Храм преподобного Марона Пустынника на Бабьем городке

Церковь прп. Марона, что в Старых Панех, на Бабьем городке. Фото из альбома Найденова

Ученые же объясняют происхождение названия иначе: низкий зареченский берег укрепляли, то есть городили, в старину сваями, которые забивали глубоко в землю молотами из дерева или чугуна – бабами. В старину здесь находился и Крымский двор – посольство крымского хана. Отсюда явилось прозвище церкви – «что у Крымского двора, в Иноземной слободе».

Достоверная история этой местности начинается в XVII веке. После Смутного времени и победы над интервентами в 1612 году у Бабьего городка поселились слободой пленные поляки. Отсюда еще одно название местности – Панская слобода, прозванная москвичами «Старыми панами». Ее обитатели подчинялись русским законам, многие приняли Православие, чтобы остаться в России и иметь возможность завести семью и дело. Для тех, кто принял Православие, равно как и для русских жителей слободы, была построена приходская деревянная церковь в честь Благовещения: она появилась около 1640 года, в правление царя Михаила Федоровича. Приход ее был мал и беден, так что в 1682 году указом патриарха Иоакима с этой церкви даже не брали обычного налога «за скудость и скорбь ее». Здание храма ветшало, а прихожане не могли обновить его.

Тем не менее в 1727 году к Благовещенской церкви пристроили деревянный придел во имя преподобного Марона Сирийского. Ученые полагают, что это произошло потому, что к тому времени в Благовещенском храме уже существовал чтимый образ преподобного Марона, к которому люди притекали за исцелениями, ведь этот святой особенно прославился помощью в таких распространенных болезнях, как лихорадка, горячка, простуда с высокой температурой. А Москва, которую то и дело посещали разные эпидемии, очень нуждалась в таком храме, где можно было вознести молитву чудотворцу-исцелителю. Паломников оказалось так много, что решили устроить отдельный придел. Однако сама церковь была по-прежнему ветха, так что в дождливую погоду через дырявую крышу вода капала на престол и на головы богомольцев. И в 1730 году настоятель Сергий Анисифоров решился обратиться за помощью к самой императрице Анне Иоанновне. Он подал ей прошение о строительстве каменного храма, ибо «за малодушеством прихожан и за скудостью церковными доходами оную церковь построить не на что».

Анна Иоанновна откликнулась на это прошение и 12 июня 1730 года указала построить на месте деревянного каменный храм с колокольней. Он был возведен чуть южнее прежнего и построен «кораблем» – храм, трапезная и колокольня на одной оси, что было традиционным для храмостроения с петровской эпохи. Посвящения его двух престолов сохранились: главный храм был освящен в честь Благовещения, южный теплый придел – во имя святого Марона, но храм стал более известен в Москве по приделу. В его приходе было чуть более десятка домов, зато сам храм был всегда полон богомольцами из числа москвичей и особенно сельских жителей, которые приходили молиться преподобному Марону, выстаивали службы и молебен, иногда проводя ночи около церкви. На их подаяния храм и существовал. Сын его священника Феодора Аврамова даже обучался в Славяно-греко-латинской академии.

Огонь 1812 года пронесся и по Замоскворечью. Храм был ограблен и осквернен наполеоновскими солдатами, но не сгорел, хотя все деревянные здания вокруг выгорели дотла. Отечественная война вдвое сократила его приход. И хотя Мароновский придел был освящен уже в конце 1812 года, на следующий год вышла резолюция епископа Августина, согласно которой храм, «яко малозначащий», вместе со всем имуществом был приписан к соседней церкви Николая Чудотворца в Голутвине. Духовенство Мароновского храма старалось сохранить его самостоятельность и свой приход, но даже крестьяне почти перестали приходить в этот храм, поскольку он стоял запертым и в праздничные дни. Пять лет храм был фактически закрыт, пока в 1818 году не началась его новая жизнь.

