26 марта 2018 года Народному артисту России Алексею Васильевичу Петренко († 2017) исполнилось бы 80 лет.
Публикуем фрагмент из книги воспоминаний об этом замечательном человеке и артисте. Рассказывает главный режиссер студии «Константинополь», близкий друг Алексея Васильевича Константин Харалампидис.
Мое знакомство с Алексеем Васильевичем Петренко началось в 2006 году. Он озвучивал аудиокнигу «Исповедники Православия после гибели империи» и читал главу из книги старца Паисия Святогорца. После длительной работы Алексей Васильевич кладет книгу на стол и говорит: «Читаем… Все. Заново». Говорит с паузами, словно с трудом рождая каждое слово, будто ему требуется не только набрать воздух, а еще и найти форму, которая бы помогла передать глубину читаемого текста.
И он этот текст неоднократно перечитывал. Вот наконец нашел – но вдруг снова останавливается и в своей особой манере, через паузы, говорит: «Нет. Не то… Актерское лезет. Этот текст… так читать нельзя. Здесь духовное. Святой человек… писал».
Звукорежиссер Алексей Стеценко шепчет мне: «Он гениально все прочитал с первого дубля!» Но ничего не поделаешь. Мы продолжаем один за другим писать дубли. И пишем Алексея Васильевича до позднего вечера. Уходя, он произносит: «По-моему… ничего не получилось. Но ты посмотри там потом. Может… пару предложений и оставишь».
У меня сохранилась видеозапись, как Алексей Васильевич читал тогда слова старца Паисия Святогорца. Он находился за стеклянной перегородкой, и там стояла камера, мы общались через микрофон. И ни я, ни звукорежиссер не видели и не слышали того, что могла зафиксировать только камера. Оператор ее установил и вышел. Так вот сейчас, отсматривая эту запись, я вижу, как Алексей Васильевич общается со мной, но очень коротко. Говорит «да», «нет», кивает головой: он весь, полностью сконцентрирован на молитве. Я слышу, как он молится перед началом работы.
То, что я увидел тогда во время записи, меня исключительно впечатлило. Но не об актерском его мастерстве речь – это признанный мастер, он и не мог прочитать этот текст плохо. Меня поразил его подход к делу.
К тому времени я ушел из актерской профессии, стал снимать документальное кино. И в моей голове и в душе не соединялось, как, собственно, можно быть актером и при этом воплощать духовные смыслы. Я был убежден, что обычное актерское существование не даст возможности воплотить истинно духовную тему. Именно по этой причине я даже не брался читать текст за кадром, я просто не понимал, как это делать. И вдруг я увидел, как в Алексее Васильевиче все соединилось: и профессионализм, и способность не утратить духовного начала.
На протяжении последних десяти лет его жизни мы много с ним работали. Он принимал участие в концерте-реквиеме, посвященном греческим новомученикам, снимался в документальном сериале о новомучениках Российских. Ездил со мной в Турцию по святым православным местам, где мы снимали фильм о греках-криптохристианах, то есть скрытых христианах. Читал за преподобного Сергия Радонежского в моем аудиоспектакле по пьесе Ирины Медведевой и Татьяны Шишовой «Вслед за святыми по дорогам истории». Также Алексей Васильевич принимал участие в концертах, посвященных дню Победы и началу Великой Отечественной войны 22 июня, в Казахстане.
Всегда во время работы Алексей Васильевич выявлял духовные смыслы, не перегружая текст героя вторым или третьим планом; не крася слов, он произносил их так просто и ясно, что они находили дорогу и к сердцу, и к разуму. Он не был посредником между автором и зрителем – тем, кто доносит мысли драматурга, сценариста. Он сам – сам Алексей Васильевич – преображался в автора, который знает своего персонажа лучше, чем кто-либо. И чудесно было наблюдать, как на твоих глазах происходит уникальный творческий процесс.
Никогда Алексей Васильевич не говорил, что воспринимает свою деятельность в театре и в кино как служение. Но многие люди, работающие с ним, и, конечно, зрители чувствовали, понимали: все, что он делает в своей работе, – это служение. И вся его деятельность наполнена духовной силой его внутреннего мира.
«А что, по сердцу тоже можно провести границу? Натянуть колючую проволоку?»
