Приход как основа развития села

Отец Феодор Божков – настоятель храма Пророка Илии в селе Ивановском, где находится знаменитая Ивановская школа целостного развития. Его супруга Мария – дочь директора школы, Владимира Сергеевича Мартышина. В семье шестеро детей. Живут Божковы неподалеку от Ивановского, в деревне Титово, где и состоялась наша беседа.

Литургия на Пасху 2020 г.     

– Отец Феодор, расскажите, как получилось, что вы, москвич, выпускник Медицинской Академии им. Сеченова, стали священником в Ярославской области?

– Началось все очень давно, я бы так сказал. В этих местах я оказался где-то в 1987-м году. И жизнь складывалась таким образом, что моя мама пришла в Церковь в 1986-м году, крестилась и стала очень активно воцерковляться, крестила нас с сестрой, мне было 7 лет, сестре было 3 года. Из-за этого в семье возникли определенные трудности. Мама очень серьезно стала ходить в храм, каждое воскресенье. Она пришла в приход отца Сергия Романова, он тогда служил в храме Владимирской Божией Матери в Виноградово, в Подмосковье, – это была своеобразная ссылка, он был туда переведен из Москвы. Это был такой серьезный пастырь, большой приход, в Москве он оказался неугоден. В Виноградово были определенные сложности приходской жизни – всем приходилось из Москвы приезжать. Одной из форм приходской работы и попыткой устроить церковную жизнь для ряда прихожан, тех, у кого в семье были трудности, как у нас, и у кого были маленькие дети, была такая возможность устроить летний лагерь. В разных селах, в разные годы устраивались такие лагеря, и мы появились на приходе в тот год, когда был устроен лагерь в Угличском районе, недалеко отсюда, в деревне Скарбежево-Терехино, неподалеку от села Троицкое. В Троицком служил протоиерей Олег Клемышев, он сейчас служит в Москве, в должности благочинного, неподалеку от Сретенского монастыря. А тогда он преподавателем в Москве работал и, видимо, здесь смог получить священный сан, в Ярославской епархии, и служил в сельском храме.

Все было нетронутым – убранство храма, иконы, иконостасы, росписи стен, старинные ризы

И вот, мы оказались в Ярославской области. На меня колоссальное впечатление произвел храм – это был храм, который пережил советские годы, конечно, что-то было утрачено, но совсем немного, и для меня это был необыкновенный, небесный мир, который нес все внешние черты старой церковной жизни. Все было нетронутым – убранство храма, иконы, иконостасы, росписи стен, старинные ризы. Было немало старых прихожан, некоторые с 1930-х годов. В скором времени отец Олег пригласил меня помогать в алтаре. Для меня это уже было что-то желанное, совершенно недосягаемое служение, как мне казалось, и поэтому переживание этого сельского храма стало от этого просто незабываемым, на всю жизнь. Это с одной стороны; с другой стороны, мы жили чувством приходской жизни. Мы приезжали на лето, но мы были не в одиночестве, у нас там был хор, достаточно большой, службы были частые. Было время, когда приезжали ныне известные священники: отец Аркадий Шатов с семьей (нынешний епископ Пантелеимон), отец Владимир Воробьев с семьей приезжал, отец Александр Салтыков. Богослужения буквально каждый день были. И это все создавало образ живого храма. Не просто деревенского храма, из которого жизнь ушла, а сельского храма, который наполнен богослужением. Так в летнее время было. Но потом пришлось столкнуться с тем, что осенью все по-другому. У нас в семье через несколько лет ситуация изменилась. Отец крестился позже, спустя где-то 15 лет, после мамы, после нас. Но в то время какое-то взаимопонимание возникло, родители решили купить здесь дом после нескольких лет наших приездов, мы оказались здесь осенью, когда приехали оформлять сделку. Понятно, что жизнь здесь осенью другая, пустой храм. И осенние впечатления, конечно, уже другие, стало понятно, что есть другая сторона, может, печальная, грустная, одинокая, – такова жизнь сельская. И еще очень серьезное впечатление, помимо этого Троицкого храма, живого, дорогого, который просто запечатлелся в сердце, в уме, – это разрушенный храм. Мы часто проезжали, проходили пешком, мы очень много ходили пешком, машин ни у кого не было. Из Москвы приезжали на поезде обычно, дальше – на автобусах. Время было такое, что и автобусы уже плохо ходили. Приходилось и на попутках много ездить, и пешком ходить. Часто через село Ильинское проходили – там стоял совершенно разоренный огромный сельский храм, про который я думал, что здесь никогда ничего не может измениться. Потому что в трапезной части находилась тракторная станция, в стенах протесаны ворота, пол залит тоннами мазута. Мы заходили внутрь, смотрели с болью. Хотя такие же картины и в Москве были. Я помню храм на Яузе, напротив Бауманского института. Помню, отец поехал в какую-то небольшую командировку в Москву и меня взял с собой, и пока я его ожидал, я ходил по двору и вдруг вышел в какой-то соседний двор, а там вот этот храм без окон, без дверей. Я туда зашел – было абсолютно такое же запустение, как в деревне. Сегодня это что-то немыслимое, чтобы в центре Москвы был разоренный храм – в котором даже не склад, вообще ничего, пустота.

