Церковь в эпоху между гонениями Марка Аврелия и Деция. Часть 4

Опыт построения целостной богословской системы естественнее ожидать от александрийцев, где уже во II веке была открыта богословская школа – знаменитое Огласительное училище. После кончины Пантена в 190 году его возглавил Тит Флавий Климент. Этот выдающийся богослов родился в Афинах в середине II века в языческой семье. После обращения и крещения он много путешествовал в поисках наставника духовной жизни по южной Италии, Сирии и Палестине. Приехав в Александрию, он поступил в ученики к Пантену, а потом и сам преподавал в Огласительном училище. В начале III столетия, когда начались гонения, развязанные Септимием Севером, Климент удалился из Египта в Каппадокию вместе со своим учеником Александром, который впоследствии занял Иерусалимскую кафедру. В эту пору Климент стал пресвитером, как это видно из послания Александра, адресованного Антиохийской Церкви: «Эту грамотку я переслал вам, братья и господа мои, через Климента, блаженного пресвитера, человека хорошего и почтенного»[1]. Тит Флавий Климент Александрийский преставился до 215 года.

Климент был прекрасно образованным христианским писателем. Он тщательно изучал Священные книги – в его сочинениях встречаются многочисленные цитаты из них. Он хорошо знал своих предшественников – ранних христианских писателей, превосходно ориентировался в греческой философии и поэзии. Среди его сохранившихся сочинений – «Извлечения из Феодота», проповедь «Кто из богатых спасется», но важнейший труд Климента – трилогия, состоящая из «Протрептика, или Увещания к эллинам» («протрептики» писали Аристотель, Эпикур, Клеанф, чтобы расположить читателя к занятиям философией), «Педагога» и «Дидаскала». Но третья часть, написанная в виде собрания разрозненных мыслей, заметок, воспоминаний, получила затем название «Строматы», что значит «ковры» или «лоскуты».

В «Строматах», по словам Евсевия Кесарийского, Климент «не только рассыпает мысли из Писания, но берет и у эллинских писателей, если что покажется ему полезным; вспоминает мнения многих, развертывает вероучение и эллинов, и варваров; выправляет ложь ересиархов, приводит множество сведений, закладывая основу для разностороннего образования. Ко всему этому добавлены рассуждения философов, так что заглавие “Строматы” находится в полном соответствии с содержанием»[2]. Сам Климент писал о своих «Строматах», ставших самым знаменитым его сочинением, так: «Это воспоминания, собранные на старость, средство от забвения. Это простое начертание лучших мыслей, наполнявших достойные удивления, светлые, вдохновенные и живые речи мужей блаженных и достопамятных, которых я имел честь слушать. Из них один блистал в Греции, и именно в Ионии, другой цвел в Великой Греции. Один из них происходил из Келесирии, другой из Египта. А еще двое блистали на Востоке: один происходил из Ассирии, с другим же познакомился я в Палестине, и по рождению он был еврей. Встретил я его позже остальных, но по духовным силам он первенствовал. На нем-то успокоился я и остановился, поселившись в Египте и выследив, что он скрывается именно здесь. Был он поистине сицилийской пчелой. Собирая цветы с пророческого апостольского луга, напечатлевал он в душах слушателей некую мудрость – чистую и святую»[3]. Так писал Климент о своем учителе Пантене. «Они же, – продолжает Климент, – сохраняли истинное предание блаженного учения, которое приняли прямо от святых апостолов Петра, Иакова, Иоанна и Павла, как сын от отца… По Божию изволению, оно дошло и до нас, запав в душе семенами, которые завещали нам предшественники и апостолы»[4].

Пафос Тертуллиана – в противопоставлении Иерусалима Афинам, богооткровенной христианской истины – суетным умствованиям языческих философов, в то время как Климент всячески подчеркивал, что и древние дохристианские мыслители были причастны истине, что и в их трудах присутствует Божественный Логос. Одной из причин этого Климент считал исторически сомнительное обстоятельство – знакомство античных философов с пророческими книгами, ибо Моисей древнее Платона, который черпал из сокровищницы Богооткровенных Писаний. По словам иеромонаха Илариона (Алфеева), ныне митрополита, основная идея трилогии Климента – «показать постепенное восхождение христианина к истинному “гнозису” (знанию) под руководством Логоса. Божественный Логос (Христос) выступает в первой части как “увещатель”, обличающий язычество и призывающий обратиться к истинной вере, во второй – как “педагог” (букв. “детоводитель”), постепенно ведущий уверовавших во Христа к нравственному совершенству, в третьей – как “дидаскал” (учитель), открывающий “посвященным” тайны истинного гнозиса»[5].