В 1818 году на имя епископа Августина поступило прошение, в котором указывалось, что церковь «ныне исправлена», благоукрашена, «утварию довольна» и вполне готова к самостоятельному богослужению. Она была восстановлена на средства именитых московских купцов Лепешкиных, которые с той поры на 80 с лишним лет, до 1902 года, стали ее потомственными старостами.

Родом Лепешкины были из каширских купцов. Дело свое начали сразу после Отечественной войны 1812 года, когда Москва отстраивалась после пожара: основатель династии Лонгин Кузьмич поступил в московское купечество с двумя сыновьями – Василием и Семеном в 1813 году. Старший, Василий Лонгинович, стал купцом I гильдии, мануфактур-советником и потомственным почетным гражданином, построил в Москве химический завод на Мытной улице. Семен Лонгинович стал известным текстильным королем, храмоздателем замосквореченской церкви Живоначальной Троицы в Вишняках (ныне храм Православного Свято-Тихоновского богословского института). Он переписывался со святителем Филаретом, митрополитом Московским, и старцем Зосимой (Верховским), основателем женской Троице-Одигитриевской Зосимовой пустыни. Кстати, внук Семена Лонгиновича, Семен Васильевич, в начале ХХ века возглавлял «Варваринское общество домовладельцев», которое построило знаменитый доходный дом на Солянке и гостиницу «Националь». А чуть раньше, в 1887 году, он же устроил на свои средства первое в Москве общежитие для студентов Московского университета в Филипповском переулке.

С первых же шагов в Москве Лонгин Кузьмич Лепешкин и его сын Василий укрепились на поприще благотворительности. Став прихожанами Мароновского храма, так как им принадлежали несколько домов на Якиманке, они довольно быстро вернули его к жизни. Первым его старостой из рода Лепешкиных стал сам Лонгин Кузьмич, а в 1828 году эту должность принял его сын Василий. Он купил соседний с храмом двухэтажный дом, и на первом этаже устроил женскую богадельню, а второй этаж сдавал внаем: вырученный доход шел на нужды духовенства и на содержание храма.

В 1831 году Василий Лонгинович обратился к святителю митрополиту Филарету с просьбой дозволить ему устроить на свои средства третий, северный, придел церкви – в честь рождества Иоанна Предтечи. Разрешение было получено: святитель Филарет очень любил Мароновский храм и был особо благорасположен к Лепешкиным. Тогда же провели и обновление храма, которому придали ампирные формы. В октябре 1844 года митрополит Филарет освятил его. Главной святыней Мароновской церкви был чудотворный образ преподобного Марона. Хранился тут и серебряный крест с частицами его святых мощей. Еще был почитаем храмовый образ Благовещения Пресвятой Богородицы в серебряной вызолоченной ризе.

Позже храм еще не раз обновлялся. В 1881 году при старосте Николае Васильевиче Лепешкине в облике церкви появились элементы русского стиля. Эта реставрация стала в дореволюционное время последней. Именно тогда, как считают исследователи, была сооружена и знаменитая колокольня Мароновского храма: она славилась своей уникальной акустикой и удивительным подбором колоколов. Мароновская колокольня считалась лучшей в Москве, а ее колокола, по мнению гениального звонаря Константина Сараджева, представляли собой «законченную гармонию».

Староста Николай Васильевич Лепешкин умер в 1882 году, и должность унаследовал его сын Василий Николаевич. Всего через три года у него родилась дочь Александра Васильевна, которая с малых лет стала прихожанкой Мароновского храма, ибо в фамильном доме на Якиманке прошло ее детство. Она окончила Усачевское училище, получила прекрасное образование. Красивая, богатая, умная девушка могла найти себе весьма неплохую партию, но она жизни в миру предпочла служение Господу. В 1902 году Александра Лепешкина ушла в монастырь, ибо чувствовала глубокую веру в Господа и, по ее словам, была готова «за Бога и Христа жизнь положить». Они приняла постриг в той самой Зосимовой пустыни, которую еще с 1833 года опекали Лепешкины. Она стала последней настоятельницей обители: в 1920 году была пострижена в мантию с именем Афанасия и избрана игуменией, ей было всего 35 лет. К тому времени обитель была превращена в сельскохозяйственную артель, через восемь лет ее вовсе закрыли, а игумения Афанасия была арестована в 1931 году по обвинению в антисоветской деятельности и агитации против коллективизации и закрытия сельских церквей. Ее приговорили к ссылке в Казахстан, где она умерла на второй день после прибытия. В 2000 году игумения Афанасия была прославлена как новомученица.

