За Христа пострадавшие от безбожной власти в СССР и в Болгарии. Часть 1

Убиение праведников в Бутове. Клеймо иконы "Новомученики и исповедники Российские"

Действительно, после освобождения от коммунистического ига Православная Церковь канонизировала многих мучеников, и в их числе самого митрополита Серафима. Прославление новомучеников, пострадавших за Христа во время безбожной власти, было совершено в Русской, Грузинской, Сербской и Польской Поместных Церквях.

В Болгарской Православной Церкви до настоящего времени не прославлен ни один новомученик, хотя репрессии коммунистической власти были и здесь: известны имена репрессированных священнослужителей и монахов, из которых одни претерпели тюремное заключение, а другие были убиты. Среди болгарских верующих сохраняется благоговейная память об этих страдальцах, изучаются обстоятельства их жизни и смерти, обсуждается вопрос о необходимости их канонизации.

Мы решили внести свою скромную лепту в дискуссию по этому важному вопросу и рассказать о подвиге уже прославленных новомучеников, сопоставив с ним известные сведения о пострадавших болгарских священнослужителях, а также в целом осветить некоторые обстоятельства мученического подвига при коммунистических гонениях. Стоит отметить, что в сонме новомучеников и исповедников Российских есть люди разного этнического происхождения, и в том числе один этнический болгарин – священномученик Виктор (Киранов; † 1942).

I

Существуют некоторые стереотипы о мученичестве, которые мешают должным образом осознать и оценить подвиг новомучеников. Так, некоторые считают, что мучеником можно назвать лишь того, кто погиб от руки гонителей, прямо декларирующих, что они убивают именно за христианские убеждения. А если же убийцы объявляют, что убили по каким-либо другим причинам, например за преступления против государства, то это уже и не мученичество.

При поверхностном взгляде это может показаться убедительным, однако здесь кроется существенная подмена. Ведь такая постановка вопроса предполагает, что мученика делают мучеником не его собственные слова и дела и состояние духа перед лицом смерти, не мужество и верность Христу, а намерения его убийцы, и что судить об этих намерениях будто бы следует по словам самих убийц.

Подобный подход несостоятелен и сам по себе – потому что нигде в церковном предании мы не найдем, чтобы Церковь при определении мученического подвига прерогативу в этом отдавала бы свидетельству мучителей; но также он несостоятелен и исторически. Да, в древности бывало, что сами убийцы и гонители прямо декларировали, что они преследуют человека не за что иное, как за то, что он христианин, – как гласил один из эдиктов Диоклетиана: «Да погибнет имя христиан». Но даже во времена язычников такая принципиальность была свойственна далеко не всем гонителям, и многие из них убивали христиан не за их веру, а просто за то, что те отказывались принести жертву богам или идолу императора, что рассматривалось как государственное преступление, близкое к измене.

Если вспомнить, как объясняли свои действия вдохновители убийства Христа, то в их словах мы услышим ту же самую риторику о политической неблагонадежности и преступлении против государственной власти: «Если отпустишь Его, ты не друг кесарю; всякий, делающий себя царем, противник кесарю» (Ин. 19: 12).

Подобным образом поступали и коммунистические гонители ХХ века. Они сознательно старались оформить свое черное дело так, чтобы оно не выглядело как гонение за религиозные убеждения, для чего обвинения новомученикам оформлялись как преследования за государственные преступления. Поэтому, например, в делах российских новомучеников самые часто повторяемые словосочетания – «враг народа», «контрреволюционная деятельность», «противодействие мероприятиям советской власти» и т.п.

О том, как именно коммунисты умудрялись инкриминировать христианам разнообразные «государственные преступления», можно получить представление, обратившись к житиям российских новомучеников. Приведем несколько примеров из реальных дел, закончившихся тюремными сроками, а иногда и расстрелами.

Священномученик Матфей (Александров) был бессребреником, за требы денег не брал и вообще о деньгах говорил пренебрежительно. Арестовав его, ему предъявили обвинение в том, что он «в церкви ведет контрреволюционную пропаганду против советских денег и отказывается их брать»[2].