У храма кн.Владимира. о.Сергий Романов служит молебен. о. Федор с иконой Спаса.     

В соседнем селе Василево тоже был храм, в который так же можно было зайти и эту немую скорбь и боль почувствовать. И поэтому с детства, когда стало понятно, что храмы могут возрождаться (с 1988 года), конечно, возникло желание, возможно, какое-то безнадежное, что, может, удастся что-то и здесь сделать. А потом, в 1990-е годы, когда в городе стали храмы возрождаться, это чувство крепло.

Ты никогда не чувствовал себя одиноким, всегда впереди были отцы, педагоги

И дальнейшая судьба Троицкого храма – увядание, вот поэтому все больше хотелось поработать для Церкви здесь, на Ярославщине. Так я мог бы это передать. Тем более что благодаря приходу, храму, где я рос – Святого князя Владимира в Старых Садех, – было всегда чувство – потенциал, ну, во-первых, ты никогда не чувствовал себя одиноким, всегда впереди были отцы, педагоги, у нас школа была на приходе, которую я закончил – Владимирская гимназия. Разные направления работы при храме были, я все детство, юношество, отрочество пономарил. У нас на приходе было много священников, много было ученых, тех, кто составляет цвет нашего ученого духовенства – отец архимандрит Иов (Гумеров), тогда отец Афанасий, отец Киприан Ященко, игумен Дионисий Шленов, отец Александр Гумеров, отец Алексий Уминский, отец Димитрий (Першин), отец Дионисий Поздняев. Чувствовалось, что это такое общее достояние, и на всех поприщах можно трудиться, и это давало такой позитивный подход, что везде можно созидать во Христе. И, конечно, в среде сверстников тоже была поддержка, – нас три друга: я, отец Петр Украинцев, отец Павел Миронов – школу закончили и стали священниками, тоже все время вместе пономарили, когда учились, были общие интересы. Вместе нам довелось помогать открывать храм в Вощажниково отцу Борису Украинцеву, также вместе дорогому отцу Владимиру Сергеевичу помогали строить храм. Казалось, что есть какие-то силы, или должны быть мы способны что-то сюда принести. Казалось, что в Москве все есть, должно же и здесь что-то быть, почему бы мне не попробовать. А дальше Господь послал такие обстоятельства жизни, в результате которых это стало возможным. Конечно,хотелось мне иметь какую-то профессию светскую, чтобы ее тоже можно было здесь применять, не очевидно было, что вот так оно все сложится. Поэтому пример святителя Луки побуждал к самым высоким совершениям. Хотелось еще так людям служить.