Мароновский храм был известен еще и тем, что при нем в 1885 году была открыта первая в Москве церковно-приходская школа.

Указ об открытии таких школ император Александр III подписал в июне 1884 года по предложению обер-прокурора Святейшего Синода К.П. Победоносцева. И хотя «прогрессивная общественность» называла эти школы «рассадником обскурантизма и мракобесия», школы стали, безусловно, явлением положительным, так как давали начальное образование неимущим и выходцам из простого народа. Церковно-приходские школы воспитывали в благочестивых православных традициях, противостоя распространявшимся атеистическим и антигосударственным учениям, все сильнее увлекавшим молодежь. В принципе эти школы не были чем-то абсолютно новым. Ведь Церковь стояла у истоков отечественного образования. Еще на Стоглавом Соборе 1551 года было установлено, чтобы местное духовенство избирало священников и диаконов, способных обучать грамоте, и в их домах открывало училища, куда бы отдавали детей и учили бы их страху Божию. Духовный регламент петровского времени предписывал создавать училища при архиерейских домах и монастырях. При императоре Александре I в 1804 году были созданы приходские училища, где духовенство обучало крестьянских детей. И Николай I распорядился создавать начальные училища при церквях и монастырях. В либеральную эпоху они подверглись критике за то, что давали простому народу исключительно религиозное образование, да и то лишь самые азы.

После трагедии 1881 года – убийства императора Александра Освободителя – и повального «хождения в народ» революционеров Александр III счел необходимым вернуть Церкви ее позиции в деле образования народа. Так были созданы церковно-приходские школы. По мысли Победоносцева, они должны были детей из простого народа воспитывать в своей среде, не отрывая их от их естественного дела. Он так писал об этом Александру III: «Чтобы спасти и поднять народ, необходимо дать ему школу, которая просвещала бы и воспитывала бы его в истинном духе, в простоте мысли, не отрывая его от той среды, где совершается жизнь его и деятельность». Так миллионы людей получали возможность научиться читать и писать.

В 1884 году император, утверждая Правила о церковно-приходских школах, наложил резолюцию: «Надеюсь, что приходское духовенство окажется достойным высокого призвания в этом важном деле». Первый параграф Правил гласил: «Школы сии имеют целью утверждать в народе православное учение веры и нравственности христианской и сообщать первоначальные полезные знания». Ниже эта задача раскрывалась более полно: «Приходские школы нераздельно с Церковью должны внушать детям любовь к Церкви и богослужению, дабы посещение церкви и участие в богослужении сделалось навыкам и потребностью сердца учащихся». В наше время остается только сожалеть об отсутствии такого воспитания.

Школы делились на одноклассные с двумя годами обучения и двухклассные с четырьмя. Учебные дисциплины состояли из Закона Божия (куда входило изучение молитв, священная история, объяснение богослужения и краткий катехизис), церковного пения, чтения церковно-славянской печати, обучения письму и начальной арифметике. В двухклассных школах еще преподавались азы истории Церкви и России. При этом могли быть дополнительные уроки для взрослых, ремесленные отделения и рукодельные классы, воскресные школы. Формирование православного сознания и укоренение в традициях было главной задачей таких школ.

При школах создавались учительские и ученические библиотеки. От учащихся требовали особенно бережного отношения к книгам, напоминая: «Кто с книгой обращается небрежно, тот невежда».

