Русская смута 1905–1907 гг.

• Часть 1 – «О “Первой русской революции” и терроризме»
• Часть 2 – «Давние традиции антироссийской лжи»
• Часть 3 – «“Кровавое воскресенье”»
• Часть 4 – «Гапон»
• Часть 5 – «Последующий разгул терроризма»

13. Информационные технологии, связанные с терроризмом

Обязательное условие терроризма – это громкая и широкая реакция общества на террористическую акцию. Оставшийся незамеченным или засекреченный теракт утрачивает всякий смысл. Чем больший резонанс приобретает акт терроризма, тем сильнее он стимулирует, подталкивает террористические группировки на совершение новых преступлений. Роль СМИ становится ключевым элементом тактики терроризма. Либеральные и оппозиционные царю газеты и журналы рассматривались террористами в качестве лучших пособников в своей деятельности. И около одной тысячи таких СМИ полностью оправдали надежды террористов: во время гражданской войны с террором они противодействовали правительству во всех его начинаниях, дискредитировали политику государя, словесно травили министров и военачальников, привлекали внимание к террористам, хвалили их за самоотречение, бесстрашие, борьбу за «справедливость» и их «веру в народ», представляя их героями; и, напротив, издевались в анекдотах, карикатурах и сатирических стишках над монархистами и патриотами Отечества, демонизировали их.

Обязательное условие терроризма – это громкая и широкая реакция общества на террористическую акцию

Например, первая попытка убийства великого князя Сергея Александровича Романова И. Каляевым 2 февраля 1905 года была приостановлена якобы из-за того, что в карете были жена княгиня Елизавета Федоровна и их приемные дети. Однако через два дня приговор Боевой организации эсеров Каляев привел в исполнение безо всяких угрызений совести. Эта нравственная «заминка» Ивана Каляева, с одной стороны, и с другой – сила его самоотверженности и убежденности в идее «справедливости» стали поводом для художественного осмысления этого события некоторыми писателями того времени: Леонидом Андреевым, Михаилом Арцыбашевым, Максимом Горьким, Александром Грином, Александром Куприным, а позже и Михаилом Пришвиным, Алексеем Ремизовым, Юрием Нагибиным, Борисом Васильевым, Юрием Давыдовым и даже французским «экзистенциалистом» Альбером Камю.

В.С. Сварог. «И.П. Каляев бросает бомбу в карету великого князя Сергея Александровича в Москве в 1905», 1926 год. Музей политической истории России

Именно в это время в оппозиционной и либеральной прессе пошла волна семантических сдвигов, когда евангельские слова – любовь, благо, добро, правда, жизнь, смерть, мир, закон – утрачивали метафизическое измерение и свой христианский смысл и профанировались, чтобы впоследствии и вовсе девальвироваться и сделаться удобными для демагогических манипуляций, превращаясь в симулякры.

И наоборот, идеи и действия террористов теряли свои отрицательные коннотации и внедрялись в общественное сознание как правомочные и закономерные: например, идея цареубийства в либеральной среде была нравственно оправдана и легитимирована.

Существует исторический анекдот, приписываемый Анне Ахматовой, что во времена голода в начале 1920-х годов в помещении «Общества политкаторжан» на набережной Невы висело объявление: «Всем – повидло, а цареубийцам – варенье».

Красноречивым примером пособничества терроризму может послужить деятельность в 1902–1906 годах русских либеральных политиков, представителей земского движения, интеллигенции, публицистов и журналистов, близких к «Союзу освобождения» – организации, мечтавшей о демократических свободах, парламентаризме, конституционных преобразованиях и стремившейся идти по пути британского законодательства. Естественной в этой ситуации выглядела надежда русских либералов в своей оппозиционной деятельности на всестороннюю поддержку Европы. Показательно, что среди активных членов «Союза» можно встретить таких мыслителей, как С.Н. Булгаков, Е. Н. Трубецкой, Н.А. Бердяев, С.Л. Франк, В.И. Вернадский. Политическое крыло «Союза» к осени 1905 года создало партию конституционных демократов (кадеты). Весьма популярным в эти годы (1902–1905) среди либералов был эмигрантский журнал под редакцией П.Б. Струве «Освобождение» (выпущено было 79 номеров).

Ни «Союз освобождения», ни кадеты не осуждали терроризм

Ни «Союз освобождения», ни кадеты, на глазах у которых происходила террористическая война с многотысячными жертвами, не осуждали терроризм. Журнал «Освобождение» в годы русско-японской войны занял пораженческую позицию, а во время гапоновского мятежа не только перепечатывал всевозможную ложь английских газет о 9 январе, но сам был поставщиком для западной печати откровенно лживой информации.

