Встреча. Покаяние

Прот. Андрей Ткачев:Братья и сестры, здравствуйте! Темой сегодняшней нашей встречи мы выбрали такое тяжелое и глубокое понятие как покаяние. Будем об этом говорить, поскольку до тех пор, пока человек сохраняет возможность перемены, мир имеет смысл.

Как только человек превратится в нераскаянное забетонированное существо, отталкивающее от себя всякую мысль о перемене благой, не будет смысла в жизни отдельного человека, не будет смысла в жизни человечества.

Будем говорить о покаянии в нашей среде — в аудитории молодых людей, которым интересен этот христианский дискурс в середине XXIвека. Здравствуйте, друзья!

Итак, покаяние. Мы будем подходить к этому вопросу с разной стороны — насколько оно сочетается с исповедью, охватывает ли исповедь покаяние полностью, или есть, кроме исповеди, еще что-то в покаянии.

Может быть, вы из своего опыта скажете, как менялась ваша жизнь, как долго вы шли к пониманию этого понятия, и как оно отразилось на вашей личной жизни.

Вопрос: Добрый день! Татьяна, инженер-проектировщик систем пожарной безопасности, домохозяйка. Мне хотелось бы обратиться к евангельским событиям на примере апостола Петра и Иуды.

Как мы знаем, в их жизни было предательство Господа нашего Иисуса Христа. Но апостол Петр принес плоды покаяния. Он раскаялся, он засвидетельствовал свое раскаяние своей кровью, своей проповедью, а Иуда повесился. Вот какие качества души человека способствуют искреннему покаянию и исправлению жизни?

Прот. Андрей Ткачев:Смотрите, Иуда с формальной точки зрения сделал почти все. Он назвал свой грех, признал себя грешником — сделал то, что делает любой кающийся человек. Он сказал: «Я согрешил, предал кровь неповинную», — причем сказал он это в собрании людей. Не один на один с Богом, а людям сказал, и это очень важно.

Иуда объявил себя грешником, виновным в пролитии Христовой крови. Вроде бы чего еще нужно? Мало того, он возвратил деньги, которые взял за свой грех. То есть он был куплен на грех и возвратил незаконную плату. Но оказалось, что этого мало.

Вот, например, ты украл, а потом тебя замучила, загрызла совесть, ты вернул деньги, которые украл, и сказал всем: «Я грешник, я украл деньги». Оказывается, это еще не покаяние. Это очень важные шаги к нему, но там еще чего-то не хватает. Чего же не хватает? Это были формальные признаки покаявшегося человека, но какого-то последнего шага Иуда не сделал, поэтому его загрызло отчаяние, и он повесился.

Если бы покаяние было настоящим, Иуда дотерпел бы, по крайней мере, одни сутки, до воскресения Христа. Мы не знаем его судьбы, если бы он, в числе прочих, узнал бы о том, что Учитель жив, потому что Христос воскресший говорит: «Рцыте ученикам моим и Петрови».

Почему Христос здесь выделил Петра? Потому что Петру было тяжелее всех. Всем было плохо просто оттого, что Христос умер, Петру же было хуже всех, потому что он еще и предатель, изменник. По своей трусости он отказался от Христа: «Я не знаю Его». Никто больше такого не говорил. Поэтому Господь воскресший и говорит: «Скажите ученикам и Петру, что Я жду их в Галилее».

Если бы Иуда был жив, может быть, было бы сказано: «Скажите ученикам, и Петру, и Иуде, что Я живой». Но Иуде уже нельзя было ничего сказать, потому что Иуда сделал последний шаг. Значит, покаяния, формальных его признаков — назвать грех, признать его, согласиться с тем, что я человек беззаконный, исправить плоды греха, например, вернуть деньги, украденные или взятые за грех — еще мало.

Значит, нужны еще какие-то тонкие, глубокие вещи, которые касаются открытия души перед Богом, и должна прийти сила от Бога человеку. То есть к кающемуся приходит сила жить дальше, а грешник жить не хочет.

По сути, покаяние — это такое антисуицидальное состояние. Если же я останусь жить с тем, с чем я живу, то долго я прожить не смогу. У совести зубов нет, но она сжевывает человека до смерти. Эта совесть зажует меня до смерти, потому что я дальше так жить не могу, и, чтобы мне не прыгнуть с крыши, я иду каяться.

И когда покаяние совершается, когда оно происходит, то приходит эта сила от Бога. То есть у тебя хватает сил упасть на колени, а Бог дает тебе силы подняться с колен и выпрямиться. У Иуды этого не было, а у Петра это было.

Множество вещей, похожих на покаяние, когда называется грех и происходит осуждение себя с биением в грудь со словами, как у католиков: “Meaculpa, meagratia”, где слово сulpaозначает «я виноват, я очень виноват» — это, оказывается, до конца ничего еще не значит. Это значит много, но не до конца.

Поэтому, когда нам предстоит покаяться в своих грехах, мы должны ждать плода покаяния, о котором Вы сказали. Слова «плод покаяния» — это слова Иоанна Предтечи. Он говорил людям, приходившим к нему: «Кто вам внушил бежать от будущего гнева? Сотворите плод, достойный покаяния».

То есть у покаяния должны быть плоды. Это не просто «я раскаялся», а «я поменялся». Как говорит апостол Павел: «Кто воровал — впредь работай своими руками и уделяй неимущим». Вот это плод покаяния, то есть прекращение греха и возмещение прежнего. То есть нужен плод, достойный покаяния. Это очень важная вещь, которая касается каждого кающегося.

Паисий Святогорец говорил: «Мы сегодня едим постную пищу, но не постимся. Мы читаем духовные книги, но не имеем духовного опыта. На исповеди мы называем свои грехи, но не каемся. Мы знаем наизусть много молитв, но не молимся».

То есть можно все это знать и даже каким-то образом приводить в действие, но это может оказаться не до конца ценным в глазах Божиих. Кто вообще меряет покаяние? Священник, выслушивающий исповедь, человек, приносящий покаяние? Нет. Очевидно, мерило покаяния — это отношение Бога к кающемуся. Ты приносишь Ему покаяние, как молитву, например.