Обучение было возложено на духовенство храма, при котором создавалась школа, иногда с привлечением учителей духовного ведомства или из светских лиц, имеющих звание учителя начального народного училища. Школы открывались на средства прихода, иногда с пособиями от различных попечительских обществ или от казны. Конечно, не во всех приходских школах преподавание было поставлено на должном уровне. Но священники и старосты Мароновского храма сумели не только обеспечить хорошее преподавание в своей приходской школе, но и сотворить в ней столь теплую, благожелательную атмосферу, что ученики и после окончания долго не забывали ее. А просуществовала она более четверти века, причем настоятель храма отец Сергий Лаврентьев бессменно и безвозмездно возглавлял ее с открытия и до 1913 года. Он организовывал и паломнические поездки для учеников.

Приход и духовенство Мароновской церкви всегда отличались патриотическими настроениями. И когда в 1904 году началась русско-японская война, в школе стали шить белье для раненых. Во время страшного московского наводнения 1908 года, когда по улицам плавали на лодках, в Мароновской школе укрылись семьи с малолетними детьми. А в Первую мировую войну здесь открылся лазарет для русских раненых. Конец школе положило постановление Совнаркома от 24 декабря 1917 года «О передаче дела воспитания и образования из Духовного ведомства в ведение Народного комиссариата по просвещению».

Лепешкины оставались старостами храма до 1902 года. Последним же старостой Мароновского храма, старостой в самое тяжкое, черное время его истории, был Василий Петрович Максимов, с детства живший в его приходе: он родился в тот же 1885 год, что и матушка Афанасия. Одухотворенного мальчика заметил и приблизил к себе старец Чудова монастыря игумен Герасим (Анциферов), сделавший его своим келейником. Василий очень хотел принять монашество, но старец, провидя, какие беды в грядущем ожидают иноков, наставил его остаться в миру и быть всегда верным правде Христовой. И предрек, что враг так ударит по его спине, что она будет болеть до смерти: «А ты терпи боль, это будет тебе вместо монашества». Предсказание сбылось: однажды в магазине юноша поднял на плечи тяжелую ношу, и у него сломалось несколько позвонков, так что образовался горб, приносивший ему страшные страдания. После смерти старца в 1911 году Василий вернулся в родной приход Мароновского храма и вместе с отцом состоял в церковно-приходском совете. Вскоре после революции он стал председателем совета и принял на себя должность старосты. В 1930 году именно ему выпало передать ключи от закрытого храма властям и вместе со всеми прихожанами перейти в соседний храм во имя святого Иоанна Воина.

Но прежде закрытия Мароновский храм еще сподобился увидеть в своих стенах двух замечательных пастырей, которые были посланы свыше словно в утешение приходу. В 1925 году его настоятелем стал священномученик протоиерей Сергий Махаев, выпускник Вифанской духовной семинарии и бывший священник при московской Иверской общине сестер милосердия в Замоскворечье. По личной просьбе ее покровительницы великой княгини Елизаветы Федоровны отец Сергий обучал будущих сестер Закону Божию. Когда в 1918 году община была ликвидирована, священник стал настоятелем храма во имя апостолов Петра и Павла на Якиманке и одновременно устроился на работу в юридический отдел Замоскворецкого совдепа. Он всеми силами помогал замоскворецким церквям и их прихожанам, например отдавая домовые храмы верующим вместо их закрытия. И даже в то безбожное время он организовывал в Замоскворечье богословские чтения, которые, вероятно, посещали и прихожане Мароновского храма.

Столь же вероятно, что с помощью отца Сергия удержался от немедленного закрытия и сам Мароновский храм. И когда в 1924 году Петропавловский храм захватили обновленцы, отец Сергий стал настоятелем Мароновского храма на радость его приходу, который был одним из очагов верности Святейшему Патриарху Тихону. Неизвестно точно, сколько отец Сергий прослужил в этом храме. В 1937 году он был назначен настоятелем Благовещенского собора города Ногинска, но в ноябре того же года был арестован по обвинению в «контрреволюционной агитации» под видом пропаганды Священного Писания. 2 декабря 1937 года он был расстрелян на Бутовском полигоне и в наше время прославлен как священномученик.

