Отправляя студентов нашей Сретенской духовной семинарии на летние каникулы, мы дали им поручение: встретиться с христианами, которые на два или на три поколения старше современной молодежи, расспросить у них о том главном, что происходило в жизни этих людей в государстве, восставшем против Бога, а потом уставшем от этого восстания и осознавшем всю его тщетность и бессмысленность. О том, как эти люди обрели и сохранили свою веру, о главном, к чему пришли люди старшего поколения, приближаясь в зениту или к закату земного пути.
Надо сказать, что все студенты с немалой пользой для себя, да и для нас, их наставников и воспитателей, исполнили это послушание. Все без исключения их наблюдения и записки необычайно интересны. С некоторыми из этих работ мы готовы познакомить наших читателей.
Епископ
Тихон,
главный редактор портала Православие.ру.
* * *
Александр Николаевич Панков, житель села Большой Бор Онежского района Архангельской области, говорит, что когда решил восстанавливать Ильинскую церковь, крещеным не был и о вере еще не помышлял, а хотел восстановить для потомков культурное наследие, оставить по себе память. Но чудесно начала приходить помощь: «С кем ни поговоришь, побеседуешь, что надо, и люди соглашаются и помогают». А потом в храм стали возвращаться иконы. И в 50 лет Александр Николаевич крестился: «Жизнь так складывается, что год за годом приходит осознание». Он рассказал участникам миссионерской экспедиции о вере на селе в годы богоборчества, судьбах закрытых храмов, героях Великой Отечественной войны и о своей непростой жизни.
– Александр Николаевич, расскажите о своем детстве, о семье, о родителях.
– Родился в 1954 году, в июне месяце. Вот уже седьмой десяток разменял. В Онеге жили. Было четверо в семье, я самый малый. Восьмилетку-школу кончил, потом в ПТУ два года отучился. После в Германии служил. Ушел в 18 лет, пришел в 20.
– Вы тогда о вере что-то знали?
– Ради любопытства ходили на Пасху смотреть Крестный ход. Это в Онеге, в Лазаревской церкви. А там народу! Пожарников нагонят, милиции нагонят. Один раз с ребятами сходили, в ПТУ я учился тогда. А директор утром на линейке говорит: «Вот у нас богомольцы есть», – фамилии назвали тех, кто ходил на Крестный ход смотреть. Что в этом такого? Мы же там ничего, не хулиганили – только посмотрели и ушли.
В армию тоже идти. Ясное дело, что с ребятами, со всеми родственниками. С похмельца: что там – 18 лет… И нас – в комсомол. Военком говорит, что каждый, кто за границу отправляется служить, должен идти со значком Ленина на груди. И минут за 30 до отправки поезда нас всех – в комсомол: уже готовы заявления, и фотографии наши у них были, чтобы в комсомол принимать. И тот, который принимает, так сказать, фанатик, говорит: «Садитесь. Желаете ли вы быть в первых рядах ленинской молодежи?» А я говорю: «Всех принимают, так ладно, принимайте и меня».
– А в партии?
– В партии уже не был. Правда, вызывали, говорили: «Работаешь ты хорошо, без прогулов, не пьешь, не куришь – иди в партию». А что мне? В партию идут для чего? Для карьеры. Я не пью и не курю – я и не в партии. А вот те, кто пьют, и курят, и воруют – тех нужно в партию брать. У вас выше половины этого контингента – я к вам не подойду.
– Вы в то время крестик носили?
– Нет, крестик не носил, я в 50 лет только крестился.
– Как в те годы народ относился к вере?
– «Религия – опиум для народа» – вот так относился, не знаешь, что ли? И этот опиум мы «курили» семьдесят с лишним лет, а сейчас плоды пожинаем.
– Может быть, у вас дома как-то отмечали церковные праздники?
– На Пасху яйца красили. Собирались на застолье на Пасху, на Троицу. И на Рождество собирались. Раньше праздник-то отпраздновать, ясное дело, что «не посуху»: чтобы водки, этой отравы, бутылку купить, нужно еще очередь выстоять, чуть ли не полдня. А то и бражку варили, да и кто что умел – даже томатную пасту перегоняли.
– Хотелось бы узнать о том, как застала война ваших родителей, родственников. Расскажите, пожалуйста.
– Да, отец воевал, был на Дальнем Востоке. Еще у матери два брата. Один брат, Федор, был замполитом полка в звании майора уже в военное время, и когда Калининград занимали, там его оставили политработником. Умер в 1980-х годах. В 1980 году мы поехали в гости в Калининград, в июне месяце, и он говорит: «Поехали до Зеленограда – там бывший немецкий курорт, пляж». Мы приехали, он разделся, а у него на ноге вместо икры одни жилы торчат. Не знаю, как он ходил, – осколок в ноге был. Смотрю: он разделся, в воду – плюх. Я зашел, думаю: «Вода-то ледяная, все же Балтийское море». Смотрю: прибалты на машинах приехали, детей-грудничков годовалых купают тоже в этом море. Я побродил, побродил, а он говорит: «Ты не с Архангельска? Что боишься купаться-то?» – «Вода холодная». – «Да ну, ты что?» Он барахтался, барахтался, мне уж волей-неволей пришлось залезть в воду.
