Пойте, мамы, вашим малышам...

На Иринарховском крестном ходе. Фото: С.Воронин

Да более того, ребёночек, прежде чем увидит маму глазками, уже знает и различает её среди всех иных людей именно через слушанье и слышанье её. Ведь ещё в слепоте утробы ликовал он или вздрагивал, засыпал или волновался в полном согласии с материнским сердцебиением, дыханием и, конечно же, с тоном и мелодикой её голоса. И через это же слушанье и слышанье он ещё до рождения получил отношение ко многому в этом мире. Уже оттуда, из пуповинной неразрывности, из кровной нераздельности он научился увязывать радость и тревогу, покой и нервозность с определёнными нотами маминой, до поры непонятной ему речи. И оттуда он уже полюбил то или не полюбил это, оттуда панически боится чего-то или же безгранично доверяет кому-то. А почему, отчего? – это много позже пусть объясняют ему, взрослому, логики и психоаналитики.

Недавно довелось мне на Валдае поучаствовать в жюри конкурса юных чтецов. С полсотни старшеклассников, прошедших предварительный отбор по школам, читали для нас – педагогов, библиотекарей и писателей, стихи русских поэтов. Прекрасные стихи – под высокими сводами большого зала старинного здания звучали Пушкин и Лермонтов, Гумилёв и Ахматова, Есенин и Рубцов. И какие же вдохновенно осветлённые лица были у читавших о чудном мгновенье и изысканном жирафе, о великом русском слове и звезде полей, и как сияли глаза их искренним восторгом от сопричастия запредельным высотам нашей литературы, в её кружащем голову величии мысли и пьянящей сердце гениальной образности. Так посочувствуйте же тем, кому пришлось выбирать победителей, отставляя побеждённых!

Пушкин и Лермонтов, Есенин и Рубцов под высокими сводами старинного здания… светлые лица, сияющие глаза… Но в какой-то момент меня вдруг пронизала тревога, я вслушался направленно – и да!! Дети, чудные русские дети читали прекрасных русских поэтов «на счёт» – они не чувствовали мелодики их речи, тем более не слышали тонов, отличающих звучание любовной лирики Афанасия Фета от народной Павла Васильева или гражданской Фёдора Тютчева. Ребята не просто не интонировали поэзию, они даже в принципе не ощущали её напевности, не улавливая даже различия самой лирики от патетики, озвучивая все рифмованные тексты одинаково декламационно, на голом ритме. Они не умели слышать напевность стиха в прямой её связи с содержанием. С неповторимыми авторскими особенностями мышления и чувствования Некрасова и Майкова, Блока и Кузнецова.

Восприятие звучания жизни только через счёт – и это для народа, развившегося до Глинки, Чайковского, Римского-Корсакова, Мусоргского, Рахманинова, Свиридова! Да надо ли кому напоминать, что «Вставай, страна огромная» и «В лесу родилась ёлочка» написаны на одной ритмической сетке? Поменяй мелодию – и кощунство.

Беда в том, что 14-17-летние подростки – второе поколение нашей реформируемой России, дорастающее в немелодическом мире. В мире, где мелодии не являются постоянным фоном человеческой жизни. Ведь уже и 30-35-летние, взрослые люди, сами родители, состоялись, сформировались в этой глухой эмоциональной и информационной изоляции от предшествующих им поколений. Уже те, 30-летние, в своём раннем детстве не наслушались досыта русских и украинских песен, уже они, папы и мамы, если не ходили в музыкальную школу, то не прикоснулись к культуре русского романса, уже в полной мере не захватили «подцензурной» советской эстрады, эстрады, по щедрости национальных мелодий вряд ли имевшей себе равновесность в во всём остальном мире.

Диско-рэп-техно… Это уже второе поколение глобалистического new-мира, в котором мелодии – фольклорные и авторские – вымещены, забиты ритмами. Точнее, одним негритянским ритмом.