Последним же настоятелем Мароновского храма стал протоиерей Александр Воскресенский – «человек святой жизни и исповеднической судьбы». В юности он ездил в Кронштадт, чтобы увидеть святого Иоанна Кронштадского, и тот научил его молиться. А у самого отца Александра духовным сыном был молодой Иоанн Крестьянкин. Прежде протоиерей Александр служил в храме своего родного подмосковного городка Павлово-Посад, а в 1923 году стал священником замосквореченского храма Успения Пресвятой Богородицы в Кожевниках, где один из приделов был посвящен святому Харлампию. Однажды отец Александр тяжело заболел и стал молиться этому святому об исцелении; за любимого священника тогда молился и весь его приход. И случилось чудо: во сне больному явился святой Харлампий и молвил: «Я тебя исцелю, но я же за тобой и приду». Пророчество позже и исполнилось.

После закрытия Успенского храма отец Александр стал настоятелем Мароновского храма. В тот 1927 год умер его протоиерей Николай Синьковский, и приход, волнуясь за судьбу своего прибежища, избрал новым настоятелем именно отца Александра Воскресенского. У него уже сложилась достойная репутация твердого и доброго пастыря. Прихожане встретили его теплыми словами: «Мы просим нашего заступника и покровителя преподобного Марона, чтобы Ваше служение храму Божию было радостным и светлым, как утренняя заря Воскресения Христова». За три года служения в Мароновском храме отец Александр снискал себе сердечную любовь прихожан за благоговейное богослужение, за доброту к пастве и за собственную благочестивую и примерную жизнь. В 1929 году в храме венчалась его дочь Таисия, а на следующий год храм был закрыт. Настоятеля перевели в храм святого Иоанна Воина, где он прослужил до своей кончины. Именно в том храме он совершал богослужения во время войны, отмаливая русских воинов. Во время налетов он стоял у дверей храма и осенял наперсным крестом стороны света. Многие богомольцы, пришедшие в храм на молитву о своих родственниках, однажды стали свидетелями настоящего чуда: 6 мая 1945 года в праздник святого Георгия Победоносца во время литургии священник вдруг вышел из алтаря и молвил порывисто: «Дорогие мои, радость-то какая! Война кончилась!». Через два дня была подписана капитуляция фашистской Германии, а 9 мая в Богоявленском соборе состоялся благодарственный молебен, на котором присутствовал и отец Александр. Его очень любил патриарх Алексий I и в феврале 1948 года сам служил праздничную литургию в храме Иоанна Воина в день 50-летия церковного служения отца Александра.

За два дня до кончины священник вдруг широко раскрыл глаза и молвил: «Блажени чистии сердцем, яко тии Бога узрят». Он умер в 1950 году в предсказанный день, в день памяти священномученика Харлампия – 10/23 февраля, в четверг первой недели Великого поста. Бог послал ему, как праведнику, тихую кончину от сердечной недостаточности. Отпевали его в храме Иоанна Воина, куда отдать последний долг покойному приехали и патриарх Алексий I, и митрополит Николай (Ярушевич) и отец Иоанн Крестьянкин, который отслужил первую панихиду. На могиле отца Александра Воскресенского на Введенском кладбище установили массивный крест с высеченными на постаменте евангельскими строфами: «Блажени чистии сердцем, яко тии Бога узрят» (Мф. 5: 8).

Рассказывая о людях, связанных с Мароновским храмом, нельзя не упомянуть о знаменитом звонаре Константине Сараджеве. О его мастерстве говорили разное: одни превозносили его как «звонаря земли Московской», другие обвиняли в том, что он не понимал церковной сути колокола, и вместо истинного церковного звона устраивал на колокольне «концерты» – «звон в никуда». Еще мальчиком он, наделенный уникальным слухом, заметил, что колокола на Мароновской колокольне подобраны отменно. Звонарь Константин Сараджев считал их лучшими в Москве, потому и выбрал храм местом своего звона. В 1920-х годах он сам подобрал на колокольне нужные колокола для ее «полного ублаготворения», и слушать его звон в бедные Мароновские переулки приходила вся московская интеллигенция и музыкальная элита Москвы – композиторы Глиэр, Мясковский. А Михаил Ипполитов-Иванов, дирижер Московской частной русской оперы Саввы Мамонтова и оперы Зимина, директор Московской консерватории, любил приезжать задолго до начала звона и сидеть на скамеечке около храма в ожидании. «Вечер субботний, народ толпится у колокольни святого Марона. Первые удары благовеста – темным, тяжелым звуком. Словно падает с колокольни свинец огромными горячими каплями», – вспоминала Анастасия Цветаева, горячая поклонница Сараджева, с восторгом рассказывавшая о Сараджеве и сестре, и Горькому, по совету которого написала книгу «Сказ о звонаре московском».