Как можно измерить молитву? Человек говорит: «Я читаю каждый день по 3 акафиста и кладу 85 поклонов». Ну, и что? То есть это ты себе дал цену, назвал какие-то молитвенные труды, которые тебе кажутся очень важными.

«Я никогда не пропускаю утреннее правило». Значит ли это, что ты молишься? Спросите у Бога, молится он или нет. Ты же молишься Богу, Бог и оценит твою молитву. Только Он имеет право оценить твою молитву, поскольку ты молишься Ему.

Сам ты не можешь оценить свою молитву. Ты можешь измерять ее протяжностью текстов, количеством времени, потраченного на молитву, но это будут какие-то второстепенные характеристики. Самая главная характеристика — это то, что Бог скажет о твоих молитвах. А Он скажет: «Я вообще не знаю, по-моему, ты ни разу не молился». Может быть такое? Ты лоб разбивал, а Он скажет: «Не слышал Я тебя».

Есть интересный рассказ о двух монахинях, из которых одна читала по нескольку кафизм в день и вычитывала много Иисусовых молитв, а вторая клала только три земных поклона с молитвой «Боже, прости меня».

Как-то они попали к какому-то светлому человеку, который знал больше, чем все, то, что от Бога. Он сказал монахине, которая клала три поклона: «Мало ты молишься, только три поклона в день», — а другой он сказал: «Ты вообще не молишься».

Как можно оценить покаяние, молитвы? Можно ли в килограммах измерить покаяние, или в джоулях, или в килокалориях? Нет никакой шкалы измерения для покаяния, кроме того, что Он скажет о тебе. А если ты имеешь силу жить дальше, и имеешь ненависть к греху, который раньше совершал, и не желаешь его больше повторять, попадая в ту же ситуацию, в которой раньше грешил, значит, ты покаялся.

Допустим, тебе давали зарплату, и ты не доносил ее до дома, потому что ты по магазинам расшопился и принес домой две оставшиеся копейки и мешок всякой чепухи, которую накупил, значит, ты не умеешь пользоваться деньгами. Ты их зарабатываешь, но тратить не умеешь.

В другой ситуации ты получаешь деньги на руки, уходишь домой, расписываешь их на все необходимое — на коммуналку, на то, на се, значит, ты уже научился пользоваться деньгами, значит, покаяние произошло.

Вот об этом, в общем-то, стоит думать, потому что шептать под епитрахилью одно и то же на исповеди мы горазды, а что дальше? Плод где? Сила где? Радость где? А ведь сколько раз в текстах говорится: «Радуйтесь, грешники».

То есть пришло искупление, беззаконники, радуйтесь. Идите, получайте прощение даром, голодные, ешьте Мой хлеб, кто жаждет, пейте Мою воду даром. Радость от прощения должна сопутствовать покаявшемуся человеку. Если ее нет, значит, ничего нет. Слова есть, отданные деньги есть, а покаяния, может быть, и нет.

Вопрос: Здравствуйте, отец Андрей! Меня зовут Дмитрий. Я хотел бы задать Вам следующий вопрос: верно ли, что Господь очищает человека, приносящего плод покаяния, так же, как при Таинстве Крещения?

Прот. Андрей Ткачев:Верно. Иоанн Лествичник говорит: «Слезы после крещения дороже, чем вода крещения». То есть, если человек, приносящий Богу покаяние в грехах, совершенных после крещения, плачет, то эта влага из его глаз при покаянии дороже, чем вода, в которой его омыли, превращая в христианина. Это правда.

В молитвах, обращенных к Иоанну Предтече, говорится о том, что он начальник обоих покаянных действий — и крещения, и исповеди, потому что он звал всех людей к перемене и к тому, чтобы они исповедали свои грехи и исправились, и он же погружал их в воду, символически очищая.

Одно и то же действуют как бы одинаково, и то и другое обновляет душу, с той лишь разницей, что в крещении мы имеем дело с человеком грязным, тотально грязным, то есть мы превращаем сына проклятия в сына неба, в исповеди же мы имеем дело с уже осквернившимся принцем. То есть перед нами принц, одетый в грязное, потому что он христианин, достоинство христианское у души уже есть, а грязь душевная говорит о том, что душа его потеряла — достоинство. Это разные вещи.

Каяться после крещения тяжелее, чем креститься. Почему велика драгоценность покаянных слез крещеного человек? Потому что каяться после крещения тяжелее. Это люди хорошо знали, поэтому вопрос крещения всегда был дискуссионным.

Например, можно ли крестить младенцев? Эта дискуссия была и в Древней Церкви. «Можно ли максимально отдалить мое крещение, не креститься мне сейчас, например? Допустим, мне 25 лет, можно ли мне креститься в 50?» Говорят: «А зачем?» — «Чтобы после крещения как можно меньше грешить».

Это всегда тревожило людей, они боялись грешить после крещения. Причем они понимали, что человек — это человек, а грех — это грех, и согрешить можно всякому человеку, в случае, если Бог попустит. Поэтому они хотели отдалить крещение.

Царь Константин крестился на смертном одре. Почему? Потому что он не хотел грешить после крещения. Он говорил: «Поеду в Иерусалим, пойду на Иордан, в Иордане омою грехи свои и больше не буду грешить». Но не получилось. Он заболел, слег, и пришлось ему креститься буквально на смертном одре. К Иордану Бог его не допустил.

Василий Великий оттягивал свое крещение, и Григорий Богослов оттягивал свое крещение, для того чтобы после крещения не грешить. Душа, приобретшая благородство, с трудом возвращает его, если потеряет.

Покаяние называется вторым крещением, кстати, покаяние — второе по своей силе после крещения. Покаяние меняет расклад мировой истории, если угодно. То есть мировая история зависит в полной мере от того, есть ли в мире по-настоящему кающиеся люди.

В Слове Божием мы находим выражение: «Ангелы на небеси радуются о едином грешнике кающемся». Можете себе представить, сколько есть ангелов? Я не могу представить, на самом деле, их очень много. Праведники описывали свои видения: «Тьмы тем и тысячи тысяч служили Ему». Херувимы, серафимы окружают Его, как в улье пчелы матку. И вот эти мириады бесплотных сил небесных, духовных, светлых, умных, замечают, что на земле кто-то совершает покаянный труд.

