска, а она родила. Я звонила ей, потому что чувствовала, что она меня понимает. Эта матушка – невероятный человек. Очень сильная, неунывающая, смиренная, добрая. Можно до бесконечности продолжать. С ней один раз пообщаться – это как духовную книгу прочитать.

И слава Богу, что была та матушка. Потому что в разговорах с ней Ольга хотя бы оживала. А так опять напало уныние – сильное, тягостное. Когда утром даже не хочется просыпаться и опять погружаться во все. И все эти бесконечные вопросы: «Почему? Почему?»

– Но горюй – не горюй, а жизнь, несмотря ни на что, продолжается, – говорила она. – И со временем становилось чуть легче. Иногда даже появлялась надежда, что если Богу будет угодно, то ребенок все-таки родится. Хотя у меня теперь трубный фактор бесплодия. И от списка каждодневных дел никуда не деться – работа, врачи у сына. Много чего…

…С той последней беременности прошло уже десять лет. Сын болеет. Других детей больше не было и, скорее всего, уже не будет. Возраст, детородный период кончился. Из-за этого, конечно, больно. Но есть еще одна огромная проблема – лекарства сына.

Сделка с Богом

Ходят слухи, что с нового года оригинальный препарат, который с огромным трудом Ольга «выбила» для сына вместо дженерика, могут перестать ввозить в Россию. И всех таких больных будут переводить на другой, эффективность которого – двадцать пять процентов.

– Эффективность того, который сын сейчас принимает, – тоже двадцать пять. Но он ему чудом подошел. И он должен его принимать пожизненно или пока он помогает. А тут его уберут и будут пробовать другой, тоже с небольшим процентом эффективности. Цена всего этого – если не подойдет, то потеря ремиссии, которую потом очень долго и сложно добиться, а можно и вообще не добиться. Препаратов для лечения этого заболевания вообще очень мало – три-четыре штуки. А оно и так прогрессирует. И даже при лечении прогнозы не очень хорошие. Но ничего, живем дальше. Стараюсь думать: «Как будет, так будет, на все воля Божия. Успокойся уже! Все будет хорошо». Но все равно иногда начинаю крутить в голове этот страх.

Ну и, конечно, проносятся иногда в голове бесконечные вопросы по поводу своей жизни, на которые у Ольги пока нет окончательных ответов. Не так, как раньше, когда она вопияла к Богу и обижалась на Него. Но нет-нет, а спрашивает себя и Господа: почему все не так, как когда-то мечталось? «Ведь мы делали все правильно».

Проблема моего многолетнего «самокопания» в том, что я реально верила в некоторые сделки с Богом. Я – Богу, а Он – мне

– Проблема моего многолетнего и даже до сих пор «самокопания» в том, что я реально верила раньше в некоторые сделки с Богом. Ты – мне, а я – Тебе. Или наоборот. Я – Богу, а Он – мне. Я не хочу никого в этом винить, но мне правда с самого начала воцерковления очень много было вложено в голову, что, дескать, делай то-то и то-то – и будет вот так-то. Будучи не замужем, могла судить по судьбам на нашем приходе: «Ну этот, понятно, нагрешил, вот и получил. А этот не грешил, и у него все хорошо». Все просто и понятно. Да, несомненно, грех несет последствия. Но дело в том, что такая прямая схема часто не дает довериться Богу. А на поиски этой причины в себе, на копания, самоистязание, бесплодные надежды, новые сделки – уходят годы. Потому что жизнь, как оказалось, – более сложная штука, чем я себе представляла. Не учитывала, вернее, не видела и не чувствовала, что у каждого есть свой крест, который этот человек несет. Что «в мире скорбни будете» (Ин. 16: 33). Что есть воля Божия о человеке. Что христианство – это не всегда о том, чтобы было хорошо или плохо. Есть другое измерение. И в итоге моя «сделка» с Богом не удалась. И вот это сложно просто взять, принять и верить. Всегда хочется докопаться: «А за что?! Что я сделала не так?..»