Помните? Когда во второй половине семидесятых диско вводили в европейскую моду, мы так весело, так непугано воспринимали шоколадных попрыгунчиков, и, вроде бы антисоветски фрондёрствуя, на самом деле бездумно идиотничали под подпевки о сожжении Москвы очередным чингисханом, безумно вторили клеветам на Царицу-мученицу. Непугано бездумно… И вот уже через каких-то десять лет квадратный ритм дотаптывал в эфире всё, что ещё могло напоминать о мелосах итальянцев или чилийцев, бретонцев или белорусов.

В своё время Иван Ильин предупреждал о разрушительности, даже о гибельности для традиционной европейской музыкальной культуры вторжения в неё джазовой афро-американской, писал об улыбающемся негре, смотрящем на танцующих под его музыку «белых», улыбающемся знанию того, что дети этих танцующих сами станут «чёрными». Однако джаз, стремительно захватывая аристократические салоны и дорогие клубы, нигде не становился музыкой народной. Более того, он сам встречно перемалывался, переваривался и растворялся в неизмеримо более высокоразвитом танцевально-песенном наследии эллинских, романских, германских и славянских этносов, превращаясь лишь в модную инструментовку всё тех же «старых добрых» сиртаки, фарандол, полек и краковяков. И маршей: Нам песня строить и жить помогает!

Но всё же потомки Хама отняли детей у рода Сифа. То, что не получилось через размывание и коверканье джазовыми «импровизациями», произошло через лобовую атаку примитивным четвертным ритмом. О степени расово-ритмической несовместимости народных культур можно судить на примере «от противоположного»: коренные жители Африки не могут танцевать вальс. Они не слышат дробных ритмов – ни 3/4, ни 7/8, а, тем более, наших восточноевропейских ассиметричных метров и тактовых размеров. Поэтому чернокожие танцоры, во всей замечательности их физических данных и великолепности внешних форм, не годны к полноценному классическому балету, и потому, в основном, танцуют модерн. В отличие от монголоидов, которые, при (с точки зрения европейцев) проблемной эстетике тела, полноценно воспроизводят в танце мелодические рисунки и Чайковского, и Рихарда Штрауса, и Игоря Стравинского.

Мы возвращались с Валдая в Москву ночью. Я упорно отжимал и отжимал кнопки, в течении шести часов пытаясь поймать в радиоэфире хоть одну чистую мелодию. Но звучали тамтамы, погремушки, барабаны, бубны… Даже то, что заявлялось как «ретро», было переоркестрованно, перепето под доминанту ударных: «упс-упс-упс-упс». И в глазах всплывали картинки вечеринок, дискотек, ресторанов, ночных клубов – однообразно колышущиеся головы, однообразно качающиеся тела… однообразно, однообразно, без различия возраста, пола.

На это «однообразие» танцующих психологи возлагают немалую долю вины за несостоятельность многих нынешних браков. Танцевальные традиции – это, прежде всего, часть народных обрядов брачевания, важнейшая ритуальная составляющая личного знакомства, выбора из вариантов и предварительного схождения молодых людей перед созданием семьи. Для этого у всех народов мира существуют отдельно мужские – для демонстрации удали, и женские – для показа изящества, танцы, а у многих, прежде всего европейских, – парные. И утеря этой традиционной ритуальности с унификацией, а точнее, с обессмысливанием танцевальных рисунков и движений – одно из составляющих стремительного разрушения полового самоопределения у современной молодёжи, одна из несомненных помех в становлении наших юношей полноценными мужчинами – мужами и отцами, ответственными главами и защитниками семьи и рода, а девушками в виденьи себя женщинами, то есть, в смирении – в религиозном смысле! – перед ролью «просто» мужней жены.