с о. Павлом Мироновым в Псково-Печерском монастыре     

– Какая у вас специализация?

– Общая врачебная практика. Возможно, могло быть нечто более романтичное, интересное. Но мне в медицине, к концу учебы стало понятно, не хватало, как часто бывает, – потомственности, преемства. Отец у меня – инженер, его родители тоже инженеры, отец – специалист по теплозащите космических кораблей, ну, и более широко, по тепловым процессам. Он работал над теплозащитой «Бурана», а потом, когда началось лихолетье, работал в институте Федорова – моделировал тепловые процессы при лазерных операциях на роговице глаза, хрусталике. Мама – архивист, работала в Государственном архиве литературы и искусства, и, наверное, во многом ее специальность позволила ей пережить духовные искания и прийти в храм со временем. В медицине никого не было из родственников, поэтому сориентироваться было непросто, не было тех, кто смог бы в нужное время заставить более пристально работать и раньше начать работать по какой-то специальности.

– Наверное, эта работа в медицине веру укрепляла?

– Мне кажется, по молодости я не могу этого сказать, все достаточно ровно было. Постольку, поскольку для меня это было что-то незнакомое, то, конечно, морально было тяжело, особенно начинать работать, когда я в ординатуру пришел, первое общение с пациентами, первые несколько месяцев, окончание учебы, начало работы, – это было, конечно, трудно. Основной свой досуг я все-таки посвящал храму. Я учился нормально, но могло бы быть больше времени посвящено все-таки медицине. Поэтому вхождение было немного тяжелым. Три года я проработал в Москве, а потом с супругой и двумя детками начали переезд.

Познакомились мы на Ярославщине, я закончил Владимирскую гимназию, поступил в Первый мед, и практически сразу все свободное время проводил здесь. И так чудесно получилось, что, с одной стороны, база у нас оставалась в Угличском районе, а в школе я познакомился с Петей Украинцевым, а его родители через Владимира Сергеевича Мартышина оказались здесь. Они как журналисты дружили – Борис Украинцев, Владимир Шикин и Владимир Мартышин. Потом все стали священниками.

И еще во время учебы в школе мы предприняли такое «историческое» мероприятие с будущим отцом Павлом Мироновым. Мы с ним жили в Угличском районе, и мы на велосипедах приехали сюда. Мы знали, что где-то здесь Петя Украинцев обитает, мобильных телефонов не было, но была какая-то информация, и мы на велосипедах 40-километровый поход предприняли – за один день туда и обратно вернулись. А потом мы приехали сюда зимой, к тому времени у Украинцевых уже был дом в Георгиевском, и мы с Петей на зимних каникулах жили неделю у них. Будущий отец Борис готовился к рукоположению, что-то читал для подготовки, он нас оставил, а мы ходили в гости к Владимиру Сергеевичу и примерно в то время с его дочерью Машей познакомились, это было в 1998-м году.

– Это важно для подрастающего христианина, когда не просто вовлечен в службу, алтарь, а когда личное отношение ко Христу проявилось? Был ли у вас какой-то определенный момент, или постепенно?

