Куда вернуться?

Фото: Эдуард Гордеев / egord.photosight.ru

Внутри своего времени мало кому жить нравится. Во-от раньше, мол. Не в те времена я родился/родилась. С моей изысканностью при королевском бы дворе, да при свечах в менуэте длинными бы платьями пол подметать… О коровнике при крепостном праве думается, естественно, меньше. Но, так или иначе, иллюзии о лучших временах, которые канули во что-то, присутствуют. Соблазн возникает в виде вопроса: Куда вернуться? Какую эпоху реставрировать?

А какие, собственно, варианты?

Русь до Петра, Русь Петровская, дела Советские. Кажется, все.

У всех перечисленных эпох есть свои смысловые стержни. Русь до Петра, в идеале, стремилась к всенародной святости. Русь Петровская стремилась к величию государства. Советская страна хотела социальной справедливости. Эти три положительные стержневые момента отмечал Святейший, когда в одной из проповедей анализировал наш исторический путь.

Только вернуться туда нельзя. Не только туда. Никуда вернуться нельзя. А если было бы можно, то нужно было бы сказать: Не нужно! Никуда не нужно возвращаться!

Нельзя возвращаться в наш «русский шариат», именуемый «Домостроем». Это хорошая книга, особенно, для своего времени. Как грибы солить, как гостей принимать, как дрова на зиму запасать, да все с верой… это прекрасно. Но написать новое исчерпывающее руководство для христианского быта в эпоху супермаркетов и микроволновок – занятие, заранее обреченное на неудачу. Безмерно усложнившийся быт уже не поддастся строгой детализации.

В Петровскую парадигму возвращаться самоубийственно. Там есть победы – виктории, скорее – у армии, флота, архитекторов, литераторов и дипломатов. Но у Церкви в эту эпоху, боюсь, нет побед. Есть отдельные вспышки святости. Димитрий Ростовский, Иоасаф Белгородский, Оптинские отцы. Но Церковь в целом завалили бюрократической волокитой, приучили к министерскому поведению, запугали прещениями соответственных канцелярий и стреножили послушанием государственным интересам. А потом, в «минуты роковые» ее и повели на расстрел за «сакрализацию антинародного режима».

Что до Советской поры, то церковная жизнь этого милого для некоторых «гетто» никак не вписывается в задачи сегодняшнего дня. Сам режим выживания неприемлем для наших времен, призванных к широкому созиданию и обновлению. В общем, возвращаться некуда.

У всех трех эпох есть свое имя, если подумать. Власть обряда, власть поверхностно верующей державы и власть людоедских идей всемирного счастья без учета какой-либо религиозной жизни. Точно, возвращаться некуда. Но есть возможность возродить проповедь, которая, а) при «Домострое» не в чести, б) при Петре подозрительна и в) при Советах запрещена. Сегодня в этом отношении есть свобода. Нужно рискнуть воспользоваться. Это момент нежданной свободы для духовенства. Оно уже не хранитель древностей, не слуга царя и не враждебный элемент, как в три ранее помянутые эпохи. Оно больше. Вечная проблема в том, что мы не готовы. Генералы, говорят, всегда готовятся к прошедшим войнам. Проблемы прошлого затуманивают задачи настоящего. Так и у нас может быть. Вернуть старину, укрепить державу или просто выжить, вот то, чем удобнее всего заниматься. По вкусу. Кто в чем застрял. А люди тем временем иссыхают от жажды слова.

Заметьте, насколько говорлива наша эпоха. Теледебаты, политические шоу, парламентские выступления, митинги. Да кино, да театр, да прочее-прочее. Ведь это все избыток словесной деятельности. Дело за нами.

Есть такое понятие, как священные жидкости: вода, вино, молоко и мед. Это некий аналог четырех рек, вытекавших из Рая. Вода, чтоб жить. Вино, чтоб веселиться. Мед, чтоб насладиться. И молоко, чтоб подкрепиться. У проповеди все это есть.

Вода, это просто пообщаться. Люди хотят, чтобы с ними говорили. Чтоб епископ был доступен, как пастырь, а не как высокий чиновник с часами приема. Вода, это беседа. На самые разные темы в режиме человеческой близости.