Другим ярким примером и слепой жертвой газетной пропаганды стал американский писатель Марк Твен, который в 1905 году публикует сатирический памфлет на русского самодержца «Монолог царя». Здесь он признает право русских революционеров на террор и цареубийство. Поминает он и события 9 января, когда была расстреляна «тысяча несчастных безоружных манифестантов, смиренно взывающих к доброте и справедливости». В уста царя писатель вкладывает такое рассуждение:

«Мы делаем, что хотим. Веками делали, что хотели. Преступление для нас – привычное ремесло, убийство – привычное занятие, кровь, кровь народа – привычный напиток. Миллионы убийств лежат на нашей совести».

Любопытно, что перед самой смертью Марк Твен собрал из разных заметок богохульную книгу «Письма с Земли», в которой есть 11 писем падшего архангела Сатаны (1909), в уста которого писатель вкладывает уничтожающую критику Ветхого и Нового Заветов, а также свои либеральные воззрения на социальное преобразование общества. Это была попытка легализации сатанизма, которую автор рассматривал как гуманистический проект.

Александр Блок. Фотография 1903 года Чтобы обобщить отношение русских либералов к терроризму, приведем строки из письма Александра Блока к В.В. Розанову (1909):

«Сам я не “террорист” уже по тому одному, что “литератор”. Как человек, я содрогнусь при известии об убийстве любого из вреднейших государственных животных, будь то Плеве, Трепов или Игнатьев. И, однако, так сильно озлобление (коллективное) и так чудовищно неравенство положений – что я действительно не осужу террора сейчас. <…> Теперь: как осужу я террор, когда вижу ясно, как при свете огромного тропического солнца, что революционеры, о которых стоит говорить (а таких – десятки), убивают, как истинные герои, с сияньем мученической правды на лице. <…> Современная русская государственная машина есть, конечно, гнусная, слюнявая, вонючая старость, семидесятилетний сифилитик, который пожатием руки заражает здоровую юношескую руку. Революция русская в ее лучших представителях – юность с нимбом вокруг лица. Пускай даже она не созрела, пускай часто отрочески не мудра, – завтра возмужает. Ведь это ясно, как божий день».

Примечательно, что в это же самое время Блок в письме к матери пишет о Европе как о своей «другой родине».

«17 октября 1905 года». Художник: Илья Репин

Другим документом этой эпохи является картина И.Е. Репина «17 октября 1905 года», которая в наших глазах выглядит как карикатура на либеральное общество, но современники, по признанию В.В. Розанова, в ней видели «“тайное следствие” о том, что было и что есть на Руси». Зрители узнавали в ее персонажах своих современников (филолога М. Прахова, актрису Л. Яворскую, критика В.В. Стасова и других). Розанов провидчески охарактеризовал в своем эссе персонажей картины «пушечным мясом» революции. Сам Репин писал так:

«Картина изображает процессию освободительного движения русского прогрессивного общества… главным образом студенты, курсистки, профессора и рабочие с красными флагами, восторженные; с пением революционных песен… подняли на плечи амнистированного и многотысячной толпы движутся по площади большого города в экстазе общего ликования».

Мифологизацией «Первой русской революции» занимались не только дореволюционные либеральные журналисты и советские историки, но и писатели

Мифологизацией «Первой русской революции» занимались не только дореволюционные либеральные журналисты и советские историки, но и писатели. Например, путь Бориса Пастернака к осмыслению истории ХХ века был долгим и мучительным, пока он после войны 1941–1945 годов не написал такие христианские строки:

Но книга жизни подошла к странице,
Которая дороже всех святынь.
Сейчас должно написанное сбыться,
Пускай же сбудется оно. Аминь.
Ты видишь, ход веков подобен притче
И может загореться на ходу.
Во имя страшного ее величья
Я в добровольных муках в гроб сойду.
Я в гроб сойду и в третий день восстану,
И, как сплавляют по реке плоты,
Ко мне на суд, как баржи каравана.
Столетья поплывут из темноты.

Петр Шмидт, лейтенант Но до этого поэт претерпел искушение советского представления о событиях 1905 года, написав две поэмы «Девятьсот пятый год» и «Лейтенант Шмидт». Мало того, сам избранный Пастернаком герой-лейтенант Петр Шмидт – это тот же Гапон в миниатюре. Кстати, Борис Леонидович перед написанием поэмы «Девятьсот пятый год» изучал лжеавтобиографию Гапона, но она его не впечатлила. А вот опубликованные письма лейтенанта Шмидта к своей возлюбленной, в которых он выставлял себя невинным во всем человеком, очаровали поэта.