Освящение храма св. Владимира. о. Федор со свечой     

– Я бы тут ответил так, что если говорить о церковном служении, то мне, конечно, повезло в том, что с 11 лет, как наш приход получил храм князя Владимира в Старых Садех в Москве, отец Сергий сразу же меня взял пономарить. Мне практически через год посчастливилось, несмотря на небольшой возраст, стать ответственным за богослужение. Появился сразу же второй храм, и было всего несколько человек пономарей, и поэтому с двенадцатилетнего возраста приходилось быть ответственным за службы. И не было никакого отношения несерьезного, придешь, не придешь, мол, ничего от этого не меняется. Надо было и читать, и следить за службой абсолютно полноценно, и готовить все необходимое, потом убирать. Очень быстро появились ребята, которые были младше, только пришли, их нужно было учить. Это все было абсолютно серьезно и интересно, и большая нагрузка, которая занимала все свободное время. На какую-то там дурь, слава Богу, времени не оставалось, и благодаря этому служению удалось без больших потерь пройти переходный возраст. И практически сразу здесь появились новые цели, практически с 2000 года стали приезжать сюда, помогать отцу Борису Украинцеву начинать службы в Вощажниково, и сразу же, параллельно, стали помогать будущему отцу Владимиру Мартышину строить и готовить к богослужениям храм. И это заняло все силы на все время учебы в институте, просто все свободное время. Зимой что-то продумывали, закупали материалы, шили облачения, была возможность – приезжали, на месте что-то делали. Основные службы – Рождественские, Пасхальные – помогали проводить, собирали молодежную компанию, и как-то одно в другое перерастало. Становилось понятным, что такая жизнь здесь возможна церковная, что есть люди, которым это нужно. Что отклик есть. Какого-то яркого перехода, осознания я не помню.

о. Федор с о. Владимиром Мартышиным в с . Ивановское     

Здесь хочется поблагодарить тех людей, благодаря которым все было ровно, поступательно, позитивному импульсу, который родители задали, и тоже, может, беспокоились за нас, но готовы были отпустить. Я часто один сюда ездил, они жили за границей тогда, поэтому общались по телефону, ну уж очень волновались за меня, я с 19 лет за рулем.Часто сюда ездил, зимой ездил, но хоть и переживали, все равно верили в лучшее, доверяли, всегда помогали, всегда интересовались тем, чем я интересовался. Помогали, и материально и физически, трудились вместе, отец приезжал, мы вместе алтарь готовили к службе, где-то иконостас строили, мама шила. Мы все время уезжали с сестрой, с нашими сверстниками, с кем вместе летом отдыхали, но домашние всегда это принимали, никаких не было недовольств, что мы, может быть, не помогаем. Было какое-то понимание важности того дела. Поэтому, во-первых, благодарность родителям, а также тем отцам, с которыми рядом довелось расти, которые были нацелены на созидание и на развитие всестороннее церковной жизни. Для меня храм всегда ассоциировался со школой, со времен нашей Владимирской гимназии. Церковь – это не только место, где богослужения происходят, но и воспитание. Вот поэтому-то, что я здесь оказался, –для меня это, с одной стороны, просто и понятно, а с другой стороны, если бы все сложилось по другому, не знаю, могло ли такое быть или нет…

Для меня храм всегда ассоциировался со школой, со времен нашей Владимирской гимназии

Я из одной хорошей системы попал в другую, но совершенно сходную. Очень укрепляло доверие и участие тех, кто здесь начинал, потому что отец Борис нам в свое время все предоставил, и мы, конечно, особо не интересовались теми финансами, строительными трудностями, которые он переживал. Он говорил: «Я пришел в храм и стал священником очень поздно, плохо разбираюсь в богослужении», в том, что для нас было легко и понятно, конечно, далеко не самое сложное в церковной жизни, но вот это он полностью нам доверил. А для нас это было, конечно, очень важно, очень воодушевляло, давало какое-то чувство значимости, по-хорошему занимало. Ну, и точно так же потом Владимир Сергеевич. Понятно, что у них, может, и времени на это не было, но я, может быть, и не доверил, а они нам абсолютно доверили действовать, у нас было благословение настоятеля все приготовить, все создать для того, чтобы начать служить. И мы с ребятами все потом стали священниками, мы трудились, начинали в Вощажниково, в Ивановском.

– А у вас какие-то есть занятия с прихожанами, Закон Божий, какие-то катехизические беседы?

