Говорят, на войне атеистов нет. А чем болезнь не война?..

• Часть 1: «Пациент – от слова “терпеливый”»
• Часть 2: «Mirantur Hominis – “любоваться людьми”»
• Часть 3: Дядь Серёжа, «Мурка» и Марита Большое Сердце

Всем известна фраза «На войне атеистов не бывает». А ведь битва с болезнью ничем не уступает полноценным боевым действиям, только поле битвы – не сердца людей, как писал Федор Михайлович, а их тела. Это та же смертельная схватка, быстрая и решающая, как драка Холмса с профессором Мориарти, или длительная – кто кого перетерпит – позиционная война. И я всегда наивно полагала, что, зависнув над пропастью Рейхенбахского водопада, когда надеяться на чудесное появление «своих» на горизонте уже бессмысленно, человек вспоминает о Том, Кто о нем ни на минуту не забывал. Как же я ошибалась.

Оговорюсь сразу – хорошо, когда при больнице есть храм или в качестве духовной поддержки отделения посещают сестры милосердия, когда волонтеры приносят литературу и подбадривают пациентов мандаринами и улыбкой. И я верю, что есть места, где все иначе, и многие люди воцерковились через болезнь, как бы страшно это ни звучало. Но я делюсь собственным опытом. В нашей протестантской стране в клиниках есть штатные капелланы или капелланши – но мы с коллегами сошлись во мнении, что их появление, томные лица и мрачные одеяния нагоняют такую тоску, что становится только хуже. Они нужны, они выслушивают и кивают головами, но… Нет в них нашего православного задора, хочется мне сказать, благодати, тепла. Православных отцов изредка зовут сами пациенты или родственники, но это – статистически – так редко…

Верующих пациентов запоминаешь особенно. Они иначе мыслят, говорят, в их движениях и решениях больше спокойствия и бодрости

Верующих пациентов запоминаешь особенно. Они иначе мыслят, говорят, в их движениях и решениях больше спокойствия и бодрости одновременно. Под верующими я имею в виду не тех, у кого на тумбочках иконочки и молитвенные книжечки – такие есть, но, разговорившись, ты часто слышишь между строк глубокую обиду на Бога, торговые отношения «Ты мне должен», «я вот обложусь иконочками, а Ты – мне…».

О том, что те трое, с кем я вас сегодня познакомлю, – верующие люди, я узнала случайно и не сразу.

Улдис

Я вообще, может, и не публиковала бы эту часть зарисовок, если бы не умерла Рок-звезда. А так… Ее не стало, а силы, которую она несла в себе, так много, что мне захотелось вам рассказать и о ней, и об источнике ее силы. Но о Рок-звезде будет впереди. Сперва познакомьтесь с Улдисом. Его я назвала бы многострадальным во всех смыслах. Он много плакал по вечерам, тихо глядя в окно, разложив на тумбочке дренажные мешки. Когда садилась рядом и приобнимала его за плечи, мол, ну что ты, Улди, держись, скоро домой, он вздыхал и качал головой – «грехи, говорит, грехи мои» – и перекладывал дренажи с места на место. Думала, шутка у него такая мрачная, пока однажды, втыкая в него торакостому (дренаж в грудную клетку) не увидела на груди деревянный крест. Оказалось, Улдис – баптист. Постепенно выздоравливая и избавляясь от дренажей, он бродил по отделению и напевал свои простые баптистские прибаутки – так и вижу его, шестидесятилетнего костлявого мужичка в шортах, поющего под нос: «Христос с нами, Он всех любит, даже тебя и меня, такого-растакого» – вольный перевод с латышского. Однажды он, как бы извиняясь, посмотрел на нас, мол, мешаю вам работать, да? Я сказала, что тоже христианка и абсолютно с ним согласна – Христос нас любит. Так мы подружились. Улдис собрал, как наклейки по акции, все возможные осложнения после операции, но радовался им, как дитя. Говорил: «Как хорошо, Христос меня балует». Коллеги считали, что у него «полетели птички», как у нас говорят, от долгого лечения. Но я верю, он знал, что говорит. Больше всего мечтал о выписке – вернуться к внучке и готовить с ней Рождественские песни про Христа. Так и случилось.

Эсмеральда

Но если Улдис просто получил все возможные осложнения, то Эсмеральда – я буду называть эту престарелую цыганку так – выиграла джек-пот. Эта стройная, хрупкая, смуглая женщина пришла к нам на онкооперацию, имея в истории уже неудачно прооперированную щитовидку с повреждениями нервов. Ладно, подумали мы, распространенное осложнение. Мы же не знали, что осложнения – это фирменный стиль Эсмеральды, ее конек. Операция прошла как по маслу, а на третий день начались приключения. Сперва случилась катастрофа в животе, и понадобилась срочная реоперация. В послеоперационном периоде у нее случился массивный инсульт с кровоизлиянием – оперировали нейрохирурги, вскрывали череп. В реанимации после она стала задыхаться, пришлось поставить трахеостому – разрезать горло, вставить трубку – с ней она не могла разговаривать первое время. Вернувшись в отделение, она полностью восстановилась, стала ходить, говорить, манипулируя трахеостомой, готовилась к выписке… и упала, разбила голову о раковину. Такого «тридцать три несчастья» мы давно не встречали. Незадолго до выписки я, сидя у Эсмеральды, говорю ей: «Потрясающая вы женщина, столько приключений, а вы все так стоически принимаете, с улыбкой даже». Она еще шире улыбнулась, потянулась и достала из-под подушки потертую католическую Библию – классическую такую, знаете, с крестом и в кожаном переплете – молча ткнула пальцем в себя и покачала головой, потом в Библию, заулыбалась и поцеловала ее. Ни слова больше, я все поняла.