Сколько миллиардов людей живет сейчас на земле, и вдруг во всей массе этого мегамуравейника загорается какая-то светлая точка. Значит, какая-то душа начинает плакать о своих грехах, звать Бога и говорить: «Господи, прости меня! Господи, помилуй меня! Господи, очисти меня! Господи, не оставь меня!»

И вдруг вся эта масса ангельского мира, огромное количество этих бесплотных духов, страшных, многоочитых, шестикрылых, замечают это движение человека и начинают радоваться. Все ангелы на небесах радуются об одном грешнике кающемся! Понимаете, что такое покаяние? Оно тут же привлекает к земле внимание всего неба.

А если, например, архангел Михаил скажет архангелу Гавриилу: «А они прорыли тоннель под Ла-Маншем», — тот отвечает: «Да мне все равно как бы». — «А они изобрели, например, лекарство от грибка под ногтями». — «Ну, и что?» — «Россия вышла в полуфинал чемпионата по футболу». — «Ну, и что?»

И вдруг они все зашевелились. Какой-нибудь Иван Иванович Иванов дома ночью встал на колени. Дети уснули, жена похрапывает, а он встал перед окошком, смотрит на звезды и плачет. Говорит: «Жил, как свинья, скоро умирать, а ничего доброго не сделал. Господи, прости меня!»

Все ангелы смотрят на него и говорят: «Слава Богу! Слава нашему Творцу! Вот еще одна душа спасается». То есть это покаяние привлекает к себе внимание всего духовного мира. Благодаря ему стоит жизнь, и оно имеет ту же силу, что и крещение.

Вопрос: Отец Андрей, меня зовут Елена. Я провизор, занимаюсь регистрацией лекарственный средств. У меня такой вопрос: если покаяние подразумевает какое-то изменение человека в дальнейшем, но, если человек кается на смертном одре, когда у него уже нет времени на какие-то изменения и возможности, примет ли это покаяние Господь?

Прот. Андрей Ткачев:В Церкви есть понятие клиники, когда больной на одре болезни крестится из-за страха смерти. Среди всех сводов правил церковной жизни есть такое правило, что, если человек на одре болезни из-за страха смерти крестился, а потом выздоровел, то, например, ему нельзя быть священником, потому что его приход в Церковь, его крещение, омытие грехов было плодом не его стремления к новой жизни, а плодом, по большей части, страха смертного.

У Мартина Лютера есть выражение «покаяние висельника». Он говорит: «Ничего не значит покаяние человека перед лицом смерти». Каяться нужно, когда ты сыт, здоров, когда тебе ничего не угрожает, когда у тебя просто болит душа. А вот когда тебе объявили какой-нибудь онкологический диагноз и очертили близкие сроки ухода из этого мира, ты начинаешь метаться и каяться, и твое покаяние — это покаяние висельника, в нем нет цены.

Я с ним не согласен. В нем есть цена, потому что один из разбойников так и покаялся — покаянием висельника, и благоразумный разбойник первым вошел в рай. Мы постоянно поминаем его слова на Литургии: «Помяни мя, Господи, егда приидеши во Царствии Твоем». То есть цена в нем есть.

Но, конечно же, нужно обратить внимание и на величину этой цены, потому что лучше всего, когда это совершается в мире и по совести, а не тогда, когда секира при корне древа лежит, когда людям угрожает голод, всемирная война или распад семьи. Да, можно, конечно, вскочить в последний вагон уходящего поезда, но лучше войти в вагон, придя на перрон заранее, спокойно расположиться и ехать в Царство Небесное.

Вот такая вот двоякая вещь. В покаянии всегда есть цена, всегда, но лучше, когда человек кается вовремя, а не тогда, когда ему в затылок уже дышит какая-нибудь смертельная опасность.

Вопрос: Отец Андрей, меня зовут Юлия Калашникова. Я занимаюсь музыкой и музыкальной журналистикой. У меня такой вопрос. Вы сейчас говорили, что люди, в принципе, каются в одних и тех же грехах. Ну, не в убийстве, конечно, а в том, что позавидовал, солгал, разгневался.

Прот. Андрей Ткачев:Ну, да. Даже в более мелких: вставал ночью к холодильнику, ел по ночам.

Вопрос: То есть они все время повторяют их. И тут же Вы заметили, что, находясь в благополучном состоянии, человек более остро осознает все свои грехи. Получается, что большинство людей живет достаточно трудно.

Еще Оскар Уайльд сказал, что быть добрым, заниматься благотворительностью могут только состоятельные люди, которым не надо каждый день ходить на работу и зарабатывать на кусок хлеба, а все остальные обыватели — они, в принципе, не должны быть добрыми.

И получается, что вот мы раскаиваемся, а потом выходим в мир, соприкасаемся с другими людьми и невольно начинаем опять совершать те же грехи. Но мы же не можем все уйти в монастырь. Вот как с этим быть? Что делать?

Прот. Андрей Ткачев:В восточной традиции был обычай омывать ноги пришедшему гостю. Это действие имеет, так сказать, духовно-символическое значение. Когда на Тайной Вечере Христос омывал ноги ученикам, Петр, по-моему, сначала воспротивился. А когда Господь сказал: «Если не омою тебя, то не будешь иметь части со Мною», — Петр вскочил и сказал: «Тогда не только ноги, но и руки, и голову мне омой».

У апостола Петра как бы нет середины. Он, как русский человек, мечется из края в край, а Господь ему говорит: «Не нужно, омовенному нужно только ноги омыть».

Мне кажется, что, если речь идет о серьезных вещах, то покаяние подобно полному омовению. Поскольку ты ходишь по улицам, идешь по пыльной дороге, обутый в сандалии, как это везде там было, в этих палестинах, то тебе, собственно, нужно только ноги омыть.