Однообразно колышущиеся головы, однообразно качающиеся тела… Победу примитивного ритма над многосложным мелосом во многом обусловила его откровенная, декларативная сексуальность, чарующе действующая на подростков. Но именно эта вот гипертрофированная сексуальность с отсутствием в ней половой дифференциации, – где каждый сам по себе, сам в себе, только с собой любимым, в эгоистичном равнодушии ко всем неразличимо однообразно колышущимся напротив и вокруг, – провоцирует у танцующих юнцов извращения. Гомосексуализм, захлёстнувший Запад и всё наглее заявляющий о себе в России, в числе прочих, имеет себе и причину в подчинении психо-эмоциональной жизни европейца принципиально чуждому африканскому культурному влиянию.

Своё – чужое. Чуждое – своё…. А что мы чувствуем во время исполнения нашего гимна? И что переживает русский человек при звучании мелодии «Варяга» или только вступительных аккордов «Прощания славянки»?

По воспоминаниям ассистента Склифосовского, у них в клинике с тяжёлой травмой головы лежала в коме музыкально образованная полячка, и «профессор имел возможность следить за колебаниями кровяного давления в её черепной полости в зависимости от слышимой музыки. Как оказалось, что для каждого композитора и даже для каждой пьесы существовал свой прилив крови, своё кровяное давление в мозговых сосудах и, что всего замечательнее, патриотическое чувство польки проявлялось в резком повышении кровяного давления всякий раз, когда играли при ней даже самые посредственные пьесы Венявского».

Понятие «генетические музыкальные коды» уже почти столетие используется психологами, изучающими механизмы эмоций в их связи с процессами формирования и преобразования динамических стереотипов. Учёными давно просчитано, в какой степени от звучащей в нас внутренней музыки зависит не только интеллектуально-эмоциональное состояние, но и физиологическая, и даже химическая деятельность нашего мышечного аппарата. Отсюда, из декодировки генетической памяти, услышанная нами мелодия вдруг решительно и неоглядно заполняет нас молитвенным умиротворением или же вспенивает боевым духом, отсюда, из кровного наследного опыта, мы по песням распознаём своих и чужих, и через это никто никогда не лишит нас нашей Родины. Где бы мы не находились.

27 января 1904 года на краю света крейсер «Варяг» и канонерская лодка «Кореец» вышли на свой смертный парад под «Боже, Царя храни»:

Царь Православный,
Царствуй на славу!
Царствуй на страх врагам.

– И в те минуты была с ними вся Россия.

Я специально обхожу здесь тему пения церковного, молитвенного, пения Богу. Для раскрытия таковой нужна осведомлённость не просто обширная, угнетающая одним только необходимым объёмом предварительной проработки материалов, но, прежде всего, устрашающая ответственностью концовых выводов и рекомендаций. В теме церковного песнопения, как и в теме иконописания, ум касается грани разделения духовного и душевного. Грань тонкая, высокая, огненная, описывать её понаслышке, поначитке, мудрствуя без личного опыта и опыта наставников, губительно. Это тема священническая. Точнее, даже иноческая. Но убеждён твёрдо: икона – не украшение интерьера, псалом – не концертный номер. И чувственность – не благодатное восхищение.

Пойте, мамы, вашим малышам. Пойте им, когда укладываете спать и когда купаете, пойте, когда одеваете и выгуливаете, когда приболели они или не в настроении.

Колыбельные мотивы просты и ясны, как просты и ясны иные народные мотивы о каравае вот такой вышины, о девице во саду ли, в огороде, о калинке-малинке, о сером заиньке и о во поле берёзоньке. Всё очень и очень незамысловато, но за этой ясностью растущий человечек ещё неосмысленно, ещё непредставимо, но ощутимо становится причастником тысячелетий. Ведь сутевое свойство фольклора, – чрезмерно ёмкого слова-понятия, вмещающего в себя столь различные формы народного творчества от эпоса до частушек, – при всей изменчивости и избирательности в процессе устной передачи, прежде всего, определяется его непрерывностью-преемственностью. При этом народная музыка прочно связана с территорией и конкретным историческим временем, отражает характер каждого рода-племени с его обычаями и памятью, что и определяет неповторимость своеобразия многосложной, но связноцельной системы музыкальных диалектов в общей национальной культуре.