На самом деле, лейтенант Шмидт был провокатором, дезертиром и самозванцем, провозгласившим себя главнокомандующим Черноморского флота и президентом Юга, из-за которого погибли многие люди во время восстания в Севастополе. Ранее его лечили в клинике от шизофрении и мании величия. Незадолго до событий он ограбил кассу корабельного отряда – 2500 золотых рублей.

Вся эта история с поэмами восходит к двум встречам Бориса Леонидовича с Львом Давидовичем Троцким. Первая – в 1922 году. По свидетельству самого Пастернака, Троцкий «спросил меня… – отчего я “воздерживаюсь” от откликов на общественные темы. Вообще он меня очаровал и привел в восхищение, надо также сказать, что со своей точки зренья он совершенно прав, задавая мне такие вопросы». Вторая встреча с Троцким была через пять лет, в 1927 году, когда уже вышли из печати революционные поэмы, написанные к 20-летию «Первой революции». Троцкий вдруг спросил у Пастернака: «Это вы искренне – “Шмидт”, “Девятьсот пятый год”?»

Здесь всё примечательно: «очаровал и привел в восхищение», и «правота» Троцкого, и подозрение в «искренности» Пастернака.

Обе эти поэмы, прямо скажем, не являются высшим достижением поэта – не умел он быть, при всем старании, конъюнктурным стихотворцем, выполняющим «социальный заказ». Эту фальшивость поэм узрела чуткая Марина Цветаева, с которой Пастернак был в бурной переписке в годы написания этих вещей.

Она писала:

«Беда в том, что ты взял Шмидта, а не Каляева (слова Сережи, не мои), героя времени (безвременья!), а не героя древности… Что такое Шмидт – по твоей документальной поэме? Русский интеллигент 1905 года… Поэма несется мимо Шмидта, он – тормоз. Письма – сплошная жалость. Зачем они тебе понадобились?..»

В других письмах Цветаевой:

«Лейтенант Шмидт, по твоей поэме, мне глубоко отвратителен. Хвастун, болтун, неврастеник и нытик (качка). Вот Шмидт, встающий из твоей поэмы. Человек без чувства долга, малодушный. Бросает флот и едет “распутывать интригу”»; «1905 г. – ложный ход… Ты хотел простого человека, ты дал пошляка (Письма)»; «Когда я смотрю – в веках – на эту пару: тебя и Шмидта, я – смеюсь. В одну телегу впрячь не можно – Коня и трепетную – рвань (дрянь)».

Но надо отдать должное Пастернаку – роман «Доктор Живаго» и особенно стихи к роману дают в отношении истории России ХХ века совершенно иную – христианскую оптику, далекую от этих двух поэм.

Либеральные политики, писатели и журналисты выступали, до конца не осознавая этого, в роли подстрекателей терроризма

По сути, либеральные политики, публицисты, писатели и журналисты выступали, до конца не осознавая этого, в роли подстрекателей терроризма и участников проекта «большой лжи».

В последние десятилетия во многих странах изменены законодательные акты в отношении терроризма. В том числе подверглись изменениям меры наказания такого явления, как подстрекательство. Например, во Франции устанавливается уголовная ответственность за подстрекательство и пропаганду терроризма, а также за апологию терроризма. По состоянию на 2011 год наказание составляло до пяти лет тюремного заключения или штраф до 45 000 евро.

14. Метафизика зла

В отечественной политологии и историографии должно наступить время переосмысления не просто нашей истории – это само собой разумеется, – но выделения в отдельную дисциплину описания такого феномена, как «большая ложь». Религиозный аспект в этой проблеме должен стать определяющим.

Иван Александрович Ильин, русский философ, писатель и публицист Примером такого отношения может послужить эссе философа И.А. Ильина «О демонизме и сатанизме», написанное в России в 1917 году, в котором сатанизм впервые рассматривается как политологическая проблема. Игра в демонизм, по мысли автора, была присуща культуре XVIII–XIX столетий и завершилась созданием Фридрихом Ницше произведений, в которых содержатся прямая и откровенная проповедь зла в выработанных «сатанинских формулах».

Сатанинский человек утрачивает себя и становится земным инструментом дьявольской воли, им руководит антихристианская стихия, считает автор. Вот ее черты по Ильину:

• вековечная, неутолимая зависть,
• неисцельная ненависть,
• дерзающая свирепость,
• агрессивная, воинственная пошлость,
• вызывающе-бесстыдная ложь,
• абсолютное властолюбие,
• презрение к любви и добру,
• попрание духовной свободы,
• жажда всеобщего унижения, радость от унижения и погубления лучших людей.