Священномученика Михаила (Самсонова) обвинили в том, что он колокольным звоном хотел «отвлечь избирателей от участия в выборах» и что он «отдельных активистов села вовлекал в Церковь через опаивание водкой»[3].

Священномученика Петра (Рождествина) обвинили в том, что он подолгу служил и тем самым будто бы «затягивал церковную службу с целью срыва полевых работ в колхозе»[4].

При аресте священномученика Илии (Бенеманского) ничего компрометирующего не обнаружили, но нашли 45 рублей мелкой серебряной монетой и на основании этого обвинили священника в том, что «он умышленно придерживал у себя разменную серебряную монету, преследуя цель подрыва правильного денежного обращения»[5].

Священномученику Константину (Некрасову) поставили в вину то, что он, отмечая в календаре числа по старому стилю, случайно поставил цифру «8» на фотографию Сталина, что было расценено как «враждебное отношение к советской власти и руководителям партии»[6].

Узнав, что священномученик Димитрий (Остроумов) давал некоторым прихожанам лекарства, его обвинили в том, что он «занимался нелегальным лечением больных»[7].

Про священномученика Иоанна (Покровского) сказали, что его дом посещают странствующие священники и что будто бы в результате этого была занесена заразная болезнь на колхозных лошадей и свиней[8].

Преподобноисповедник Рафаил (Шейченко), говоря на проповеди о жизни святого Иоанна Дамаскина при дворе халифа, сказал, что «мы не можем представить себе той восточной древней роскоши, которой окружали себя… восточные правители». И эта фраза была поставлена ему в вину, ибо следователь заявил: «В этой своей проповеди вы, сравнивая жизнь Иоанна с советской действительностью, высказывали клеветнические измышления на материальное благосостояние трудящихся в СССР»[9].

Как нетрудно увидеть, обвинения эти носят явно надуманный характер и являются лишь прикрытием подлинного стремления коммунистов – уничтожить Церковь, лишить ее священства и монашества под любым предлогом. Мы намеренно привели столь много примеров, чтобы стало очевидным: речь идет не об исключениях, а о систематическом явлении. Реальность заключалась в том, что подвергались репрессиям именно глубоко верующие православные люди; карательные органы их выбирали по признаку религиозной принадлежности, а обвинения нередко составляли уже после ареста – на основании поведения при аресте, или сказанного на допросах, или сказанного в камере предварительного заключения. Выбирался человек, а под него уже потом находили «дело». Как указывал священномученик Григорий (Раевский), «если нас задумают посадить, то посадят и найдут материалы для обвинения, несмотря ни на какие законы»[10].

Относиться всерьез к этим трафаретным, тенденциозным, наспех составленным обвинениям против новомучеников – значит верить сознательно возводимой на них лжи. А если, приняв эти обвинения за чистую монету, начать сомневаться в мученическом венце пострадавших, то цель, ради которой эта ложь возводилась, будет достигнута. Священномученику Николаю (Кобранову) во время допроса следователь прямо сказал об этом, заметив с усмешкой: «Не беспокойтесь, святым вас не сделаем»[13].

А священномученику Варсонофию (Лебедеву), когда его вели на расстрел, конвоиры-красноармейцы говорили, издеваясь: «Не торопись, успеешь попасть в Царство Небесное!» А когда возвращались после расстрела, сказали бегущим навстречу прихожанам: «Бегите, бегите! Через три года мощами объявится!»[14]

В отличие от древних гонителей-иноверцев, коммунистические гонители ХХ века в России и Болгарии получили воспитание в православной среде, и они знали, что такое для Церкви мученик. И знали это не только рядовые палачи, конвоиры и следователи, но и те, кто задумывал репрессии, давал им ход и надлежащее оформление. Данное обстоятельство нельзя не учитывать при рассмотрении вопроса о канонизации новомучеников коммунистического режима.