– Мне бы хотелось, чтобы это было, но сегодня этого нет в той форме, о которой вы спрашиваете. Бывают встречи в школе, личное общение с прихожанами. А для того чтобы занятия и беседы осуществлять, нужна база. На мой взгляд, все-таки это должна быть какая-то церковная территория, приходской дом, где это было бы органично. Мы сейчас заканчиваем ремонт в нашем церковном доме. Там будет располагаться воскресная школа и большое помещение для трапезной. Мы сделали ремонт, чтобы было приятно, потому что у нас немало прихожан, которые недавно переехали, кто живет в условиях непростых, условиях стройки, ремонта, – хочется, чтобы в воскресный день у людей была возможность прийти в трапезную, чтобы там было чисто, красиво. У нас уже был такой опыт, мы начали занятия в воскресной школе, воскресные трапезы, и у всех очень хорошие были впечатления, но потом мы начали ремонт, и все с нетерпением ждут, когда это возобновится. Понятно, ради чего это делается, и у нас много многодетных семей, которые, несмотря на то что живут в деревне, не имеют возможности ходить друг другу в гости, просто потому, что маленькие дети не отпускают, и мамы очень в этом нуждаются, и не только мамы, главы семейства тоже. Им интересно своим кругом сесть за стол, о чем-то поговорить о своем, пускай там о политике, пускай там о хоккее, о технике; женщины – о своем о чем-то. Это, конечно, очень нужно. Я не вижу сейчас каких-то других миссионерских ходов для приходской жизни, кроме этого. Я думаю, что какие-то лекции, можно провести их пять, ну там десять, но потом людям это будет тяжело. Это должно быть приближено к месту жительства людей, это должно быть обеспечено возможностью посидеть, попить чаю и поесть, и отдать на какое-то время детей, чтобы ими кто-то занялся, – тогда это будет место, интересное для того, чтобы туда приходили люди. Это было бы таким служением, которое Церковь может предоставить тем, кому она хоть сколько-нибудь интересна, и через это она станет интересна вдвойне и в квадрате. Мне кажется, что сегодня стоит задача на всех приходах обеспечить такую возможность, возможность помещения, трапезной и каких-то небольших удобств, чтобы можно было после службы там проводить время.

Ильин день, 2019 г.     

Хочется поблагодарить Бога за то, что в жизни представилась возможность как-то немножко со стороны посмотреть на то, что мы имеем здесь, на нашу приходскую жизнь, на историю Церкви нашей, на нашу церковную жизнь, благодаря тому, что мой отец уехал работать за границу в 1990-е годы – зарабатывать деньги, чтобы кормить семью, обеспечить возможность учебы мне. Он, будучи инженером и со школы зная очень хорошо французский язык, в середине 1990-х получил предложение работать в космических фирмах во Франции. В 1996-м году он уехал туда работать, и до сих пор работает. Я оцениваю это как его подвиг и заслугу, он очень долгое время работал в фирмах, которые предоставляли заказы нашим предприятиям. Часто приезжал сюда в командировки, мама и сестра жили там, а отец, были годы, когда примерно раз в месяц приезжал, и мы с ним виделись тогда – он часто ездил в Самару, на завод по производству ракетоносителей. В Москве работал, в Королеве. И благодаря тому, что они оказались там, я тоже несколько раз приезжал, и появилась возможность такого сравнения. И, к слову о приходской жизни, – жизнь прихода Трех Святителей в Париже для меня стала открытием. В моей жизни не было частой смены приходов, я был на одном месте в Москве, и был еще опыт сельской жизни, а тут еще появился опыт зарубежной жизни в Русской Православной Церкви. Это, кстати, стало решающим в жизни отца, – что там, за рубежом, Церковь для русских людей стала вторым родным домом. Многие экономические эмигранты, уезжая, по-другому стали осознавать Россию и в нее имели возможность вернуться через общение с братьями и сестрами в храме, и через это пришли в храм, к понятию о Боге, к пониманию того, что многое может меняться, но вот подлинная ценность, она в Церкви остается, и взаимосвязь с Родиной тоже через Церковь осуществляется.