Другой брат погиб на северной железной дороге. Они даже повоевать не успели – их эшелон разбомбили. Так Федор, брат, после войны архивы поднял, нашел место захоронения, организовал перезахоронение. Говорит, что похоронены были прямо в шинелях, головы полотенцем обернуты и у каждого номерок.
– Как появилась ваша семья, как вы познакомились с женой? И как оказались в Большом Бору, в такой далекой от районного центра деревне?
– На сенокосе с будущей женой познакомились. Нас было десять ребят и девять девчонок. Потом переехали в Большой Бор, и вот почему: с работой было худо, платить меньше стали. А здесь два месяца поработал – и меня мастером-строителем сделали.
В храме Ильи Пророка совхоз хранил семечки, зерно, овес, семена
– Вы, можно сказать, один, своими руками, восстановили находящийся в руинах храм в Большом Бору. И начали это 20 лет назад. Почему сразу не обратили внимание на храм, когда приехали?
– Разговоры-то были о храме, все знали. Но я в нем не бывал, хоть он и открыт был. Рядом Георгиевский храм – туда заходил, в нем тогда спортшкола была, теннисные столы стояли. Один активист-комсомолец, Касьянов Николай Петрович, храм сделал спортклубом. Он руководствовался тем, что культура – для народа. А в храме Ильи Пророка совхоз хранил семечки, зерно, овес, семена. В один год на поле картошку сажали, в другой на нем же – уже овес: так земле легче, и урожай лучше. Архангельская область до 1950-х годов сама себя кормила, даже на вывоз оставалась продукция.
– А на разоренные храмы все тогда глаза закрывали?
– Раньше было принято ходить друг к другу в гости по деревням на Пасху, Рождество и светские праздники, но вот храмы… Не то слово, что глаза закрывали – хуже! В Поле, например, в Богоявленском храме стена ободрана, снята обшивка. Что за выгоду человек получил от этого, который снял? Это, можно сказать, кощунство.
Бабушки восьмидесятилетние – вот кто сохранял веру. А я в Онегу ездил иногда, заходил в церковь. Но здесь в храм не заглядывал – все было заколочено. Кстати, видел, в храме обрезанную икону Георгия Победоносца? Когда-то ее распилили, чтобы заколотить окошко.
– Александр Николаевич, расскажите, как начиналось восстановление Ильинской церкви. Что вас подвигло обратить внимание на храм?
– Был один человек в деревне, я с ним разговаривал, он и говорит: «Надо бы память оставить о себе». Только вот выпивал много, так что с ним, как с маленьким, приходилось сидеть: вел себя, как бы это сказать, неадекватно. И в итоге удавился – 40 лет ему было, молодой.
Пускай ты будешь трижды крещен, а если у тебя за душой – ничего, то что толку
Я смотрел на храм и видел в нем культурное наследие, памятник. И поэтому решил восстанавливать. Когда храмом занялся, верующим еще не был. Но ведь у каждого свой царь, свой Бог. Пускай ты будешь трижды крещен, а если у тебя за душой – ничего, то что толку. Пришел я, например, креститься, заплатил 150 рублей. Но веру разве за деньги купишь? Ты ее ни за что, ни за какие деньги не купишь. В 1995 году я поехал в Онегу, узнал, где живет батюшка, отец Иоанн. А тогда был введен хозрасчет. Он говорит: «Ты знаешь, мне нужно на рубь дохода рубь десять сдать в казну, а для того чтобы общину создавать, нужно много денег». Он меня отговаривал. Но как-то потихоньку, доска за доской, что-то получалось.
– Как поменялось отношение к храму – от культурного памятника до места молитвы? Как вы обрели веру?
– Случай расскажу. 2007 год. Подхожу как-то к храму, а рядом рюкзаки лежат – москвичи приехали, паломники с какого-то Владимирского храма. Я им открыл храм, двери к тому времени уже сделал. Эти ребята, оказывается, меня ждали. Зашли в храм, помолились они, тропари попели. Потом выходят – одна женщина подала тысячу рублей, вторая достает 400 рублей. Говорят: «Это вам на восстановление храма». Я отвечаю: «Восстановление так восстановление, будем крыльцо на эти деньги делать». Брус купил, привез, ребятам деревенским говорю: «Давайте крыльцо обоснуем», – и без разговоров помогли.
Я гвозди отогнул – а это не дверь, а икона. На самом виду, а ведь никто не догадался
– Я слышал, что иконы в храме нашли, расскажите об этом.
– Женщина приехала с детьми из Вологды, говорит: «Можно ли церковь посмотреть?» – «Пожалуйста». Открыл. Ходили, смотрели. Я с сыном был, с Егоркой. И видим: дверь наискось и два гвоздя загнутых. Я говорю: «Ну-ка, Егорка, держи дверь». Я гвозди отогнул – а это не дверь, а икона. На самом виду – а ведь никто не догадался, и те, кто утаскивал раньше иконы. Я ее Спасителем называю. И не только потому, что Вседержитель на ней, но и потому, что икона эта храм спасла, хранила его: он не сгорел, ничего в нем не было плохого, как в других. Знаете, бывало храмах: и танцевали, и дискотеки устраивали, и охальничали. А в нашем только мыши были, зерна подъедали.