Возвращаясь к теме обвинений, стоит указать и совсем циничные случаи, подобные тому, что сотворили со священномучеником Василием (Преображенским), который был арестован и осужден на десять лет лагерей за «клевету на политику советского правительства». В качестве «клеветы» ему инкриминировали сказанные прихожанам слова: «Советская власть арестовывает виновных и невиновных и сажает в тюрьму ни за что; вот и меня задержат тоже, осудят и посадят»[15].

Нередко следователи даже и не трудились выискать нечто предосудительное в действиях подсудимых, а сами выдумывали для них преступления. Так, священномученика Виктора (Киранова) вместе с другими священниками обвинили в подготовке теракта: будто бы они собирались в день выборов отравить колодцы[16]. Священномученика Сергия (Покровского) в 1937 году обвиняли в том, что он, «проводя систематически контрреволюционную агитацию, в беседах с гражданами восхвалял Гитлера и фашистскую Германию»[17], а священномученика Николая (Запольского) – в том, что он будто бы говорил: «Скоро из Италии придет папа Римский, он установит свою власть и всех коммунистов в ад загонит… Скоро придет папа Римский, он покажет, как крестьян мучить»[18].

Отношение новомучеников к обвинениям, выдвигаемым против них коммунистической властью, хорошо выражают строки, написанные священномучеником Сергием (Гортинским) на листе допроса: «Обвинение предъявленное я не признаю, ибо это явная ложь»[19]. «За собой вины против советской власти никакой не знаю»[20], – свидетельствовал перед следователем священномученик Сергий (Бажанов). А священномученик Сергий (Флоринский) в конце допросного листа написал: «Считаю одно: вина моя в том, что я священник, в чем и расписываюсь»[21].

«Виновным себя не признаю» – эти слова встречаются во всех протоколах допросов русских новомучеников.

Так же не признавали своей вины и болгарские священники, репрессированные коммунистами. Свидетельствовал о своей невиновности в суде отец Александр Дянков[22], а отец Ангел Хубанчев[23] за день до расстрела написал родным красноречивые строки: «Остаюсь невинным перед законом, по которому меня судят; виновен только пред Богом. Господи, прости меня!»

Мученики не соглашались признаваться в тех преступлениях, которые им приписывали гонители, потому что такое согласие было бы формой лжесвидетельства. И этот отказ от признаний требовал большого мужества, поскольку, как правило, в процессе следствия у подсудимых пытались выбить признание побоями и пытками, так что некоторые мученики даже не доживали до приговора, скончавшись от травм, полученных в кабинете следователя, как, например, священномученик Василий (Канделябров).

К твердым и непреклонным заявлениям новомучеников об их невиновности советские суды и следственные органы относились без особого внимания, но для Церкви свидетельство самих мучеников о себе приобретает решающее значение и не может быть проигнорировано или поставлено по значимости после или даже хотя бы наравне со свидетельством репрессивной машины атеистического государства.

II

О коммунистической эпохе могут заметить: ведь тогда репрессиям подвергалось не только духовенство. Точно так же арестовывали тех, кто при прежнем режиме имел офицерские чины в полиции и армии, тех, кто публично критиковал марксизм, и вообще всех, кого подозревали в политической неблагонадежности. Их тоже пытали, бросали в тюрьмы, казнили, и некоторые из них проявляли при этом большое мужество и выдержку. Разве означает это, что всех их тоже нужно канонизировать?

Не означает, потому что мучеником в православном понимании становится не всякий, кто пострадал и был несправедливо убит, но только тот, кто был взят на этот путь страдания именно из-за своей веры и своего служения Христу.

Святые отцы говорят, что «Бог ценит дела по намерениям их» (Марк Подвижник, преподобный. Слова. 1. 184) и что «во всех наших делах Бог смотрит на намерение – делаем ли мы это ради Него или ради какой-либо иной причины» (Максим Исповедник, преподобный. Главы о любви. 2: 36).