В учении о Логосе Климент преодолевает воззрения апологетов предшествовавшего столетия, в частности святого Иустина Философа или Феофила Антиохтийского, разделявших Логос эндиафетос (Слово, сущее в Боге) и Логос профорикос (Слово, открывшееся миру). У Климента Логос один и тот же, и Он тождествен Сыну Божию, о взаимоотношениях Которого с Отцом Климент писал в «Строматах» так: «Отец, поскольку Он Отец, не без Сына существует; отцовство Отца предполагает, что у Него есть Сын, единственно истинный Учитель, открывающий нам Отца»[6]. Необходимость бытия Сына уже потому, что есть Отец, подразумевает идею о превечном бытии Сына. И все же в учении Климента содержится столь характерный для богословия его эпохи субординационизм. Он обнаруживается в его рассуждениях о том, что Бог Отец не может быть предметом познания, поскольку Он абсолютно трансцендентен, или, как излагает богословие Климента В.В. Болотов, «существенное средство науки заключается в возможности выводить одно понятие из другого, а Бог есть Единое Первое; по отношению к Нему нет первой посылки; следовательно, и познать Его невозможно. Сын, как Софиа полипоикилис, Своим ипостасным существованием выясняя для человека свойства Божии, является необходимым посредником, приводящим мир к познанию Бога»[7].

Христология Климента содержала в себе легкий налет докетизма. Он не ставил под вопрос действительность вочеловечения Сына Божия, но человеческую природу Христа представлял принципиально отличной от той, которая принадлежит остальному человеческому роду. Для него отличие Христа по человечеству от остального человечества не сводилось к одной только непричастности греху. Климент считал нелепым само предположение, что Господь имел такие же телесные потребности, как обыкновенные люди. «Спаситель, правда, ел, но ел не для поддержания Своего существования, не для Своего тела, которое было поддерживаемо в своем существовании Божественною силою, а чтобы не подать повода думать, что Он – призрак, потому что на самом деле явились люди, которые воображали, что Он открылся только видимым образом»[8].

Климент Александрийский сделал первую попытку, относительно удачную, построения богословской системы. Несравненно более успешным был опыт научной систематизации Богооткровенных догматов в их целостности и взаимосвязи, предпринятый учеником Климента Оригеном. Он родился около 185 года в Александрии в семье превосходно образованного христианина Леонида, который успел преподать сыну, отличавшемуся редкими способностями, основательное знание Священного Писания и внешних наук. В юные годы Ориген посещал также уроки философии, которые давал основатель неоплатонической школы Аммоний, как о том писал в своей биографии Плотина Порфирий. Немалый интерес представляет характеристика Оригена, которую тот дает в своем сохранившемся в цитируемых другими авторами фрагментах трактате «Против христиан». Отрывок из него приводит Евсевий Кесарийский: «Горячо желая сохранить грязные рассказы иудейского писания, они (христиане) обратились к толкованию, которое совершенно не вяжется с содержанием этих рассказов: тут было не столько защиты этих нелепиц, сколько самодовольного восхваления собственных писаний. Ясные слова Моисея они торжественно объявили загадочными и клялись Богом, что они, как изречения оракулов, полны тайного смысла… Этот нелепый метод заимствован у человека, с которым я часто встречался в юности, весьма известного в то время, известного и теперь своими сочинениями, – я разумею Оригена; слава его широко разошлась среди учителей этой веры. Он был учеником Аммония… Аммоний ввел его в науку и многое ему дал, но в выборе жизненного пути Ориген свернул на дорогу, противоположную дороге учителя… Ориген – эллин, воспитанный на эллинской науке, – споткнулся об это варварское безрассудство, разменял на мелочи и себя, и свои способности к науке. Жил он по-христиански, нарушая законы. О мире материальном и о Боге думал как эллин, но эллинскую философию внес в басни, ей чуждые. Он жил всегда с Платоном, читал Нумения, Крония, Аполофана, Лонгина, Модерата, Никомаха и писателей, известных в пифагорейских кругах. Пользовался книгами Херемона стоика и Корнута; узнав от них аллегорическое толкование эллинских мистерий, он применил его к иудейским писаниям»[9]. Процитировав Порфирия, Евсевий поправляет его, замечая, что тот «явно лжет (чего бы и не насказать врагу христиан!), будто Ориген обратился из эллинов… Ориген хранил от предков унаследованную христианскую веру»[10].