А это очень важно, когда талант человека служит высоким идеалам. Его часто приглашали выступить в бывших республиках Советского Союза. У него болело сердце от того, что люди становятся чужими. Появились границы между республиками единой в прошлом страны. Алексей Васильевич говорил: «А что, по сердцу тоже можно провести границу? Натянуть колючую проволоку?»
Своим творчеством он способствовал сохранению культурных связей между народами. Его созидательная деятельность находила отклик в сердцах людей различных национальностей.
В 2012 году в зале церковных соборов храма Христа Спасителя Алексей Васильевич принимал участие в концерте-реквиеме, посвященном греческим новомученикам. После выступления Петренко премьер-министр Греции Антонис Самарас сказал: «Какой выдающийся актер греческого происхождения живет в России!» И многие греки считали его греком, думая, что его настоящая фамилия Петриди. Конечно, Алексей Васильевич не был греком, но, читая стихотворение иеромонаха Аверкия «Греческая по морям тоска», он словно преображался в грека, и они принимали его за своего. А когда он читал стихотворение Джамбула «Ленинградцы – дети мои» в Алма-Ате, многие зрители-казахи мне говорили, что им казалось, будто перед ними сам Джамбул Джабаев: «И понятно, отчего он так похож на азиата. Ведь у него жена – наша, азиатка! Поэтому и превращается в Джамбула, когда читает его стихотворение».
Быть может, это признание еще шире раскрывает смысл звания Народный артист. Народный – не по титулу, а по народному признанию. Представители многих народов, проживающие на территории бывшего Советского Союза, принимали его за своего. Он был своим и для ассирийцев. С необыкновенным вниманием Алексей Васильевич слушал рассказы нашего общего друга-ассирийца Бедрана Данилова об их многострадальном народе и затем, в Бутово, во время съемок, рассказал в кадре, как они подвергались репрессиям. А сколько у него было друзей евреев, армян! Причем для него не важен был возраст человека. Он дружил с Эдуардом Капланом, который был значительно моложе его, и также часто общался с его отцом, своим ровесником. Алексей Васильевич умел дружить с людьми, ценил дружбу, и когда у Теодора Лазаревича, отца Эдуарда, был день рождения, он полетел со всей своей семьей поздравлять его. Он умел слушать, умел чувствовать чужую боль, ощущать ее всем своим сердцем.
Нам много приходилось ездить с Алексеем Васильевичем по разным городам, и везде нас сопровождала его «азиаточка», как он называл свою жену Азиму Расулову.
Я видел эту семью на протяжении всех лет их совместной жизни. Мы часто с моей семьей приезжали к ним домой и оставались у них ночевать. А они часто приезжали к нам с детьми. И мои дети, и моя жена Светлана, и я – мы всегда видели заботу о нем со стороны Азимы, их детей. У них всегда был обильный дастархан. А детей он всех считал своими. И Меланию, и Зарифу – дочь от первого брака Азимы. Интересно было наблюдать Алексея Васильевича в бытовой повседневности. Он не менялся, он сохранял присущие ему строгость и величие даже в быту.
Дети и Азима почитали его и относились с большой любовью. Когда у Зарифы был школьный выпускной вечер, она даже не ожидала, что Алексей Васильевич вдруг наденет костюм и, опять же словно рождая каждое слово, скажет: «Ну как можно… без отца… идти на выпускной?.. Никак нельзя!» И он взял Зарифу под руку и пошел пешком с ней через всю Балашиху в школу. Когда я вспоминаю эту сцену, я до сих пор плачу. Вот такой он был человек, Алексей Васильевич. А когда Зарифа получила незаслуженную «тройку» по русскому языку, он сам взялся проверять ее домашние задания. И только когда самолично убедился в том, что она действительно хорошо владеет русским языком, отправился в школу защитить дочь. И в этом тоже был Алексей Васильевич.
В Бутово он читал каждое имя погибшего так, будто вспоминал родного брата или сына
Невозможно сказать всего о том, какой он был. Не хватит слов. Можно написать многотомную работу. Хочу вспомнить лишь последние удивительные эпизоды из его жизни.