То есть нравственное и духовное достоинство поступка определяется по тому намерению, с которым он совершается. Так христианская милостыня отличается от гуманистической филантропии именно тем, что творится во имя Христа и ради Христа, хотя внешне может выглядеть одинаково: люди и в том, и в другом случае дают свои деньги нуждающимся. Так христианское целомудрие отличается от полового воздержания, совершаемого в силу психологических или физиологических причин, именно тем, что творится ради Христа, то есть ради исполнения Его заповедей, хотя формально мы видим одно и то же уклонение человека от блуда. Так пост отличается от вегетарианства именно тем, что совершается ради Христа, в память о Нем и в подражание Его посту. Вегетарианец, воздерживаясь от животной пищи, не посвящает это воздержание Христу, не ожидает от Него награды и, соответственно, не получает никакой духовной пользы от своего воздержания ни в этой жизни, ни в будущей, хотя, конечно, может получить временную телесную и душевную пользу.

Так и мученичество именно посвящением Христу отличается от всякой мужественной и героической смерти: «Ибо кто потеряет душу свою ради Меня и Евангелия, тот сбережет ее» (Мк. 8: 35).

Была определенная логика в том, кого коммунистическая власть выбирала на роль жертв. Бывших полицейских и армейских хватали отчасти в порядке мести – как врагов, с которыми еще недавно было вооруженное противостояние, а отчасти для того, чтобы обезопасить свою власть от людей, которые в силу своей подготовки могли бы возглавить восстание. Интеллигенцию преследовали из-за того, чтобы обезопасить себя от умных критиков, которые могли бы дать идеологическое обоснование свержению коммунистической власти. Сказанное выше в той или иной степени относится и к другим категориям репрессированных, за исключением случайных жертв.

Но это не относится к духовенству. Как известно, Церковь, следуя заповеди «повиноваться и покоряться начальству и властям» (Тит. 3: 1), сохраняла лояльность к коммунистической власти (как и к любому другому режиму, в котором ей приходилось существовать) и своих чад призывала к повиновению, а не к мятежу. Да, имели место случаи открытой критики действий властей со стороны тех или иных священнослужителей, но не это было подлинной причиной арестов, потому что репрессии затрагивали не только тех, кто критиковал: весьма многие из пострадавших ни слова против власти не говорили. Так было и в Советском Союзе, и в Болгарии.

Можно привести пример священномученика Петра (Петрикова), свидетельствовавшего на допросе: «Я всегда исполнял все касавшиеся меня законоположения, не знаю ни одного случая нарушения мною таковых. Пользуюсь свободой верить, во что мне угодно, по основному закону страны – конституции... Церковь – “не от мира сего”. Мои интересы – интересы чисто духовные: получение благодати и приобретение совершенств, которыми обладает Бог, в Которого верю. Вопросами политики никогда не занимался и в политических вопросах не разбираюсь. Власти подчиняюсь по совести и готов пожертвовать для нее всем, чем только могу, если это будет нужно. Только верой в Бога не могу пожертвовать никому»[24].

То, что таких людей хватали, сажали в тюрьмы и расстреливали, означает, что делали это именно из-за того единственного, чем они не могли пожертвовать.

В своих антирелигиозных гонениях коммунисты преследовали даже тех, кто совершенно не мог представлять для них угрозы. Так, священномученик митрополит Серафим (Чичагов) к моменту ареста был уже давно на покое, ему шел 85-й год, он был прикован к постели; при аресте его вынесли на носилках и в машине «скорой помощи» доставили в Таганскую тюрьму, а затем осудили и расстреляли. Также и священномученик архиепископ Алексий (Бельковский) по болезни не мог самостоятельно передвигаться; ему было 95 лет, когда за ним пришли сотрудники НКВД; вынесли его на простыне. В тюрьме он не дожил даже до окончания следствия.

Разве есть какая-либо рациональная необходимость в том, чтобы разыскивать и тащить в тюрьму давно отошедших от дел и доживающих последние дни больных стариков? Они не были правящими архиереями, нигде не выступали, ничего не издавали, не вели никакой публичной деятельности, а по причине телесной немощи даже не совершали богослужений. Какую угрозу они представляли для советской власти? Чем могли повредить ей? Очевидно, что единственной причиной их преследования было то, что они принадлежали к числу служителей Церкви Христовой.