Вторую, Владимирскую, нашли, когда иконостас налаживали. Парень говорит: «Там что-то есть еще между досками». Посмотрели – вытянули икону.
Икону Крещения принесли деревенские. Только она со сколами, ее нужно наращивать, восстанавливать. Может, доживем до таких лет?
– Почему другие не брались за восстановление храма?
– Это хлопотно. Постоянно мотаться в Онегу за материалами – кому это надо? В Онеге заходил в столярные мастерские: «Сделаете царские врата в храм?» Все отказывались. И тогда самому пришлось.
Привез песок однажды. Беру лопату и раскидываю, а соседи – один пьяненький сидит: «Ну чего, десять-то косарей имеешь в месяц?» Я говорю: «Ты что, за десять-то косарей и близко бы не подходил! Двадцатник». И он мне: «Вот так я бы тоже стал». Видишь, мнение у деревенских такое, что я тут, оказывается, деньги стягиваю. У меня в свое время за лето выходило, что до десяти печек перекладывал. Меня считали «хапугой», мол, такой-сякой. Но я же не воровал, а сам работал. Каждый судит по себе.
Никто не принуждал, не приводил – крестился сам, осознанно
– Расскажите, как вы крестились.
– Отец Александр с Онеги приезжал, предложил, да я и пришел креститься. Никто не заставлял, не принуждал, не приводил – крестился сам, сам пришел, осознанно. А жена уже крещена была. Она также помогает – иконостас, например, раскрасила.
Жизнь так складывается, что год за годом приходит осознание. У меня ведь такая установка: я работаю, и живу, и делаю все для детей, для внуков. Племянник мой разбился на мотоцикле. А мне за день до его похорон приснился сон, что в гробу лежит мой сын Алексей, как будто предсказание, – и через четыре года так и случилось. Поехали они с друзьями в Поле, там спирту напились и собрались домой. На мотоцикле. Его хоть и отговаривали, но все равно пьяный поехал. «Урал» как трактор: если разгонишь, так ведь не остановишь. А тут коровы шли: он их сбил, ноги переломал. Было часов пять или чуть пораньше. Мы мост ремонтировали неподалеку, приехали: мотоцикл на обочине, Алексей лежит посреди дороги. Участкового вызывали да медика привезли. Перелом шейных позвонков. Ему было 20 лет.
– Поблизости есть село Сырья, там храм, – скажите, совершались ли там богослужения в советское время, и посещал ли кто-либо храм?
– В Сырье во время войны иногда были службы, и люди приходили и записки оставляли с пожертвованиями (кто пять рублей, кто десять рублей, кто как мог) – просили у Бога защиты. Опиум опиумом, но еще не все выветрили в 1940-е годы. Человека еще не успели переделать. Это как сейчас: 70 лет советское время было, а все равно еще много старого осталось, пережитков разных, привычек.
– Чувствовали ли вы помощь свыше в восстановлении храма?
– С кем ни поговоришь, побеседуешь, что надо, и люди соглашаются и помогают. Иконостас делал – думал, что со старого соберу. А старые детали рассохлись и теперь не подходят. Материала мало: приходилось делать так, чтобы не ошибаться, – и получалось. Потом вы приехали как снег на голову, и жизнь храма забила ключом. Это все, конечно, не случайность.
Вспомнил вот еще что. Говорили мне, что когда в Георгиевском храме спортзал был, туда школьники ходили и видели: небо проявляется, закрашенное побелкой. Потом снова белили, и не помогало – тогда совсем закрасили. А школьники иногда специально заходили на иконы посмотреть.
– Александр Николаевич, не могли бы вы дать совет подрастающему поколению и сказать, что самое главное вы вынесли для себя из опыта прожитых лет?
– Вот тебе сейчас сколько годов-то?
Я пришел вот к чему: не навреди – ни себе, ни людям
– 22.
– Запиши, что думаешь, а когда будет 60 лет, прочтешь и сравнишь. Я пришел вот к чему: не навреди – ни себе, ни людям.
– Завершить беседу я бы хотел вопросом, который для всех, и для вас особенно, очень важен: что главное в воспитании детей?
– Доброта и любовь к детям. Не обижать, а если наказывать, то за дело. Внучка, ей три годика было, ходит и говорит: «Деда, я тебя любу». Приятно слышать? Я говорю: «Лина, я тебя тоже любу». А что еще нужно?
– Спасибо вам, Александр Николаевич, за столь ценный опыт общения.
Меня поразил рассказ о брате матери, который погиб при бомбежек эшелона. Дело в том, что брат моей бабушки погиб при аналогичных обстоятельствах, и вот уже много лет мы ищем место его захоронения.
Нет ли каких контактов с Александром Николаевичем. Может быть электронный или почтовый адрес. Я была бы Вам очень признательна.
Моя электронная почта irina.frolowa33@gmail.com
Храни вас Бог