«Плохо молитесь»

Иногда, копаясь в этом «за что?», Ольга винит во всем себя. Что мало, например, молилась. Особенно когда появляется на том своем первом приходе, где все знали ее порхающей беззаботной Оленькой, мечтающей о большой, счастливой семье. Где ее любят, ни в коем случае не хотят сделать больно, но невольно делают.

– Когда я там появляюсь, могут в упор спросить: «А где еще дети? А почему нет детей?» А я сама хочу понять: почему так, почему болеет наш сын? А что я им скажу? «Больше Бог не дал», – и все. Что еще-то? Один раз прямо приперли к стенке: «Ну, ты затянула, мать, с детьми, ой, затянула». Вроде в шутку, но так больно! Поспрашивают, а потом сделают разные выводы: «Ну, вы просто плохо молитесь. Надо молиться тому-то и поехать туда-то». Честно говоря, не знаю даже, как выживают семьи священников, которые вообще бездетные. Страшно даже представить. Кстати, на приходе мужа никогда никто не задает никаких вопросов о детях. Хотя, думаю, у многих в голове картинка такой красивой православной многодетной семьи священника. А тут – мы.

…Отвлекусь. Я сама знакома с очень хорошей священнической семьей. Батюшка, матушка и… все. Они в браке тридцать лет и детей нет и уже, скорее всего, и не будет. Возраст почтенный. Сколько всего пришлось пережить этим батюшке и матушке, вы даже не представляете. Сколько сплетен было вокруг, каких-то домыслов. Разговоров о гипотетических страшных грехах, за которые Господь, очевидно, их покарал бездетностью. О том, что молитва их неискренняя, а батюшка – безблагодатный. Из-за этого из их храма ушла часть прихожан. А они – хорошие, добрые, светлые люди. Настоящие христиане. Смиренные и любящие Бога, людей и друг друга. Большие молитвенники.

– Даже мой духовник говорил мне: «Ты давай молись, ты давай записочку передай вон в тот монастырь, чтобы у тебя еще дети родились». А это значило для меня, что надо перестать смиряться, что у меня и так плохо получалось, и опять твердить: «Дай мне, дай!» Опять верить в сделки. Я – Богу, Он – мне. И ведь действительно есть несчетное количество историй, когда молились-постились – и потом исцелялись. Или когда, например, на фоне полного бесплодия рожали. Я радуюсь за них, но иногда промелькнет мысль: «А как они это делают вообще? Секрет какой-то знают? Как-то особенно правильно умеют молиться?» Я так не умею – значит, я виновата…

Кстати, в одном тематическом чате больных с аутоиммунными заболеваниями Ольга однажды познакомилась с матушкой из Москвы. У них тоже один ребенок, и он болен аутоимунным колитом. И той тоже не очень просто отвечать людям на подобные вопросы. И та тоже ищет, ищет и не может до конца ничего понять. И винит себя.

«За что?»

Иногда Ольга видит свою вину в том, что вот такая она была гордая, самонадеянная с той своей сделкой:

– Иногда додумываюсь уже до того, что и не знаю, действительно ли мне нужна была семья или же хотелось создать красивую картинку семьи священника, с которой все бы брали пример… Гламурно-православный фасад такой. Ну и получила. Иногда еще думаю: а мужу моему это все за что? Уж такой хороший человек, добрый и порядочный, детей очень любит. Ну я-то ладно – вся такая из себя, гордыни себе немерено отрастила, а ему-то за что? Его-то уж точно ни в чем не могу упрекнуть. Он смиренно всегда все переносит. За что? За что?..

…Ох уж это наше коронное «за что?». Буквально на днях говорила с одним чудесным священником. У него двое младших детей с синдромом Дауна. С разницей в три года. И разговор наш как раз был об этом: «За что?» У нас же как говорят? Если болезнь – значит «за что-то», если смерть – «за что-то», разорение – «Бог – не Тимошка! Воровал, значит», дети-инвалиды – «за грехи».