Вот та чепуха, в которой как бы буксуют люди на исповеди (я сознательно называю это чепухой, потому что это чепуха и есть), когда они глубоко погружаются в чепуху, это, в общем-то, не более чем омовение ног. Чистому не надо больше, он как бы весь чист, но ноги неизбежно грязные.

То есть, если бы мы жили в те времена, то мы бы имели грязные ноги каждый день, потому что носков тогда не было, дороги были пыльными. Но, замарав ноги, запылив их по дороге, не нужно омываться полностью.

Священству нужно научить людей разделять между грехом и грехом. Например, мама говорит: «Я раздражаюсь на детей. Их у меня трое — одному полгода, второму два, третьему три». Священник говорит: «А разве ты можешь не раздражаться на них? Может быть, тебе даже не стоит об этом говорить, потому что это очевидно. Ты одна. Тебе бабушка, мама или свекровь помогают?» — «Нет, не помогают». Ты еще узнаешь, что они живут в однокомнатной квартире, она с ними толчется с утра до вечера безвыходно, и никто ей не помогает. И она, конечно, устает и раздражается.

Стоит ли ей, регулярно приходя на исповедь, держа подмышками двух малышей, голову под епитрахиль, каждый раз говорить одно и то же: «Я раздражаюсь на детей и устаю»? Это совершенно очевидные вещи, не надо даже тратить время, чтобы говорить о них.

Если я знаю ее, она знает меня, и она регулярно приходит в храм ко мне: «Что-нибудь новое у тебя есть, кроме того, что ты устаешь и раздражаешься на детей?» Она говорит: «Нет, больше ничего нет». — «Ну, так иди и причащайся. Зачем тебе стоять в очереди, тратить свое и мое время на очевидные вещи?»

Вопрос: Она же искренне в этом раскаивается.

Прот. Андрей Ткачев:Пусть она раскаивается внутри себя, этого вполне достаточно.

Вопрос: Но когда я прихожу на исповедь и говорю: «Как обычно», — священник мне отвечает: «Ну, это плохо».

Прот. Андрей Ткачев:То есть нужно что-то новое, крепкое такое, да?

Вопрос: То есть, в общем, я не изменилась, все то же самое.

Прот. Андрей Ткачев:Но мы же понимаем, что отсутствие больших грехов не означает святость человека. Иногда можно иметь большие грехи и быть святым, как Мария Египетская, например.

Она же поисповедовалась через 47 лет. Все 47 лет она жила в пустыне без исповеди. И только когда пришел Зосима, она, поговорив с ним, раскрыла перед ним свою душу. Она 47 лет жила без исповеди и уже летала на молитве, на локоть поднимаясь от земли. То есть она была святой грешницей.

А есть как бы грешные святые, не знаю, несвятые святые, есть святые несвятые, есть все, что хочешь. Если человек говорит: «У меня нет больших грехов. Ну, слава Богу, нет, с последней исповеди не было», — ну, так что, я должен печалиться об этом, что ли? Если мы подсадим людей на это ковыряние в мелочах, то мы должны понимать, что у мелочей нет дна, они не заканчиваются.

Допустим, вы будете одержимы идеей чистоты, и у вас будет все чисто. Но, подождите, я сейчас надену очки с инфракрасной подсветкой, и уже в этих очках, оказывается, пыли много, и ты опять начинаешь все мыть. А потом ты наденешь еще какие-нибудь очки, потом ты будешь с увеличительным стеклом смотреть, и ты будешь каждый раз находить все больше грязи, она будет везде, но это будет уже психическое заболевание.

То есть ты из нормальной хозяйки, у которой все чисто, превратишься в какую-то сумасшедшую женщину. У тебя будет маниакальное стремление к абсолютной чистоте, которая возможна только в барокамере. Майкл Джексон жил в барокамере, это ему не помогло, он умер довольно молодым.

Не нужно жить в барокамере. Невозможно достичь абсолютной чистоты. Даже в операционной, где все протирают спиртом, где должна быть идеальная чистота, при желании можно найти какую-нибудь пыль на окне. Ну, а как иначе?

А если перед вами духовенство, например, ставит задачу, чтобы вы были абсолютно чистыми и каждую эту заразу приносили: «Вот в этом каюсь сегодня, в этом завтра», — то это значит, что мы оба с вами больные. Мы не понимаем, что такое жизнь, и чего мы хотим от жизни.

Что такое фарисейство, в конце концов? Фарисейство — это состояние полностью перепутанных понятий в отношении главного и второстепенного. Для фарисея все второстепенное — очень главное, и все главное — очень второстепенное. То есть главный признак фарисея — он все перепутал.

Для него, например, очень важно вычитать правило, и ради этого он всех пошлет на все буквы, чтобы все отошли от него на пять метров и не мешали ему вычитать это правило. И он будет его вычитывать, и будет полностью уверен в том, что, нахамив всей своей семье и вычитав правило, он совершил благое дело. Всем нахамил, правило прочитал — и доволен. Это и есть фарисейство. Он не понимает, что лучше прочитать правило про себя по памяти под одеялом, когда уже лег спать, и ни с кем не поссориться.

Мы не выслушиваем и не выстаиваем святую Литургию из-за этих странных очередей на исповедь. Ладно бы, человек поднял руку, например, на домашних или осквернил свой рот какой-нибудь бранью за рулем. Вот едут и матюкаются на всех, кто подрезает и ехать мешает. Ладно, иди, кайся.

Но если мы привели какой-нибудь пример, когда нет ничего такого, архитакого, нет ничего критичного, есть просто усталость, заботы, хлопоты и неизбежное какое-то измождение, раздражение, ну, и все. Надо облегчать людям жизнь, а не усложнять ее.

Если мы захотим превратить в аскета, например, какого-нибудь человека, живущего в миру посреди всей этой суеты и маеты, то мы, скорее всего, не сделаем из него аскета, но поселим в нем глубокий комплекс и родим нового шизофреника. По дороге к святости мы родим еще одного шизофреника, а нового святого не сделаем.

То есть нужно соизмерять требования к человеку. Если перед тобой старик и молодой, ты же не можешь их одинаково исповедовать, и одинаковые требования не можешь к ним предъявлять. Вот если есть эта педагогика отношения к человеку, то этот священник и эта Церковь — это община. А если ее нет, то это какое-то прокрустово ложе — растянуть всех до нужного размера или обрубить всех тех, кто вылезает за пределы, чтобы все были одинаковыми.