Алексей Васильевич принимал участие в работе над фильмом о новомучениках Российских. Он горько плакал после посещения Бутовского полигона – так его потрясло это место. И потом вдруг директор музея Бутовского полигона Игорь Гарькавый предложил ему зачитать имена убиенных в этом страшном месте. Он читал каждое имя так, будто вспоминал родного брата или сына, погибших в годы лихолетий. Эти кадры невозможно смотреть без слез.
Во время съемок на Ганиной Яме – месте, куда были сброшены тела убиенных царственных мучеников, – прежде чем прочитать стихотворение, которое читала великая княжна Ольга, Алексей Васильевич сказал: «Как бы нам… научиться жить так, как здесь написано». Вот первые четыре строчки из этого стихотворения, которое называется «Молитва»:
Пошли нам, Господи, терпенье
В годину бурных мрачных дней –
Сносить народное гоненье
И пытки наших палачей.
А это последние четыре строчки:
И у преддверия могилы
Вдохни в уста Твоих рабов
Нечеловеческие силы –
Молится кротко за врагов.
Ему, пожилому человеку, было не стыдно сказать, что хотелось бы научиться жить так. По-другому, не так, как мы живем. Научиться молиться за врагов. Он был очень требователен к себе. И считал себя далеко не совершенным человеком. Это я мягко говорю.
«Вся жизнь – это борьба с собой. Вроде как почувствуешь, что ты чего-то значишь… а нельзя, ты – ничего не значишь»
Если он был с чем-то не согласен в ходе работы и было заметно, что в его душе что-то не так, проходило время, и он говорил, опять же в свойственной ему манере, словно рождая – да-да именно рождая каждое слово: «Надо… идти… каяться…» И он каялся. И мы с ним ехали в церковь. И, выйдя после двухчасовой исповеди, он плакал и говорил при священнике, который исповедовал его: «Какое… добросовестное отношение… к делу! Всего расковырял!» Он ценил именно добросовестное отношение к делу. Но никто не мог так сказать о священнике, который исповедует, что это дело. И только ему одному это было позволительно. И только из его уст это звучало не фамильярно и не принижало смысла таинства исповеди. И священник, который после исповеди вышел вместе с ним, улыбался и совсем не обижался на него.
Как-то Алексей Васильевич сказал мне: «Вся жизнь – это борьба… с собой. Вроде как… почувствуешь, что ты чего-то значишь… а нельзя, ты – ничего… не значишь…» После его этих слов я ушел в сторону, потому что у меня был ком в горле, я не хотел показывать ему своих слез. Мои мысли были: такой великий человек, великий актер, его любят, а он… Я про таких людей только в книжках читал. Какое удивительное смирение!
Но он был парадоксальный человек. Я не могу об этом не сказать. Алексей Васильевич часто, как я говорил прежде, просил меня отвезти его с Азимой в храм исповедоваться. И он исповедовался, плакал. А бывало и такое. Говорит: болит, мол, душа, мы едем в храм. Находились мы в Алма-Ате на съемках. Приезжаем, заходим в Свято-Покровский храм с Азимой, а Алексей Васильевич остается на лавочке. Вышли мы буквально через три минуты вместе со священником отцом Евгением, а Алексея Васильевича нет. Батюшка в недоумении, да и мы тоже. Искали мы его по всей территории храма, на стройке нового собора – нигде нет. Поиск длился не менее часа. А затем мы нашли Алексея Васильевича в подвале храма, где он прятался от нас, беседуя со строителями, и пил с ними зеленый чай из пиалок. И, главное, я никогда не забуду его взгляд в этот момент – это был взгляд нашкодившего ребенка, вопрошающий: мол, а что? разве что-то случилось?
