В одной палате

Автор этой истории — молодая женщина по имени Анна — прислала свой рассказ Наталье Москвитиной, возглавляющей движение «Женщины за жизнь».

В одну палату клали тех, кто сохранял беременность, и тех, кто делал аборт

Я лежала на сохранении в городской больнице. Из-за постоянного страха потерять малыша, множества историй-страшилок, которые рассказывали соседки по палате, мне казалось, что я не смогу выносить своего кроху до конца. Было страшно всё: лежать, думать, ходить, говорить с врачами, так как они ничего хорошего не обещали. Было страшно пить лекарства, потому что было неизвестно, как они повлияют на развитие плода. Но самое страшное было то, что в одну палату клали тех, кто сохранял беременность, тех, кто потерял малыша, и тех, кто делал аборт. Две койки для женщин, решившихся на убийство, к вечеру всегда были свободны. А на следующий день приходили ещё две новые женщины, и на другой день поток несчастных не прекращался.

Мы на них смотрели с осуждением. Одна из нас, самая смелая, всегда задавала тем женщинам вопрос: «Зачем ты это делаешь?» А девушки отвечали почти всегда одно и тоже: у меня уже есть один, или два, или три… зачем плодить нищету? Некоторые отворачивались к стенке и не вступали в разговор. А когда две санитарки, матерясь, небрежно скидывали с носилок ещё находящуюся под наркозом женщину, начиналось самое страшное и неприятное. Девушки после аборта начинали отходить от наркоза, медленно приходить в себя. Кто-то стонал, кто-то плакал, кто-то бессвязно бредил.

Однажды, когда мне совсем стало тошно находиться в этой палате, я лежала на кровати лицом к стене. Лежала и плакала, мне казалось, что это все так несправедливо: почему я оказалась в этих стенах, среди этих людей? Мне так хотелось оградить себя от всего плохого, злого, неудобного мне. Окружить себя прекрасным и думать только о хорошем. Но больничные стены и люди не давали мне сделать это. На рядом стоящую кровать скинули очередное тело женщины, находящейся под наркозом. Она постепенно начала приходить в себя и стала называть моё имя.

— Аня, Аня!

Я делала вид, что не слышу, подумала, что это бред. Но соседки по палате сказали:

— Аня, может, она тебя зовет?

— Аня, подойди ко мне, пожалуйста! — сказала та женщина. — Мне очень плохо.

Я подошла. Она взяла меня за руку и медленно, бессвязно начала свою исповедь. У нее, не останавливаясь, текли слезы, и она рассказала, что замужем, есть ещё двое детей, но муж настоял, чтобы она в этот раз сделала аборт. Она согласилась с ним, так как дети ещё маленькие, и ей казалось, что у нее не хватит сил на третьего. Мы плакали вместе. Постепенно ее речь стала более связной, и я спросила её, почему она стала звать меня, откуда она знает моё имя. Несчастная женщина ответила мне: «Не знаю, я просто слышала, когда меня привезли в палату, кто-то назвал тебя по имени. Я запомнила — Аня. Как же это тяжело, и этот ужасный наркоз! Мне казалось, что если я с кем-нибудь сейчас не поговорю, то просто не выживу».

Заплаканную, измученную женщину выписали в этот же день. На следующее утро на ее кровать к нам подселили молодую девчонку. Она была ярко накрашена, всё время говорила по телефону и смеялась. Она говорила, что «дурное дело — нехитрое, будет время, ещё успеет нарожать спиногрызов». А напротив нее с остекленевшими глазами сидела женщина, которая только что вернулась с УЗИ и узнала, что ее долгожданная беременность замерла. Всем было невыносимо больно смотреть на это. Мне было страшно, я начала молиться. В нашей палате скопилось столько боли и отчаяния, что от такого напряжения должен был случиться пожар или взрыв. Но ничего не случалось, и от этого было ещё тяжелее.

Мой первенец родился в срок, на 4 кг, 19 января, прямо на Крещение.

***

Радость материнства стирает из памяти неприятные воспоминания. Но один случай вернул меня к мучительным мыслям об абортах.

Когда я была беременна третьим малышом, пришла на плановый осмотр к своему врачу. Она мерила мне давление, делала свои пометки в обменной карте, как вдруг в кабинет врываются медсестра-акушерка, а за ней — какая-то очень взволнованная девушка.

Медсестра металась по кабинету и кричала:

— Как вы меня все достали, уходи, ищи себе другую помощницу в этом! — она бросила карточки на стол. — Не буду я тебе ничего подписывать. Уходи!

А девушка с мольбой заламывала руки и говорила:

— Ну, миленькая, ну хорошенькая, ну подпиши! Уже поздно — все медсестры разошлись, они ведь до обеда, завтра — выходные… Я не успеваю, у меня срок, понимаешь, срок большой! Потом меня не возьмут!

— Лучше бы никого не брали, из-за вас брать грех на душу! Мне ещё замуж выходить, самой детей рожать. Уволюсь с этой сумасшедшей работы!

— Подпиши ей, — сухо сказала врач.

Медсестра села за стол:

— Ну, давай свои документы! Где справка о беседе с психологом?

— Вот, держите, — просунула билетик девушка.

— А где дата?

— Да они там не ставят даты. Это вообще формальность, я и не говорила ни с кем. Просто дали этот квиточек и сказали, чтобы я шла в консультацию.

—Безобразие, — ответила медсестра.

Она нервно перебирала бумаги и вдруг обнаружила, что не хватает какой-то справки.

— А где направление?

— Как?! Его нет!? О, ужас, я его забыла дома. Я мигом! Я вернусь!

— Не надо, я тебе все подписала, беги.

— Спасибо! Спасибо! Держите! — Девушка сунула медсестре пакет с коробкой конфет, взяла бумаги и помчалась… убивать.

Мне хотелось вмешаться в их диалог, но какое-то ложное смирение и трусость мешали сделать это

Всё это время я сидела, вжавшись в стул. У меня стучало в висках, мне хотелось вмешаться в их диалог, но какое-то ложное смирение и трусость мешали сделать это. Врач в этот момент куда-то вышла из кабинета.

— На, держи, — сунула мне тот пакет с конфетами медсестра, которая явно хотела от него побыстрее избавиться. Как будто он был вымазан кровью. — Подкрепись перед родами. Много сил надо ведь.

Я взяла пакет, вскочила со стула и выбежала из кабинета. Я помчалась с лестницы вниз так быстро, насколько мне позволял мой девятимесячный живот — мне хотелось найти ту девушку, остановить. На карточке прочитала ее имя — Наташа. В голове прокручивала слова, которые мне хотелось ей сказать:

«Наташа, подожди, не делай этого! Все будет хорошо! Я тебе помогу. Если хочешь, мы с мужем возьмем себе твоего малыша. Только не убивай! Или мы поддержим, как сможем, тебя материально, всем миром. Мир не без добрых людей! Только не убивай, пожалуйста!».

Но девушки уже нигде не было. Я пробежала круг вокруг женской консультации, села на лавочку и горько заплакала. В моих руках была коробка шоколадных конфет. До чего же они должны быть горькими! Я с брезгливостью выбросила их в мусорное ведро возле лавочки.

Если бы можно было запретить не аборты, а равнодушие и жестокость окружающих людей! Если бы каждую из тех, кто решился на этот страшный шаг, кто-нибудь обнял, взял бы за руку и сказал бы: «Милая, не бойся, все будет хорошо! Ты будешь счастлива! Только не делай этого! Я всем, чем смогу, помогу тебе!» — то тогда, возможно, в нашей стране было бы больше звонкого детского смеха и по-настоящему счастливых женщин.