Рок-звезда

А Рок-звезда была особенной. Она билась с раком каждый раз как в последний. Рецидив за рецидивом. Виток за витком. Она не давалась в руки этой заразе и ломала онкологии зубы. Она до последних минут оставалась настоящей женщиной – из порядка восьми огромных рубцов на животе ее волновал только один, ставший грыжей – ведь это «неэстетично». Она носила в себе все возможные побочки – ее откачивали после анафилаксии, она трижды лишалась волос и не чувствовала пальцев – повреждены были нервные окончания. Ее полная метастазов печень дышала на ладан, и Рок-звезда поглаживала правое подреберье со словами «давай, печенюшка, трудись». К нашей первой встрече она как раз отрастила на голове «ежик» и называла себя «пацаном», ходила на отекших, как колоды, ногах, пританцовывая. Ее энергетикой можно было бы зарядить батарейки, а улыбкой – отапливать комнату. Глаза горят, плечи раскачиваются, улыбка сверкает. А к следующему свиданию после очередной термоядерной химии она полулежала снова лысая, с огромным круглым животом (асцит, жидкость в животе), вся желтушно-желтого цвета. Я шла к ней и подбирала слова, но опешила, потому что она сияла улыбкой и, увидев меня, сказала: «Эгегей, смотри, Маш, я снова глобус!» – и погладила себя по лысой голове. Тогда, помню, после медицинских разговоров я спросила, есть ли у нее семья – дети, родные. Она посмотрела на меня задорно и с едва сквозящей грустью говорит:

У нее был рецидив за рецидивом, но ее энергетикой можно было бы зарядить батарейки, а улыбкой – отапливать комнату

– Списали они меня. Говорят, с такими диагнозами не живут. Посмотри на меня! Кому я такая нужна?! Хромая, желтая и лысая!

Скажу вам как на духу: мы болтали, и я не замечала ничего, о чем она говорила. Передо мной была лысая, желтая… Тина Тернер! Хоть сейчас микрофон в руки и на сцену. Она бы раскачала зал за пару минут.

Спросила однажды, верующий ли она человек. Вместо ответа она достала из ящика потертый, заклеенный пластырем православный молитвослов, посмотрела серьезно в глаза и добавила:

– Да, вот уж Кому я действительно все еще нужна. Без Него я бы не смогла, – и прижала молитвослов к себе.

Однажды, после очередных манипуляций, я не выдержала:

– Слушайте, вам с вашим приключенческим опытом не хватает только с парашютом прыгнуть!

– А я и прыгала! Ага! После химии в короткую ремиссию успела! – хохотнула Рок-звезда.

А перед последним своим приездом к нам она успела смотаться в соседнюю страну на блюз-фестиваль под открытым небом. «Душа поет, – говорила. – Не могу не поехать». Там простудилась. И вернулась к нам… умирать.

Победил ли в этой схватке рак? По бумагам выходит, что да. А на самом деле, она ведь ушла непобежденной. Она ушла к Богу, Которого любила и Которому – она знала – она нужна. Она ушла с улыбкой. Думаю, что она и в Царствии Небесном готова спеть. У нее хорошо получится – я верю.

***

Однажды я столкнулась с вопиющим случаем, когда в отделении умирала верующая православная девочка тридцати с лишним лет. Мы разговорились с ней однажды о Боге – поэтому я точно знала, что она православная христианка. Когда она уже не могла сама отвечать за себя, а конец неумолимо приближался – счет на дни и часы, – я предложила ее родителям: «Хотите, позовем священника? Скажите “да” – и в течение часа организуем!» На что мне ответили (никогда не забуду): «Что вы, доктор! Ведь если придет священник, она же решит, что это конец!» Мне так и хотелось крикнуть: «Ну так это и есть конец! Что же вы тянете…!». Умерла она в жутких муках через два дня на рассвете. Без исповеди, без Причастия, без молитвы на исход души. И таких случаев, когда священника не зовут, потому что «это плохая примета», «будет только хуже», «он/она расстроится» (почему-то решают родственники), – предостаточно.

Случаев, когда священника не зовут, потому что «это плохая примета», «будет только хуже», – предостаточно

Нужно сказать, это редкие, но очень яркие и красивые случаи, когда мой муж провожает людей с молитвой, причащает перед самой смертью, потом по звонку родственников читает канон на исход души. Есть в этом какое-то особенное благословение от Бога, подарок для человека. Не зря говорят, что такой конец еще нужно заслужить… Кстати говоря, батюшка мой и мне советовал его почитать – этот канон на исход души. Потому что это тонкие и важные, точные, очень красивые слова. Прочтите и вы, просто для себя, без повода. Каждая фраза в нем исполнена любви и нежности к Богу. Наверное, если припадать, жаться к ногам Спасителя и Богородицы, то с этими словами. И сама я мечтаю умирать с улыбкой, если не как Достоевский – под чтение Евангелия, то хотя бы слыша слова:

«Призри на мя свыше, Мати Божия, и милостивно вонми ныне на мое посещение снити, яко да видев Тя, от телесе изыду радуяся».

Безболезненно. Непостыдно. Мирно. И с радостью.