– А вот здоровые дети – это за какие-то особые добродетели? – спрашивал тот батюшка. – Руки-ноги, деньги – награда за какие-то особые заслуги? Так, что ли, получается? Один родился высоким и красивым – заслужил! Другой – толстый и без ноги. Тоже, наверное, заслужил. Мать грешила. Но если копнуть, никаких больших добродетелей, чем у больного, у здорового зачастую нет.

Вопрос «за что?» лучше не рассматривать. Рассматривать, наверное, надо – «для чего?»

– Да, вопрос «за что» вообще непродуктивный какой-то, получается, – говорила мне Ольга, когда я рассказала ей о нашем разговоре с тем священником. – В обоих случаях вопрос «за что?» лучше не рассматривать, а рассматривать, наверное, «для чего?».

И богатство, и здоровье тоже лучше всего рассматривать «для чего?». А «для чего», получается, в нашем понимании – это прежде всего как инструмент для нашего спасения. Так, наверное.

Ольга вспоминала историю, как ее подруга молилась десять лет о детях, ездила каждые выходные по святым местам. Беременность не наступала. Взяли благословение на усыновление. Выдрали буквально. Но даже не успели взять ребенка, как женщина вдруг беременеет и рожает потом подряд троих на фоне полного (!) бесплодия.

– Я думаю, многие уверены, что у них сначала не было детей за какие-то тайные грехи, а потом они получили деток тоже «за что» – за молитвы, дела милосердия, подвиги, решение взять сироту. Пусть они его и не взяли, – говорила Ольга. – Но, может быть, им просто нужно было пройти этот путь смирения. Потому что есть матери, которых с каждым ребенком лишают родительских прав, а они рожают и рожают. А есть очень добродетельные, но бесплодные люди. Так что все очень сложно и все до конца знает только Бог.

Да, все очень сложно. Как говорит отец Евгений, тот священник с новых территорий: «Не надо препарировать Промысл Божий. Нужно искать Его волю о себе».

Мечта

Вот и у Ольги есть мечта – понимать эту волю Божию о себе, научиться отличать от ее собственных желаний и быть готовой ее принимать.

– Если не понимать, то хотя бы угадывать. Правильно угадывать. Во всем. Не только в событиях вокруг моей семьи. И благодарить. Потому что, несмотря на мою боль, я знаю, что мне есть за что благодарить Бога. Потому что милость и любовь Его безграничны. Они в том, что Он привел меня в Церковь. И не меньшая милость в том, что Он же меня там и оставил. И сына тоже. Без Божией помощи это было бы невозможно. Потому что вопль: «Почему Ты меня оставил?!» (в значении «бросил») – у меня в душе возникал неоднократно. И он был продиктован прежде всего обидой на Бога. Неверием в Его любовь и в Его волю. Жалостью к себе. А такая серьезная обида на Бога, если в нее заныривать с головой и упиваться ею, могла бы, с большой вероятностью, увести меня из Церкви. Или не увести, но сделать меня теплохладной, что ли. Которая что-то там делает, традиции соблюдает, условности всякие, создает картинку нормальной священнической семьи, но в душе имеет пустоту и цинизм.

Лишь спустя годы до меня дошло, что ведь можно было просто жить. Одним днем. А завтра будет завтра. И за все благодарить