Вино, это догматы. Это раскрытие смысла праздников и чтений из Писания на особые дни. Здесь не нужно беседовать. Здесь нужно говорить, как Моисей с горы. В радости и с властью. Нужно возвещать глубокие истины, открытые Богом, не допускающие дискуссии. Такое знание веселит душу веселием Божественным. Блажен тот, кто умеет раздавать подобное питье народу.

Мед, это и притча, и назидательная история, и случай из жизни. Это то, что назидает, веселя. Нельзя же быть вечно в напряге. Постные лица круглый год, это не всегда признак строгого постничества. Иногда это признак запущенной болезни. Скажем, уныния. Или мизантропии. Гляньте, как веселы временами были старцы! Как умели шутить, отгоняя от людей мрачного беса уныния. Амвросий в Оптиной, Гавриил в Самтавро и другие. Это был мед.

А молоко, это практическая нравственная пища для духовных младенцев. Не просто «не кради», «матом не ругайся», «даром деньги не трать». А почему нельзя брать чужое, почему нельзя помнить обиды, почему нельзя завидовать. Это облегченный жизненный практикум для простецов.

Очевидно, для «воды» нужно быть просто человеком. Для «вина» - человеком, одновременно и молитвенным и образованным. Для «меда» - прожившим жизнь и умеющим, вопреки скорбящему сердцу, по-доброму улыбаться. Для «молока» - практичным вождем словесного стада. Практиком, а не мечтателем. Все это может соединиться, и должно соединяться только в епископе. Остальное – исключение. Заваленный кучей дел и бумаг, епископ, как ни крути, все же должен быть похожим на тех, кого мы называем «иже во святых отцы наши». Это Василий Великий, Григорий Богослов и Иоанн Златоуст. Не только они, но они заметнее. Да можно и эпоху назвать, «куда сбежать», если захочется. Давайте сбежим в эпоху великих каппадокийцев.

Еретиков кругом полно (как у нас). Расколы церковные множатся. Власть не постоянна. То покровительствует, то гонит, как зайца на охоте. Люди смущены и перепуганы. (Все, как у нас) Язычество не исчезло (это у них, а у нас возрождается). Вселенная в смятении.

Но они проповедуют день и ночь. Вошел в храм, люди пропели псалом – тут же беседа на пропетый псалом. Это находим у Василия. Прочли Евангелие – тут же беседа на прочитанное. Это находим у Иоанна. Мы до сих пор (!) питаемся их трудами. Должны же быть дети похожи на отцов. И если они «во святых отцы наши», то и нам стоит продолжить их труды, в качестве и в подходе.

Одним словом, давайте вернемся во времена широкой церковной проповеди. Она звучала вопреки власти, вопреки язычникам, вопреки еретикам. Конечно, вопреки собственным слабостям и недостоинствам. Но она звучала!

Мы скажем: Ну-у, знаете, я ведь не Златоуст. Так ведь и он мог сказать: Ну-у, знаете, я ведь не Павел! Не с казал, однако. Не спрятался за спину секретарей и келейников. Не прожег время жизни на пирах со знатью. Вышел на бой и в конце победил. Он – отец наш. Глянем, дети на отца, и – вперед, на работу. У нас на Руси еще не было более удобных времен для проповеди. На нас работает и общая грамотность населения (не было такого раньше). На нас работает отсутствие явного богоборческого пресса. На нас работает наша общая образованность. Все мир объездили, все книжки читали. Наличие новых коммуникационных связей, тоже – наш плюс. У нас столько плюсов, что воскресни Василий Великий, он бы закричал: Вы почему времена не различаете?! Почему не пользуетесь широко открытой дверью?! А если был бы с ним рядом святой Николай из Мир Ликийских, то он бы нам всем отвесил бы по оплеухе за лень и невыносимое лукавство. И был бы, как всегда, прав.

Нужно вернуться (если уж возвращаться) в эпоху отцов. Пока не поздно. Пока не закрыта дверь. Это единственная эпоха, в которую стоит попробовать возвратиться. Не целиком, ибо это невозможно. Но в принципе, что крайне необходимо.