Так не бывает. Это преступление против Церкви, это преступление против человечности. Все эти люди — они как раз самые нераскаянные. Это жутко нераскаянные люди, уверенные в своей святости. Берегитесь этого. Христос говорил нам беречься закваски фарисейской и саддукейской.

Вопрос: Здравствуйте, отец Андрей! Меня зовут Владимир. Я занимаюсь, помимо работы, благотворительностью. У меня такой вопрос: чем исповедь отличается от покаяния? Как не превратить исповедь в формальность?

Прот. Андрей Ткачев:Отношение исповеди к покаянию — это отношение общего к частному. Исповедь — это частное проявление общего. Например, человек покаялся в грехах, но его все еще мучает совесть. Он говорит своему духовнику: «А можно я во все дни жизни своей не буду есть в среду и пятницу не только, скажем, мяса, но и рыбы?»

Священник говорит: «А сможешь?» — «Думаю, смогу». — «Ну, помогай Бог. Пусть тебе этот будет труд ради грехов твоих». А потом человек говорит: «А можно я еще и понедельничать буду за детей своих? Я не воспитывал хорошо детей, а теперь буду держать пост за них в понедельник». Он говорит: «Да, давай. Помогай Бог, постись в понедельник за детей. Это будет твое покаяние, потому что, когда ты был молодым и здоровым, ты был плохим отцом».

Или он скажет: «А можно я буду приносить Вам ежемесячно какую-то часть своей зарплаты, а Вы будете отдавать нуждающимся на приходе? То есть не я сам, чтобы не гордиться, а я Вам отнесу, и Вы отдадите, только анонимно, чтобы не знали, кто». — «Можно». И так далее.

Человек берет на себя какие-то труды ради чего-то. Я знал женщину, ныне покойную, ее Верой звали, Царство Небесное. Она жила с неверующим мужем, и, пока дети не выросли, муж не пускал ее в церковь. У них было четверо или пятеро детей. Муж пил, бил ее и запрещал ходить в церковь, то есть она жила в аду.

Потом сыновья выросли, поставили папу по стойке смирно, не дали ему бить маму, и она почувствовала некую свободу, стала спокойно ходить в церковь. Ей было уже под 60. Дважды в год она ходила пешком в Почаевскую Лавру, 3 дня туда, 3 обратно. Сначала она ходила с группой женщин, потом сказала: «Я стала ходить одна, потому что, пока мы идем по дороге, мы болтаем, празднословим, и паломничество получается ложным. А я иду одна, читаю, молюсь».

Это покаяние. То есть покаянием может быть милостыня, воздержание, пешие паломничества, раздача неимущим всяких вещей, денег и продуктов, чтение священных книг, еще какие-то вещи. Все это называется покаянием, то есть у меня много грехов, и теперь, чтобы их загладить, я буду делать то-то, то-то, то-то, то-то.

Внутри всего этого есть еще место для исповеди. То есть исповедь — это частный случай, а покаяние — это нечто большее, чем исповедь. Слезы — это покаяние, какие-то молитвенные труды — это покаяние. То есть покаяние — оно широко охватывает жизнь, оно охватывает всю жизнь.

А исповедь находится внутри покаяния, может быть, даже как некое ядро, какой-то центр покаяния, но отнюдь покаяние не сводится только к одной исповеди, ни в коем случае. Если мы сведем покаяние только к исповеди, то мы и получим тот формализм, который царствует в нашем мире и не дает нам по-настоящему меняться.

Вопрос: Здравствуйте, отец Андрей! Меня зовут Мария. Я специалист по недвижимости. Скажите, пожалуйста, может быть родовое покаяние? Насколько оно важно? И как почувствовать, что именно сейчас пора уже позаботиться о роде, о том, что было совершено, чтобы не совершать впредь?

Прот. Андрей Ткачев:Еще как может быть. Есть такая пословица: грешники в аду заулыбались — у них в семье на земле родился монах. То есть, есть совершенно твердое убеждение, что, если в роду появился монах, то он вымолит много людей до какого-то колена, даже из тех, которые жили до него.

Мы же связаны какими-то очень серьезными невидимыми цепями и нитями — психологическими, генетическими, духовно-родственными и так далее. Например, кто-нибудь узнал, что его дед был на Соловках в расстрельной команде. У него у самого вроде бы жутких грехов, слава Богу, нет, но теперь его беспокоит совесть: «Что мне делать? У деда руки в крови по локоть или по плечи. У него было трое сыновей, один из них мой папа, и это же все лежит на нас. Давайте что-то делать».

Он будет думать, что ему делать. То есть, в конце концов, такое тоже возможно. Но дай Бог, чтобы у вас по роду не было ничего ужасного, хотя кто там знает, что у нас там по роду, правда? Мы же дальше, чем папа, мама, ничего не знаем. Ну, еще, может быть, знаем о дедушке и бабушке по материнской и по отцовской линии, а вот уже прадедушки, прабабки — это уже полная тьма, мы ничего не знаем о них. А кто знает, что они делали?

Вопрос: Здравствуйте, отец Андрей! Надежда, Первая академия медиа, курс телерадиоведущей. В продолжение этой темы такой вопрос: мы узнали, что прадедушка был убит, и мы просили священника, чтобы он отслужил чин погребения. Есть много таких людей, о которых мы не знаем, как они были убиты на войне и так далее. Во время чина погребения было что-то невероятное: свечи гасли, поднялся сильный ветер, происходило что-то страшное.

И вот первый вопрос: можно ли погребать людей, о которых ты не знаешь, каким образом они были убиты? Второй вопрос: если ты знаешь о каких-то родовых грехах, знаешь, что у человека была страшная жизнь, но он принес плод покаяния своей жизнью, передается ли этот грех на последующие поколения?

Прот. Андрей Ткачев:Что касается погребения, то об этом говорится в мясопустную неделю в наших погребальных службах, когда мы совершаем родительские поминовения. Люди ведь умирают не так, как хотелось бы, оплаканными, отпетыми, омытыми, окажденными фимиамом, погребенными в землю и лежащими под крестом.