Пойте, мамы, пойте. Есть научные подтверждения: если мать регулярно напевает-намурлыкивает недоношенному ребенку, он гораздо быстрее набирается сил. Да и у самих женщин, начинавших петь своим детям ещё до их рождения, течение беременности протекает заметно легче. Важно что говорит человек человеку, но важно и само звучание, эмоциональный посыл – речь и музыка суть родственные формы коммуникации, а песня мамы – это ж всегда песня любви. Только любви.

Замена материнских песен мультфильмами, компьютерными или музыкальными игрушками, чревата для ребенка усугублением «синдрома дефицита внимания» – неспособностью сосредотачиваться. Увы, сегодня эта психопатология встречается уже у 15-20 процентов детей.

Пойте же, мамы, вашим малышам. Пойте про их былинных дедов-прадедов и про балладных героев-отцов, про Дрёму и Ясный месяц. Пойте им колядки и святки, купалу и семицу, масленку и жатву. Пойте им отходнические, трудовые, хороводные и игровые – пойте-вспаивайте их из родовых истоков и памятных колодезей, сытьте их от корней отчизны и плодов отчины. Пусть услышат они под собой вздохи рыбы-кита, а над собой – курлыканье жар-птиц. Пусть почувствуют в себе Русь, пусть познают себя в Руси. Пойте!

Гой еси Алёша, да сын Поповичев,
Ты почто забыл дороженьку в отчий дом?
Горяча твоя, удала головушка,
Ты почто поссорился с родным батюшкой?

Личность развивается этапами. Среди психологов существуют разномнения об их границах – периоды определяют и в пять лет, и в семь, и даже в десять. Лично мне достовернее деление на семилетия – в семь мы приходим в школу, в четырнадцать – впервые влюбляемся, в двадцать один – действительно становимся совершеннолетними. В сорок два – мудреем. И каждый исход из одного возраста в последующий сопровождается жёсточайшей переоценкой ценностей. С, порой, излишне страстным отрицанием былых авторитетов, с громким опрокидыванием кумирен и низвержением идолов.

Портфель первоклашки – и ящик Пандоры, и тачка каторжанина. Порог школы – зачало завещанных человеку Богом земных потнолицых трудов. Системно-постоянное, принципиально-фундаментное, зачало всему его такому долгому-долгому будущему. И как же теперь не хватает ребёнку весельно-игровых, задористо-смешливых, праздничных песен и заводных наигрышей! Так пусть же они похозяйничают в его послеурочном мире, пусть понудят подпеть и запританцовывать, разряжая, расслабляя и чуток балуя. Здесь ещё только в вашей воле и ответственности – пропускать или придерживать примитивно кабацкое и одесско-блатное, или же продолжать национальное формирование личности через уже окультуренные, обработанные профессиональными композиторами народные мотивы. Да что и где может поравняться-то и удалью и лирикой с нашими «Песнярами» или «Ариэлем», с Кубанским казачьим хором или «Золотым кольцом»? Что посмеет встать с ними рядом? Близко? Около?

А вот в подростковом возрасте фольклор уже вряд ли кого накормит и окормит. После четырнадцати уже не сидится дома, после четырнадцати все дороги только уводят, все ветры только зазывают, а звёзды обещают и манят. С какого-то часа Вселенная более не раскладывается ни по столу, ни на полу комнаты, не умещается ни в ограде, ни в горизонтах. В этом, столь новом для растущего человека состоянии ума и чувств малая родина и родственный круг ужимаются, засыпают-замирают до поры зёрнами-семенами, а вылетевшая за пределы робости и безропотности душа жаждет лишь безграничья, желает величия, а отчаянно безоглядному сердцу мечтается только об Империи.

И сложены об этом совсем иные песни.