«Вот этот черный смерч идет сейчас над миром. Игра в демонизм идет к концу; началось трагическое осуществление сатанизма. Подготовлявшееся в искусстве вошло в души и стало реализоваться людьми сатанинского нрава и дьявольской политики. И всюду – лучшие гибнут, а худшие всплывают на поверхность, распоряжаются и губят… Русские люди давно уже имели возможность изучить их; они обязаны знать, кто они и откуда; и все-таки они то и дело ошибаются, верят провокаторам, возвеличивают бесстыдников, торопятся прицепить свой челн к корме “большого”, хотя бы и проклятого корабля… Вот людей такого извращения, такого строя я не раз встречал… и всегда с ужасом думал о том, что́ они будут делать, когда захватят политическую власть» (Приложение V).

Пророчество мыслителя И.А. Ильина о черном смерче, идущем над миром, о людях сатанинского духа, захватывающих террористическими методами политическую власть, явно опиралось на русские реалии. А как еще можно было назвать политических хлестаковых, авантюристов и самозванцев, таких как А.Ф. Керенский и В.И. Ленин, пришедших к власти в 1917 году?

Керенский еще в 1912 году искал возможность вступить в боевой отряд эсеров, чтобы участвовать в цареубийстве

Керенский еще в 1912 году искал возможность вступить в боевой отряд эсеров, чтобы участвовать в цареубийстве; потом, дорвавшись до власти в феврале 1917 года, он приглашает террориста Б.В. Савинкова своим заместителем в военном министерстве Временного правительства. В марте он, официально вступив в партию эсеров, инициировал амнистию, благодаря которой из тюрем вышли все террористы-убийцы, грабители и уголовные преступники. При этом были арестованы царская семья и ее ближайшее окружение, а также 59 высших чиновников царского правительства. Затем он упразднил полицию и начал процесс признания независимости Польши и Финляндии. Керенский стал одновременно председателем Временного правительства, заместителем председателя Петроградского совета рабочих и солдатских депутатов и генеральным секретарем (по сути, руководителем) масонской ложи Великий Восток.

В.И. Ленин, теоретик «массового терроризма», мечтавший еще в апреле 1905 года «гильотинировать Николая», неожиданно получил власть осенью 1917 года от А.Ф. Керенского и председателя Петросовета Л.Д. Троцкого. Позже он приписал себе организацию революции 1905–1907 годов и победу в ней, а также победу в феврале и октябре 1917 года. Ленин сразу же отодвинул своих соратников, провозгласив популистские, заведомо невыполнимые и лживые обещания в первых своих декретах и постановлениях «О мире», «О земле», «О печати», «О созыве Учредительного собрания», «Об отмене смертной казни». Он стал инициатором раскола и разгрома Российской Православной Церкви, с большой долей вероятности – расстрела царской династии Романовых, в том числе и детей. Он был основоположником в России концлагерей. В августе 1918 года Ленин, например, телеграфировал в Пензу о необходимости «произвести беспощадный массовый террор против кулаков, попов и белогвардейцев», а всех сомнительных «запереть в концентрационный лагерь вне города». К концу 1919 года после того, как был издан декрет ВЦИК «О лагерях принудительных работ», таких лагерей было уже 21. Ленин, кроме этого, был создателем в государстве системы заложничества – в своих указаниях он постоянно призывал брать с целью шантажа в заложники не только политических врагов, но и «своих». Дискриминация по классовому признаку огромных масс населения (дворянство, духовенство, крестьянство) стало для Ленина главным политическим методом управления государством.

И.А. Ильин прозревал появление в Европе диктаторских, нацистских и фашистских режимов с человеконенавистническим мировоззрением в России, Польше, Германии, Италии, Испании, Португалии, Румынии, Венгрии, Греции, Чехословакии, Хорватии, Франции, Финляндии. Фашистские и нацистские партии открыто существовали в Великобритании, США, Болгарии, Нидерландах, Швеции, Ирландии, Австрии, Бельгии, Дании, Исландии, Латвии, Норвегии, Швейцарии, Югославии.

Оправдание и потворство терроризму, подстрекательство к террористическим актам, создание «большой лжи» для геополитических побед обернулось для европейских политиков большой бедой, отразившейся на их собственных нациях, народах и государствах. Именно на них лежит вина за уничтожение миллионов людей в ХХ веке.

(Продолжение следует.)