Коммунисты воспринимали религию как соперничающую идеологию, существование которой препятствует поголовному распространению их безбожного учения. Именно потому они с ней боролись разными способами, один из которых – репрессии и убийства наиболее видных священнослужителей, монахов и мирян. Таким образом, их преследовали именно за веру[25], хотя и пытались замаскировать это обвинениями политического, а то и уголовного характера.

Впрочем, сохранились свидетельства о том, что иногда гонители и не скрывали, что преследуют именно за веру. Священноисповедник Зиновий (Мажуга) рассказывал: «В 1936 году меня арестовали и, не предъявив никакого обвинения, несколько месяцев продержали в ростовском распределителе. Однажды я спросил следователя: “В чем же состоит моя вина, какое предъявляют мне обвинение?” Следователь молча указал на мою рясу»[26].

Еще один пример. Когда благочестивый крестьянин Дмитрий Клевцов в 1929 году попал под суд, на суде спросили, знает ли он, за что его судят. Дмитрий ответил, что, мол, кому-то не понравился. Тогда судья сказал откровенно: за веру и прежнюю зажиточность. «Откажись от веры, вступи в колхоз, и мы судить тебя не будем. Дадим работу, даже сделаем начальником небольшой коммуны, будешь руководить». На это Дмитрий ответил: «За веру судите? Я всегда готов к суду»[27].

III

Если мы посмотрим на обвинения, выдвигаемые против священников, пострадавших от коммунистического режима в Болгарии, то увидим, что они типологически те же, что выдвигала советская власть и против русских, сербских и польских новомучеников.

В Болгарии наиболее характерным для первых послевоенных лет было обвинение в сотрудничестве с полицией при прежнем режиме. Священника Бориса Вълканова приговорили к смерти как «предателя» и «полицейского доносчика»[28]. Священника Александра Дянкова обвинили в сотрудничестве с фашистским режимом. В том же обвиняли и священника Рафаила Раева, утверждая, будто бы он в числе других людей «добровольно следил и доносил о передвижениях партизан».

Те же самые обвинения в то же самое время коммунисты выдвигали и против сербских новомучеников, например против священномученика Иоанникия (Липоваца) и священномученика Луки (Вукашевича), а также против Холмских и Подляшских мучеников, прославленных Польской Православной Церковью. Выдвигались эти обвинения и против русских новомучеников. Так, например, священномученик Василий (Смоленский) был приговорен к расстрелу в 1942 году по обвинению в «предательстве» и «пособничестве немцам», временно занявшим его село, хотя святой эту клевету категорически отверг. И священномученик Матфей (Крицук) в 1950 году был арестован по обвинению в том, что он будто бы сотрудничал с немцами в годы войны.

Думается, наиболее исчерпывающим ответом на такие обвинения являются слова из объяснительной записки священноисповедника Николая (Лебедева): «Мне предъявляется обвинение в том, что я будто имел связи с царской охранкой, был ее агентом, служил у нее на службе, узнавал, где устраивались митинги, выслеживал ораторов и потом выдавал их правительству. Обвинение слишком для меня тяжелое, чудовищное и до глубины души меня возмущающее как несправедливое и совершенно не соответствующее действительности. Я решительно заявляю, что никогда связей с царской охранкой не имел, в услужении у нее не был никогда и шпионажем никогда не занимался и не мог заниматься, так как это противоречило и моим убеждениям, и моей деятельности, и тем взаимоотношениям, которые у меня установились с самого начала моего служения в приходе вплоть до самой революции с гражданской властью»[29].