Люди могут утонуть в водах, их может завалить упавшим домом. Они могут сгореть в огне, утонуть на корабле, стать пищей для рыбы морской. Огромное количество людей лишено христианского погребения.

Но есть дни в году, которые называются родительскими днями, родительскими субботами в Великом посту и за его пределами, Троицкая, Дмитриевская субботы, когда мы молимся за всех христиан, независимо от того, знаем мы их имена или не знаем. Тогда поминаются люди, всяко умершие, то есть по разным причинам лишенные погребения.

Сколько, например, в морях погибло военных моряков, сколько их пошло на дно. Мы даем себе ясный отчет в том, что совершение правильного погребения не является непременным условием вхождения души в рай. При невозможности совершения правильного погребения мы отдаем это в руки Божии и не тревожимся об этом. Господь Сам попечется о них.

С одной стороны, ушедшие поколения влияют на нас и не могут не влиять, наши предки могут передавать нам святость. А с другой стороны, они могут передавать нам какие-то родовые, наследственные грехи. Но запутываться в этом вопросе не стоит.

Если вы начнете глубоко копать эту тему, это будет опасно и неправильно. Для того чтобы избавиться от усиленного копания в своих предках, стоит вспомнить то, что говорит Иезекииль: «Перестаньте произносить пословицу: отцы ели кислый виноград, а у детей на зубах оскомина». То есть каждый отвечает за свои грехи, говорит Иезекииль.

Евреи слишком переживали об этом. Они, с одной стороны, усиленно списывали свои грехи на отцов своих, говоря: «Отцы наши грешили, и мы родились в плену. Отцы наши грешили, и Бог прогневался на нас. Отцы наши грешили, и теперь мы самые несчастные». Иезекииль сказал: «Перестаньте ныть и все сваливать на отцов. Хватит, за себя отвечайте, собой займитесь».

Эти слова нужно вспоминать нам, когда мы слишком заинтересовываемся темой предков: «Ах, предки то, предки это». А то получится, как в экранизации пьесы Шварца, когда король, которого играл Леонов, говорил: «Я все время подслушиваю, но это не я, это моя бабушка по материнской линии».

Понимаете, он все свои грехи списывал на своих предков: «Я воровать люблю, но это не я, это мой прадедушка». Он все сваливал на всех и генетикой оправдывает свои беззакония. Ну, нравится человеку грешить, да еще у него предки были слишком богатые на грехи, вот он все на них и сваливал.

Чтобы не было такой глупости, оставьте своих предков в покое. Они все грешники, в этом нет сомнения, кто-то больше, кто-то меньше. Кто-то из них, может быть, святой, а кто-то из них молится за нас. Кто-то из них хотел бы молиться, да не может. Ведь некоторые покойники молятся Богу, а некоторые не могут: «Не могу, нет у меня власти, нет силы призвать Бога за гробом», — потому что слишком мало призывали они Его на земле.

Так что оставьте это и не ковыряйтесь, лучше с собой разберитесь. И не списывайте свои родовые сложности на наших предков. Среди наших предков нет Николая Чудотворца, ни у меня, ни у вас. Вот был бы, мы бы тогда радовались. Ходили бы, били себя в грудь: «Мой дед — Николай Чудотворец». Нет такого у нас, поэтому успокойтесь.

Молиться — молитесь, но каяться придется каждому за свои грехи. Блаженная Матрона Московская говорила: «Каждая овечка будет подвешена за свой хвостик».

Вопрос: Здравствуйте, отец Андрей! Алексей, Калужская область. 26 лет, психолог. У меня такой вопрос: как человеку, согрешившему и покаявшемуся, понять, что Господь простил ему грехи? И можно ли как-то это понять при помощи души? Дает ли Господь какой-то знак?

Прот. Андрей Ткачев:Я понял. Молодец, спасибо! Хороший вопрос. Здесь есть несколько критериев. Например, говорят так: если при вас возникает осуждающий разговор о каких-то грехах, а вы когда-то в этом тоже были виноваты, но покаялись, и ваше сердце при этом не дергается, как не про вас говорят, значит, вам грех простился.

Представьте себе, например, вы продаете молоко и разбавляете его водой, ну, чтобы больше было, это же нередкий случай. Но вы в этом никогда не каялись. И кто-нибудь при вас скажет: «Слушай, я вчера ходил покупать молоко, пришел домой, а там, ну, вода водой. Никакой совести у людей нет. Совсем потеряли страх Божий».

А ты тоже этим занимался, и у тебя возникает чувство, что это про тебя говорят, ну, прямо про тебя. И тебя охватывает ужас. Представь себе ту же ситуацию, только ты уже по-настоящему покаялся и продаешь настоящее молоко. Опять возникает такой же разговор, и говорят про этот грех при тебе. А у тебя совесть уже спокойная, то есть ты точно знаешь, что это не про тебя говорят. Значит, простил тебя Господь.

Когда ты слышишь о своих прежних грехах, и у тебя совесть дергается, как будто про тебя сейчас сказали, значит, ты не прощен, значит, эти шипы еще остались. А если тебе о чем-то говорят, а душа не реагирует болезненно на эти слова, это происходит потому, что она в этом уже чувствует себя невиновной.

Например, святой праведный Иоанн Кронштадтский, молитвами которого всякому можно спастись, мог, скажем, запустить кадилом в какого-нибудь нерадивого пономаря, а потом полдня каяться: «Господи, прости меня!»

Неужели отец Иоанн Кронштадтский мог такое делать? Да, он мог что-то подобное отчебучить. Он служил каждый день. Когда он приходил служить, то подходил к престолу, опускался на колени и просил Бога, чтобы Он простил ему все грехи и разрешил служить. Иногда он стоял на коленях у престола минуту, иногда 2, 3, 5, иногда мог стоять 15, 20 минут.