Я и так жила очень долгое время как какая-то вымороженная этим всем, все делала на автомате. Никому от этого легче не было: ни мужу, ни сыну. Все время думала, как вытянуть сына, как еще забеременеть. Бежала, дергалась, обижалась. Лишь спустя годы до меня дошло, что ведь можно было просто жить. Одним днем. Сегодня сын в норме – и слава Богу. А завтра будет завтра. И за все благодарить. Ведь бывает и хуже: муж ушел, например. Да сейчас вообще сколько горя и скорби вокруг! И мне ли унывать вообще? Но к этому можно прийти только с Божией помощью. И то, что наша семья – в храме (не только внешне, но душой и сердцем), – это самое главное. Это в огромной степени помогает справляться со всеми неурядицами. Это помогает чувствовать себя счастливыми. По крайней мере сейчас. Ведь если мы сами не закрываемся от любви и милости Божией, стараемся не роптать, а с благодарностью принимать все от Бога, благодарить за то, что у нас уже есть, жить сегодняшним днем, делать сегодняшние дела с мыслью о воле Божией, то можно научиться постоянно чувствовать радость. Кстати, так, как делал мой муж. Он всегда просто жил, просто радовался, просто благодарил. Внутри, возможно, переживал в какие-то моменты. Но не показывал особо. Мне это было как раз непонятно. У меня тут горе и мрак, а он как всегда спокоен и рассудителен. Но я тоже стараюсь, правда. К тому же у меня были перед глазами очень достойные примеры матушек. Та, о которой я говорила, – с онкологическим заболеванием. Другая – с прихода, куда я ходила. Духовное чадо отца Всеволода Шпиллера. Я часто вспоминаю, как она вела себя, как она разговаривала с супругом, с прихожанами, с работниками храма, и просто стараюсь копировать ее поведение. Если меня куда-то не туда понесло, то достаточно вспомнить ее, и я себя тут же одергиваю. Живем. Главное – мне нужно научиться больше доверять Ему и Его воле. Тогда эти обиды и недоумения (какие-то остатки их, конечно же, иногда всплывают в душе) наконец покинут меня. В общем, вот такой я простой, слабый человек. Многие удивятся сейчас, наверное: «Ну и матушка, вот так матушка…»

Да прекрасная матушка, честная, действительно ищущая волю Божию. Это ведь никогда легко не происходит.

Никогда не есть мороженое

На этом можно было бы и закончить, но мне интересно, а как сам ее сын Саша относится к своей болезни и всей ситуации. Ему же уже шестнадцать лет. И как после такого насыщенного духовного детства складываются его отношения с Богом сейчас.

Сын причащается каждую неделю с момента своего Крещения в сорокадневном возрасте

– Сын в храме каждое воскресенье, каждый праздник. И друзья играют в этом немаловажную роль. Идет, чтобы еще и увидеться с ними. Не ходили только в пандемию, но он причащался дома. Кстати, вот еще по поводу храма и таинств. Сын причащается каждую неделю с момента своего Крещения в сорокадневном возрасте. И сейчас понимаю, что у меня к таинству Причастия было отчасти магическое отношение: что оно должно исцелить. Но нет. Хотя кто-то и исцеляется.

А к болезни своей Саша, как оказалось, относится спокойно. С детства привык к больницам, процедурам, лекарствам и ограничениям в еде и общении.

– Он вообще очень мужественный и терпеливый парень, – говорила мне Ольга. – К тому же он верующий человек, и ему это тоже помогает. Недавно вот пожалел мальчишек, у которых сахарный диабет: «Я видел, как мои друзья то сахар меряют, то инсулин колют. Какое же у них тяжелое заболевание…» Мы же общаемся с разными детьми-инвалидами. А у него, считает, вообще не тяжело. Хотя есть продукты, которые он никогда даже не пробовал – нельзя. Мороженое, например. Бывало такое, что идем по улице, я ем мороженое, а он нет. Но даже внимания не обращает. А в период обострений можно очень мало продуктов и какую-то невкусную смесь. Но те, которые с раннего детства болеют, обычно легче все это переносят, чем те, кто в подростковом возрасте заболел. Хотя течение считается злокачественнее. Родители, у кого заболели дети-подростки, рассказывают, что те еще и от депрессии лечатся разными препаратами. И вены кто-то резал. Потому что если это серьезные проблемы, например, с кишечником – то они как бы «стыдные». Здоровый парень – и вдруг должен ходить в памперсе. Потому что недержание. Стомы после операций. Уходят из школы, друзья теряются, кружки, секции забрасываются, а подросткам это очень важно. Плюс осознание того, что теперь это на всю жизнь, эта болячка и эти обследования, и это лечение жуткое. Но много, конечно, таких, кто со временем смиряется, живет и радуется. Это верующие, в основном: и дети, и родители. И слава Богу. Главное – довериться Ему.