IV

Звучали в Болгарии, конечно, и другие обвинения. Архимандрита Каллистрата (Накова) обвиняли в том, что он совершал панихиды на могиле царя Бориса III[30]; иеромонаха Макария (Апостолова) – в том, что он препятствует проведению мероприятий «народной власти» и что организовывал экскурсии в Рыльский монастырь «с целью насаждения религиозного чувства в людях»[31]; священника Григория Попалександрова – в том, что он будто бы проповедовал империалистическую идеологию и агитировал народ за то, чтобы выходить из кооператива[32]; священника Цветана Диковски – в том, что он якобы входил в состав «фашистской организации, намеревавшейся уничтожить партийных руководителей в Бяла Слатина»[33]; священника Ангела Хубанчева – в том, что будто бы он «в разное время с 1941 по 1944 год распространял на молебнах, в проповедях и выступлениях фашистские идеи».

Все перечисленное находит параллели в житиях уже прославленных Церковью новомучеников. Священномученика Владимира (Лозина-Лозинского) осудили на десять лет за служение панихид с поминовением царя-страстотерпца Николая II и его семьи. Мученика Иоанна (Емельянова) обвиняли в том, что он «в контрреволюционных целях прославлял могилу умершего иеромонаха Аристоклия, организовывал на нее паломничества»[34]. Священномученику Димитрию (Плышевскому) инкриминировали участие в «повстанческой шпионский организации»[35]. Преподобномученицу Ирину (Фролову) арестовали по обвинению в сопротивлении мероприятиям советской власти на селе. Мученика Иоанна (Малышева) обвинили в «систематическом ведении контрреволюционной фашистской агитации»[36]. Мученику Никифору (Зайцеву), как и многим другим, предъявили трафаретное обвинение в агитации против колхозов как якобы «антихристова предприятия», даже не обратив внимания на то, что сам мученик был колхозником.

Нужно сказать, что существовала одна категория обвинений, по которой мученики свою «вину» признавали – это когда их обвиняли в несогласии с коммунистической идеологией и критике антирелигиозных и антицерковных действий власти. Например, мученица Ольга (Кошелева) на вопрос следователя: «О том, что советская власть безвинно арестовывает духовенство, закрывает церкви без согласия на то верующих, вы говорили?» – смело ответила: «Да, я это говорила; и сейчас, видя, как безвинно арестовали меня, еще раз говорю, что советская власть безвинно арестовывает духовенство и верующих»[37]. А преподобномученику Варфоломею (Ратных) следователь зачитал показания свидетеля, который слышал от святого Варфоломея слова: «Да, все плачет, плачет мир и будет еще плакать», и поинтересовался: «Отчего же плачет мир?» Святой отец сказал: «От скорби, приключенной ему советской властью», но не признал это контрреволюционной агитацией: «Ведь это же сущая правда; говорю, что есть, что вижу»[38].

Можно привести еще примеры из допросов новомучеников: «Врагом советской власти я не являюсь… но являюсь противником антихристианской политики советской власти, а равно и материализма как отрицающего идею религии»[39] (священномученик Владимир (Пищулин); «учение материалистическое не признаю в корне и считаю его своему мировоззрению враждебным. Поэтому я не согласен с действиями коммунистической партии в нашей стране, когда она навязывает свое мировоззрение другим гражданам, мыслящим по-другому»[40] (священномученик Владимир (Сперанский); «на все мероприятия советской власти я смотрю как на гнев Божий, и эта власть есть наказание для людей… нужно молиться Богу, а также жить в любви – только тогда мы от этого избавимся»[41] (преподобноисповедник Севастиан (Фомин).

То же можно видеть и в протоколах допросов священников, пострадавших в Болгарии. Так, отец Григорий Попалександров сказал: «Я признаю, что делал высказывания, которые не согласуются с мнением властей… Марксизм я воспринимаю как цельное мировоззрение, нацеленное на то, чтобы истреблять веру в человеке. Тогда как капитализм дозволяет человеческой личности держаться христианского учения; таким образом, человек живет уже не только с проблемами экономики, а с потребностями духа, а именно с верой в Господа». Можно вспомнить и архимандрита Каллистрата (Накова), арестованного, помимо прочего, за публичное обличение несправедливых смертных приговоров, выносимых коммунистической властью, и выступления против национализации монастырского имущества.

Окончание следует