Выйдя от старца Наума, он, улыбаясь, сказал: «Старец благословил сниматься. Благословил жить и трудиться во славу Божию»
Однажды он попросил нас с другом, чтобы мы отвезли его с Азимой к старцу Науму, к которому мы ходили, в Троице-Сергиеву Лавру. И мы поехали к старцу. По дороге мы рассказывали Алексею Васильевичу о том, какой он прозорливый и что он способен видеть волю Божию. И что, конечно, нужно выполнять все, что он скажет. А иначе какой смысл ехать к нему… Именно в этот день, позднее, мы наметили съемки, где Алексей Васильевич должен был начать сниматься в моем фильме о новомучениках Российских. И вот перед тем, как нам войти к старцу, он говорит: «Ну, ты… грек, не обижайся, если старец скажет, чтобы я больше вообще не снимался. То ты… это… извини… я не пойду… против воли старца… Он же видит… волю Божию. Против Бога нельзя». Мы завели их с Азимой в келью и вышли. И я говорю другу: «Вот нашел я себе проблему, елки зеленые! А если сейчас старец скажет не сниматься? А съемка уже назначена, заплачены деньги. Все горит». Вот такой я маловер. И такой нервный грек. По истечении трех часов Азима и Алексей Васильевич выходят от старца. В руках у Азимы – стопка толстенных духовных книг, которые старец подарил им. И лица ее не видно из-за этой стопки. Алексей Васильевич тоже несет часть литературы. Они оба улыбаются. И первое, что сказал тогда Алексей Васильевич: «А чего ты боялся-то?.. Да ладно, не отводи глаз, вижу, что боялся». А Азима сказала, сняв мое напряжение, вызванное тревожным ожиданием: «Старец благословил сниматься». А Алексей Васильевич сказал: «Старец благословил нас… жить и трудиться… во славу Божию…»
В октябре 2016 года, сидя за столом у меня дома, в присутствии Азимы, моей жены Светланы и наших детей он стал говорить… да нет, не говорить, а именно распоряжаться о том, как его хоронить. Естественно, мы все сказали, что об этом рано говорить, а он в ответ: «Рано на эту тему… говорить не бывает». Он сказал, чтобы его отпевали в Никольском храме Балашихи. Там же, в Балашихе, и похоронить – рядом с родителями и бывшей женой Галиной Кожуховой. Перед этим, по его выражению, «не потрошить» – не делать вскрытия. А перед тем, как отпевать, отвезти его тело в Сретенский монастырь – к епископу Тихону (Шевкунову). Он любил его и хотел, чтобы именно он читал Псалтирь. И также просил, чтобы монахи вымаливали его всю ночь. «И еще, – вдруг сказал тогда Алексей Васильевич, – никаких аплодисментов мне не надо. Грешный я человек. Чего мне аплодировать». И далее он неожиданно в свойственной ему манере произнес: «А в космос ты меня, грек, на небушко предварительно отправишь, чтобы я уже начал осваиваться там».
Как раз в октябре я начал снимать клип на песню алма-атинского автора, лидера группы «Мотор-Роллер» Ильяса Аутова «Ты помнишь, брат, как это было!» Я никогда прежде не снимал клипы. Да и не буду больше никогда. Но здесь мне подумалось, что можно, не иллюстрируя текст песни, придумать свою историю, которая бы отражала суть текста песни, и завершением этой истории был бы полет Алексея Васильевича в космос. Эта идея Алексею Васильевичу понравилась. Я договорился с моим другом Героем России, летчиком-космонавтом Федором Юрчихиным, что он тоже примет участие в этом клипе. И он помог нам. Договорился в Центре подготовки космонавтов о съемках. Федор Николаевич очень любил Алексея Васильевича. Да и Алексей Васильевич с большой теплотой относился к Юрчихину. И там, в Центре подготовки, мы сняли их вместе для клипа, а также последние кадры фильма о новомучениках Российских, где Алексей Васильевич и Федор Николаевич, находясь у иконы избранных новомучеников Российских, рассказали о ней. Я выполнил пожелание Алексея Васильевича. В Центре подготовки космонавтов я отправил его в космос. Мы сняли эти кадры за несколько дней до его кончины.
Мы с Азимой постарались максимально точно выполнить его волю. Да, и еще на его отпевание мы пригласили Алексея Жукова – руководителя праздничного хора Валаамского монастыря. Алексей Васильевич любил Алешу. Они с ним много вместе пели. И Алексей Жуков пел при отпевании Алексея Васильевича.
Чудесный он был человек, Алексей Васильевич Петренко. Царствие ему Небесное.
Вечная память!
С какой любовью написано...
Со святыми упокой, Христе, души раб Твоих,
идеже несть болезнь, ни печаль, ни воздыхание, но жизнь безконечная. Аминь