Но в 1930 году колокола Мароновской церкви замолчали, как и все остальные звонницы Москвы: церковный звон в черте города был запрещен. Сараджев мечтал превратить Мароновские колокола в своего рода музыкальный инструмент, сделать колокольню светской концертной звонницей. В начале 1930-х годов он с колоколами, снятыми с закрытых московских церквей, отправился в Гарвард, по его проекту там была отстроена для них звонница. Но через год звонарь вернулся на родину. Погиб Константин Сараджев в 1941 году: он тогда лечился в одной из подмосковных клиник, фашисты, заняв клинику, уничтожили всех ее пациентов. Ему едва исполнился 41 год.

27 февраля 1918 год в день престольного праздника Марона Пустынника Святейший Патриарх Тихон служил здесь литургию с молебном и освятил список с новоявленной Державной иконы Божией Матери. Это было словно благословлением на грядущие испытания. Храм остался фактически без средств, его обложили высокими налогами, а вклады благотворителей в банках были экспроприированы. В 1919 году власти произвели учет художественной и исторической ценности храма и составили договор с прихожанами, что они «приняли от Московского совета в бесплатное пользование находящееся в Москве… богослужебное здание» и обязывались «беречь переданное народное достояние». Как в издевку.

В апреле 1922 года храм был ограблен. Прихожане вели себя смирно, не желая дать повод для провокации, но толпой стояли около храма. Ценностей изъяли более 19 пудов, причем брали даже парчовые облачения. Поскольку храм был замосквореченским оплотом Православия и не сдавался обновленцам, его решили закрыть, ибо он давно намозолил глаза местным властям. В 1929 году его вознамерились передать техникуму жировой промышленности, которому захотелось иметь здесь библиотеку. Прихожане попытались опротестовать это решение, но ВЦИК за подписью члена президиума П.Г. Смидовича отклонил эту просьбу. Прихожане лишь сумели унести в храм Иоанна Воина все возможное: книги, свечи, утварь, а главное – храмовый чудотворный образ святого Марона, иконы Благовещения и Державную. Ценные древние образа власти отправили в музеи, а колокола были проданы за рубеж.

Однако на переоборудование храма под библиотеку у жирового техникума не хватило средств. Одни владельцы сменяли других с удивительной быстротой. Наконец, 25 апреля 1930 года Моссовет постановил просто снести храм, чтобы на его месте построить институт инженеров-строителей. Уже разобрали крышу храма и верхушку колокольни, как вдруг снова чудесно не хватило денег. В итоге полуразрушенный храм в сентябре того же 1930 года передали Всесоюзной строительной выставке для организации мастерской. А с 1933 года в изувеченном храме находился гараж с авторемонтным цехом: в алтарной апсиде и в северной стене были пробиты ворота для въезда автомобилей. В центральной же части храма устроили склад.

В 1960-х годах снова встал вопрос о сносе «ненужного» здания храма. И снова случилось чудо: рассказывают, что при расчете сметы на слом храма в ЭВМ произошел сбой, и вычисленная сумма оказалась многократно завышенной. От убыточного сноса отказались, и храм уцелел.

В 1992 году, когда исполнилось 350 лет Мароновскому храму, его здание было возвращено верующим в ужасающем состоянии. Однако через два года усердной молитвы и труда в марте 1994 года состоялось его малое освящение. И на следующий год в храм вернулся с крестным ходом чудотворный образ преподобного Марона.

В статье использованы материалы сайта www.st-maron.narod.ru.