Жизнь прихода Трех Святителей в Париже для меня стала открытием

Мама, когда переехала к отцу, почти постоянно была в храме. Отец уйдет на работу, а она не обременена большим количеством домашних дел – она и за свечным ящиком работала, и пела, и читала, в трапезной помогала. Для меня, вот когда я приехал, сразу было яркое впечатление – знакомство с владыкой Иннокентием, он тогда архиепископом Корсунским был, сейчас он Митрополит Виленский и Литовский. В совершенно простой обстановке, ежедневное богослужение, долгое время это был единственный православный храм Московского Патриархата в Западной Европе, где совершалось ежедневное богослужение. Это было начало 2000-х, когда на эту кафедру был назначен владыка Иннокентий. Мне приходилось видеть как-то отдаленно архиерея здесь, в России, а там он служил как простой священник, часто ежедневно. Мне пришлось с ним на нескольких службах пономарить, служили в таком составе: один человек на клиросе, 5 человек в храме, владыка у престола, один священник ему помогает, без диакона, и я вот, один пономарь. Несколько служб вот так мы служили. Это сформировало представление о том, какой может быть архиерей – абсолютно уважительное отношение, конечно, проникнутое полнотой архиерейской власти, с другой стороны, ничего из того, что бы мне было тяжело перенести, неудобно, – только возвышающее отношение старшего к младшему. Ну, и хотелось бы сказать немного о том, что для многих, кто в поле приходской жизни Трехсвятительского храма оказывался, это было место, где можно было согреться, – это было очевидно и понятно. Мы с мамой, когда я приезжал на каникулы, часто приходили на будничные службы, потому что нужно было петь, пономарить. Сразу же просили отцы, владыка приглашал прийти. А после службы – традиция чаепития. После службы всегда были положены чай или кофе и круассан. Это как-то согревает, и это не формат воскресной школы, не формат каких-то лекций, всегда есть возможность со священником или даже с архиереем рядом посидеть, задать вопрос, пускай там пять минут, но во всей полноте, еще подкрепиться телесно, и дальше заниматься делами.

Люди, кто оказался в трудной жизненной ситуации, просто приходили подкормиться

Я знаю, что люди, кто оказался в трудной жизненной ситуации, просто приходили подкормиться. Не могли прийти просто на трапезу, они приходили на службу, а потом, поскольку такой был обычай, могли попить чаю, перекусить, и шли дальше скитаться и искать свое место в жизни.

Ну, и помимо опыта приходской жизни за рубежом, еще колоссальный опыт понимания того, что в Европе сохранилось церковное наследие Западной Церкви, просто потому, что все было воплощено в камне. Хоть Франция и пережила революцию, безбожную эпоху, и гонения страшные тоже церковь пережила Католическая, но все-таки, за счет того, что материал – камень, остались, пусть в небольшой деревне какой-нибудь, храмы XIV века. И опять же, в камне прописана память о подвижнике-монахе, который еще в XI веке на этом месте крестил те племена, которые населяли эти места. И понимаешь, что у нас тоже все это было, но только за счет того, что у нас это все в дереве, почти ничего, кроме каких-то летописных небольших фрагментов и известий, до нас, к сожалению, архитектура не донесла. Совсем по другому начинаешь к своему прошлому относиться, уже его как-то начинаешь искать, пытаться больше узнать, что-то реконструировать.

И сейчас для нас здесь, в силу увлеченности Владимира Сергеевича краеведением, это является близкой темой. Пытаемся как-то реконструировать, что здесь было, когда только возник наш храм, наше село. Как там было с течением времени, когда были построены даже две церкви. Известно, что здесь было две церкви и колокольня, до того как пришло время строить кирпичный храм. И для нас такой важной эпохой становится эпоха гонений, все больше и больше поступает сведений о том, что здесь было очень много людей, верных Церкви. А здесь, в деревне Титово, существовала даже монашеская община и была домовая церковь, когда храм в Ивановском уже был закрыт.