«Культурные» надзиратели и права верующих

Религиозная общественность озабочена и дезориентирована. Она вновь почувствовала на себе давление со стороны ряда политических игроков, которые пытаются, используя сезон отпусков и естественную летнюю расслабленность российского политикума, протолкнуть к принятию на законодательном уровне новую порцию дискриминационных антирелигиозных норм.

Речь идет о законопроекте «О внесении изменений в Федеральный закон «Об объектах культурного наследия» и отдельные федеральные законы». Учитывая, насколько весомую часть культурного наследия нашей страны составляют православные храмы, мечети, синагоги, дацаны и иные объекты религиозного назначения, являющиеся важным элементом жизни верующих, можно уверенно говорить о том, что поправки имеют отчетливый антирелигиозный характер.

В центре предлагаемых поправок — право неких общественных организаций посредством инспектирования «осуществлять контроль за сохранением, использованием, содержанием и популяризацией объектов культурного наследия» («Статья 8.1. Общественный контроль в области охраны объектов культурного наследия»).

Рамки и критерии этого контроля никем и ничем не определены. Вполне очевидно выведение деятельности этих «контролеров» из общей правовой сферы российского законодательства. В сущности, перед нами карт-бланш на создание неких негосударственных чрезвычайных контролирующих органов в области культуры, деятельность которых будет некому проверить на соответствие правовым критериям. Невольно напрашиваются исторические сравнения с хунвейбинами и комсомольскими бригадами первых лет советской власти.

Церковь, являющаяся, согласно регистрации в Минюсте, общественной организацией, объединяющей верующих граждан, отчитывается перед государством о текущей уставной деятельности, за исключением духовных аспектов, связанных с Таинствами и потому прикровенных.

С точки зрения верующих, этого более чем достаточно. Введение же норм, допускающих инспектирование одних общественных организаций другими, противоречит принципам гражданского согласия и провоцирует прямые общественные конфликты в России.

Кроме того, необходимо учитывать, что религиозные объекты аналогичны жилым помещениям. Это вытекает из экклесиологических принципов церковного общежития, в соответствии с которыми члены общин и приходов являются коллективными пользователями помещений внутри таких религиозных объектов.

Когда православные ценой своей жизни защищали храмы от большевиков, они защищали не имущество в утилитарном смысле, а свой Дом, который нарекался Домом молитвы. Поэтому норма неприкосновенности жилища может распространяться и на храмы.

Скажем прямо: у российских верующих вызывает тревогу возможность санкционированного законом вторжения неких «контролеров» в храмы, монастыри, скиты, кельи, семинарии и так далее под предлогом «служения культуре» и «сохранения наследия». Это грозит прямым вмешательством в богослужебную практику, связанную с каждением, использованием свечей, крещением, отпеванием покойников и множеством других аспектов богослужебной жизни. Это вдвойне печально, поскольку удар в итоге придется не только по выбранной жертве — в данном случае по верующим, – но и рикошетом по самой культуре.

Необходимо особо подчеркнуть, что, согласно предлагаемым поправкам, «религиозные организации не могут выступить в качестве учредителей общественных инспекций» (п. 2 ст. 8.1 проекта). Таким образом, в соответствии с логикой законопроекта одни общественные организации ставятся над другими и их контролируют. Если при этом учесть, что первые — светские, а вторые — религиозные, получается элементарная дискриминация по признаку отношения к религии. Здесь имеет место прямое нарушение конституционных принципов свободы совести.

Более того. Это не просто нарушение прав верующих, но попытка придать нарушению институциональные формы. Совершенно очевидно, что в своем нынешнем виде поправки к проекту Федерального закона «О внесении изменений в Федеральный закон «Об объектах культурного наследия» ведут общество к гражданскому конфликту и вызовут рост социального напряжения между светскими и религиозными организациями, поскольку первым делегируется право надзирать за вторыми в культурно-имущественных вопросах. Такая форма неравенства, разумеется, совершенно не допустима, и российские верующие, как православные, так и представители других религий и конфессий, никогда не смирятся с возникшей ситуацией. Причем обиднее всего то, что напряженная ситуация вызывается искусственно, так сказать, на ровном месте, без всяких социальных предпосылок, исключительно с помощью юридического крючкотворства.

В сущности, сегодня в рамках идеи культурных общественных инспекций мы имеем дело с новым витком антицерковной кампании, которая началась в 2012 году. Напомню ее этапы.

Вначале прошла серия провокаций, в которых использовали представителей так называемого актуального искусства. Пиком этого этапа было прямое вторжение в храм Христа Спасителя. Потом известный бизнесмен развернул кампанию по принятию специального «Религиозного кодекса» — документа, который предполагал выведение верующих из-под юрисдикции Конституции РФ и обязывал их жить по отдельно прописанным для них правилам.

Принятие этого «Религиозного кодекса» по сути означало бы создание юридического «гетто» для верующих, то есть для социального большинства — 80% населения России.

Затем начинается третий этап — долгая изнурительная информационная борьба против включения теологии в список дисциплин ВАК, по которым присуждают ученые степени. Во всем мире теология имеет полноправный научный статус, кроме России. Политическая задача этой кампании очевидна: препятствовать развитию интеллектуального потенциала Церкви. И вот теперь — четвертый этап.

В целом подход, заложенный в основу нынешних поправок, идентичен по смыслу упомянутому «Религиозному кодексу», хотя и сфокусирован на более узком круге вопросов. Но повторим еще раз: церкви являются в России общественными организациями. Они строят отношения с государством на общих основаниях с аналогичными светскими организациями.

Поэтому в отношении объектов религиозного назначения должны принимать решения религиозные общественные организации, а в отношении светских объектов — светские. В противном случае нарушается принцип разделения светского и религиозного. И здесь, конечно, возникает прямой вопрос к авторам обсуждаемого нами «культурного» законопроекта: зачем вам это нужно?

До сих пор надзор за культурным наследием и обеспечение его сохранности осуществлялись всевозможными государственными органами — от Генпрокуратуры и Минкульта до Роспотребнадзора и МЧС на основании четко прописанных правил. И верующие нашей страны активно им в этом содействовали. Согласно же тексту нынешних поправок получается, что контроль теперь осуществляется с двух сторон — федеральными органами и «общественными инспекциями». Но любой юрист легко объяснит, почему дублирование функций ведет к ухудшению реального контроля и коррупции. Уже сейчас можно прогнозировать скатывание ситуации с культурным наследием к правовому произволу под вывеской заботы о культуре.

Государство может наводить порядок в культуре само, не перекладывая свои обязанности на неизвестных волонтеров, поскольку ответственность у этих волонтеров нулевая. Мы их не знаем, мы не голосовали за них на выборах, их деятельность не регулируется основным законодательством, это организации-однодневки. Они не только не наведут порядка в культурном хозяйстве, но и устроят там такое, что если раньше шедевры Эрмитажа находили на помойках в единичных экземплярах, то теперь будут находить партиями.

Нужен ли нам законопроект, несущий с собой груду новых проблем как в сфере культуры, так и в области правопорядка? Не нужен.