Он не вставал с колен, не приступал к службе до тех пор, пока не чувствовал внутри, что Бог простил его и разрешает ему служить. Он имел личные отношения с Христом, то есть Ты — мой Господь, я — Твой священник. Я перед Тобой согрешил, и я у Тебя прошу прощения. И вот в таком жутком напряжении он жил всю жизнь.

Никакого формализма не было. Было внутреннее чувство — ты прощен, продолжай трудиться. То есть, есть такое внутреннее извещение о том, что Бог тебя простил, и есть внутреннее извещение, что Бог не простил тебя. Хоть ты вроде бы и поисповедался уже в этом, но ты чувствуешь, что что-то не то, и пока еще оно осталось с тобой.

Так что, конечно, вопрос этот тонкий, и он касается личных, неформальных отношений с Иисусом Христом. А не так, что на исповеди был, батюшка молитву почитал, и все ушло, и до свидания.

Следовательно, нужно в своей духовной жизни стремиться к тому, чтобы сердце знало, что Господь простил. Слава Тебе, Господи! Слава Тебе! Получится у нас так или не получится, может быть, мы с вами не такие уж великие богатыри духа, чтобы нам повторить подобного рода высокие вещи, но, по крайней мере, знать об этом надо.

Вопрос: Екатерина, православный психолог, город Орехово-Зуево. У меня такой вопрос: большинство людей хотят начать ходить в храм и знают, как исповедоваться, хотят испытать чувство покаяния. Они, в принципе, больших грехов не совершали — убийств и так далее. И вот они ходят как обычные люди. Вот как им прийти к покаянию?

Прот. Андрей Ткачев:В Великую пятницу, а по практике нашей церковной жизни, это вечер с четверга на пятницу, совершается чин Страстей Христовых, чтение 12 Евангелий. Тот самый чин, после которого люди с зажженными свечами расходятся по домам, унося с собой этот скорбный свет.

В саму же Великую пятницу читаются Великие часы без Литургии. И вот там, на этой службе четверговой, при чтения 12 Евангелий, а оно совершается перед распятием, перед изображением распятого, на кресте висящего Иисуса Христа, человеку может быть дано это прикосновение к Голгофской трагедии, это предстояние перед Христом страдающим и ясное сердечное знание о том, что Он страдает за грехи всех людей, и за меня в том числе.

Наших коллективных грехов очень много, и это жуткое количество беззакония сгорает в огне страдания Господа Иисуса Христа. Вот нужно через Великую пятницу, через страсти Господни прийти к пониманию того, что ты — один из детей Адама, и твои грехи тоже пригвоздили Иисуса Христа к древу.

Для того чтобы глубоко каяться, может быть, не стоит ковыряться в своих личных грехах, а стоит обратить свой взор к Иисусу, Который, если бы у меня не было грехов, ко мне бы не приходил. Потому что человек, который не считает себя грешником, как бы говорит Христу…

В каждом храме есть распятие. Подойдите к нему и увидите, что Господь висит на кресте. Можно поговорить с Ним: «Ну, что, висишь?» Ответит: «Вишу». — «А за что висишь, за кого?» — «За всех». — «И за меня?» — «Да за тебя, может быть, в первую очередь».

Ты скажешь: «Нет-нет-нет. Если бы только за меня, то Тебя бы зря распяли. У меня-то грехов нет. Тебя распяли, может быть, за соседа моего или за начальника моего. Вот у них-то действительно грехов много. А я что…» Попробуйте поговорить с Господом, спросите Его, за кого Он распят.

Если мы перестанем возиться со своими грехами, а посмотрим на Того, Кто их искупил, мы можем спросить Его: «Ты за меня тоже страдаешь? Может быть, за меня не надо, может, у меня нет ничего такого большого?» Если у тебя совесть не собачья, ты получишь через совесть ответ: «И за тебя. Да у тебя столько грехов, что как раз это все и нужно. И эти руки пробитые, и на голове венец терновый — это все за тебя. Это все твое».

От самолюбивого, мелочного, пошлого копания в своей душонке стоит обратить взор к Тому, Кто искупил твои грехи. Чтобы понять масштабность своих грехов, не нужно ковыряться в самих этих грехах, нужно понять, Кто за тебя распялся, Кто за тебя заплатил, Кто принес жертву.

«Ты должник, Я долг твой заплатил. Ты был проклят, Я проклятие твое с тебя снял и на Себя взял, ведь «проклят всяк, висяй на древе», то есть клятву твою повесил на Себя. Ты был далеко, Я тебя приблизил. Ты потерялся, Я тебя нашел. Ты был грязным, Я очистил тебя. Вот это все за тебя».

Ну, и надо, чтобы человек открыл для себя Христа, потому что без Христа это все какое-то баловство и несерьезность. Мы, опять-таки, концентрируемся на себе, на самолюбивом, эгоистичном перебирании своих грехов. Знаете, как Золушке насыпали мешок гречки и мешок гороха, перемешали все вместе, вот разбирай. И она сидит и разбирает.

Всю жизнь можно разбираться в этих грехах: там не так подумал, там не так сказал, там юбка была короткая, там бутерброд был слишком с маслом. Хватит про себя думать! Сколько можно про себя думать? Эгоисты! Самолюбы! Безумцы! Сколько можно ковыряться в своих гадостях, этих всех мелочах и крупностях? Посмотрите, что было с Ним, ради чего Он сошел с небес на землю, за что Его били палкой по голове, кулаками по челюсти.

Ему же вообще свернули скулу, сломали нос, Его же били. Знаете, как Его били римские солдаты? Вы когда-нибудь видели, как бьют по-настоящему, не в кино, не в голливудском фильме, не в Болливуде, а по-настоящему бьют людей? И не на ринге, там все-таки есть рефери и перчатки на руках, а когда мужик мужика лупит со всей дури, когда кости хрустят, когда зубы вылетают, когда челюсть сворачивается набок.

Его именно так били. За что? Вот за это все твое? Да, и за это тоже. Так вот, не смотри туда, на Него смотри! Вот что такое покаяние. И мы не сможем покаяться, если будем разбирать эти свои памперсы и пеленки, рассматривать, что там в них, где я еще подгадил в жизни.

На Него смотри, вот это будет покаяние. А так мы со всеми своими исповедями вообще забыли, Кто нас искупил, Кто мой долг заплатил, Кто снял с меня эти грехи, какой ценой. Христос — самое главное. Не мои грехи самое главное, а Христос — самое главное. Христос и мои грехи, если уж на то пошло.

Это кто-то один так нагрешил, или все вместе? И за что это? А можно как-то иначе? А иначе можно? Нельзя, значит, иначе. Вот так, вот такая цена. И ты тоже в этом виноват.

Вопрос: Здравствуйте! Михаил, футбольный тренер. У меня такой вопрос: есть ли лестница у покаяния, и как на нее можно взойти? И второй вопрос: что такое покаянный плач? Плач и покаяние — их можно разделить, или они как-то между собой взаимодействуют?

Прот. Андрей Ткачев:Да, спасибо. Безусловно, лестница есть. Лестница вообще есть во всех добродетелях. Лифта в добродетелях нет, есть именно подъем по ступенькам. Покаяние начинается с дара Божия, то есть это некий встречный дар Божий, если угодно, это предваряющий дар. То есть без благодати Божией, о которой мы сегодня уже говорили…

Человек, раскрывший глаза на свою испорченную природу, но не получивший Духа Святого, отчается, и он будет близок к самоубийству. Так поступали мудрецы древности. Они много понимали, много знали, и это великое знание рождало в них отчаяние. Часто они что-то делали с собой. Поэтому нельзя узнать себя, не имея Духа Святого, чтобы не повредиться.

В службе Божией Матери Почаевской есть слова: «Благодать покаяния даруй нам». То есть человеку Богом дается благодать, чтобы он узнал себя в свете Духа Святого и не отчаялся, но начал трудиться над своим исправлением. И, конечно, есть разные ступени и лествицы, в которых есть место для первой исповеди, это очень важный шаг, потом для отдания долгов, например.

Когда человек покаялся, он начинает отдавать долги, начиная с банальных денег, которые он кому-то должен, заканчивая, например, долгом перед матерью, которая его родила и воспитала, перед учителями, которые учили его и вразумляли, перед друзьями, которые не оставили его в беде. То есть человек начинает менять свое отношение к людям.

Одной из ступеней должна появиться Церковь, должна засиять для человека Церковь как Ковчег спасения. То есть он должен понимать, что, если на этот корабль не взойдет, то море не переплывет. И вот он потихонечку идет, и совершенно меняется отношение к чужим грехам, когда ты сам каешься, и это тоже одна из важных ступенек.

Все эти ступени нужно одолеть человеку. Наверху — там уже с Христом нужно будет обняться. А что касается слез, то они от покаяния неотделимы, совершенно неотделимы. Человек рождается с криком, и в духовную жизнь он тоже рождается с криком.

Слезы могут быть разными. Они могут тихо струиться, просто тихо течь, когда ты не можешь их контролировать, и они текут и текут. Вот как часто люди говорят: «Вот я зашел и хочу плакать». — «Не держи этих слез. Встань в угол, и пусть они текут. Это тебе от Бога. Не мешай им течь».

Или, например, ты читаешь какую-нибудь молитву, например Покаянный канон. Прочитал первую песню, третью песню, четвертую, пятую, и на пятой песне у тебя сердце начало болеть, на шестой потекла слеза, на седьмой ты вообще заплакал.

Не читай восьмую и девятую, не дочитывай до конца. Ты пришел к цели. Закрой книжку, отложи и плачь. Сколько плачется, столько и плачь. Цель не в том, чтобы все вычитать, цель в том, чтобы плакать. Иногда это тихо текущие слезы, иногда они внезапно посещают тебя на службе, на молитве или просто при каком-то духовном размышлении о чем-то. Иногда это именно крик, как у рождающегося ребенка.

Об Иоанне Лествичнике говорится, что он, для того чтобы плакать, уходил так далеко, чтобы его крик не был слышен в монастыре. То есть он так кричал, как кричит на могиле мужа любящая жена. Она же там не просто плачет, в первые дни после смерти она орет, бьется об эту землю, обнимает могилу.

Так плачут люди, когда каются. Они не просто вытирают слезки, они орут, потому что им больно. То есть этот плач может иметь разные формы и виды. Иногда бывает плач без слез, как будто бы тучи уже собрались, но дождь еще не пошел. То есть в душе есть печаль, настроение души покаянное, и молитва к Богу есть, но слезы пока еще не капнули. Обычно сначала тучи, а потом дождь, так и с плачем.

Есть плач без слез, когда человек тоскует и говорит: «Буду тосковать, как ласточка, буду печалиться, как аист». Печалится человек, как птица, потерявшая гнездо, то есть печалится он о Царстве Небесном, которое потерял.

В конце концов, это состояние подобно состоянию Адама, потерявшего рай. То есть все люди, которые каются, это люди, которые как бы стоят перед порогом рая и не могут в него войти, и тоскуют оттого, что они его потеряли.

Есть такое понятие «Адамов плач». Так что в этом состоянии Адамовой тоски по потерянному раю, в состоянии этого плача, печали этой глубокой помещается все покаяние людей. Главный кающийся человек на земле — это Адам, начальник покаяния. А второй Адам — Христос — это Тот, Кто пришел утешить первого Адама.

Так что, когда мы каемся, мы залезаем в шкуру Ветхого Адама, которого ничем нельзя развеселить, ничем нельзя отвлечь — ни фантиками, ни бабочками, ни бубнами, ни плясками. Дети там, у Адама, занимаются, чем хочешь, а Адам плачет, потому что он был в раю, а теперь рая нет. А впереди печаль, печаль, печаль без конца. И он плачет, что он оскорбил Бога и потерял рай. Это покаяние — это Адамов плач.

Без плача покаяния нет. Здесь мы ставим многоточие. Здесь у нас, так сказать, вынужденный перерыв. Дорогие друзья, мы надеемся, что сказанное здесь приложится к душе вашей как некий пластырь, конкретно на конкретный прыщ. У нас в душе очень много болезней, и все они врачуются этой мазью покаяния. Кайтесь, пока не поздно. Кайтесь, христиане. До свидания!