В гонение, учиненное Септимием Севером в 202 году, отец Оригена Леонид был обезглавлен за верность Христу. Его сын всем сердцем стремился последовать за ним в темницу и снискать мученический венец, но, как рассказывает биограф и преданный почитатель Оригена Евсевий Кесарийский, мать удержала его от последнего и решительного шага: «Сначала она умоляла его пожалеть мать, так его любящую, но юноша, узнав, что отец взят и сидит в тюрьме, всем существом своим тянулся к мученичеству. Видя это, она спрятала всю его одежду – пришлось сидеть дома. Ничего не оставалось делать – а при своей не по возрасту горячности он не мог сидеть спокойно, – как послать письмо отцу и горячо уговаривать его идти на мученичество; вот его собственные слова: “Держись, не передумай ради нас”»[11].

После казни отца имущество семьи подверглось конфискации, и Ориген взял на себя содержание матери и шестерых младших братьев, а средства на это он добывал уроками греческой грамматики. После бегства Климента из Александрии 18-летний юноша, снискавший известность в христианской общине своей всесторонней эрудицией и превосходным знанием Священных книг, своей исповеднической ревностью, возглавил, по поручению епископа Александрийского Димитрия, Огласительное училище. Послушать Оригена приходило такое множество христиан, что юный учитель вскоре решил отказаться от уроков грамматики и всего себя без остатка посвятить преподаванию и изучению Писания. Чтобы не оставить семью без средств к существованию, он продал имевшиеся у него «сочинения древних писателей, которые еще недавно с такой любовью изучал; купивший их приносил ему ежедневно четыре обола, которых ему хватало… В течение целого дня нес он тяжкий труд своей аскезы; большую часть ночи посвящал занятиям Священным Писанием, упорно вел жизнь самого строгого философа, то упражняя себя в посте, то строго отмеривая время сна; спал по рвению своему не на тюфяке, а на голой земле»[12].

Пылкая ревность Оригена, прозванного Адамантием («Алмазным»), подтолкнула его на опрометчивый поступок. Евсевий Кесарийский рассказывает о нем в самом извинительном для него тоне: «Поняв слова “Есть скопцы, которые сделали сами себя скопцами для Царствия Небесного” в их буквальном смысле, думая и выполнить спасительный совет, и прекратить грязную клевету язычников (ему, юноше, приходилось беседовать о вопросах Божественных не только с мужчинами, но и с женщинами), он и поторопился на деле осуществить спасительные слова»[13]. В ту пору епископ Александрийский Димитрий, вероятно, не придал этому, по характеристике Евсевия, «детскому проступку… свидетельствующему о душе юной, незрелой и в то же время глубоко верующей и стремящейся к самообузданию»[14], важного значения, и Ориген продолжал преподавание в Огласительном училище.

Начинающим ученикам Ориген давал уроки диалектики, физиологии, геометрии и астрономии, потом переходил к занятиям философией и затем уже богословием, при этом во главу угла он ставил изучение Священного Писания. По словам своего благодарного ученика святителя Григория Неокесарийского, Ориген, беседуя с учениками, «употреблял всевозможные доводы, трогал, как говорит пословица, за всякую веревку, прилагал все свои силы. Он восхвалял философию и любителей философии… говоря, что они одни живут жизнью разумных существ, так как стремятся жить правильно и достигают знания о самих себе… Он стремился не просто одолеть меня своими доводами, но благоприятным, человеколюбивым и благородным расположением спасти и сделать причастником как тех благ, которые проистекают из философии, так и других, особенно тех, которые Божество даровало ему одному превыше многих или, может быть, превыше всех нынешних людей –спасительное слово, которое ко многим приходит и всех, с кем встречается, покоряет»[15].

Оставаясь руководителем училища, Ориген не один раз выезжал из Александрии. В 212 году он побывал в столице империи, чтобы, как писал он сам, «увидеть самую древнюю Церковь», которую тогда возглавлял Зефирин. В Риме он, по свидетельству блаженного Иеронима, познакомился со святым Ипполитом и выслушал одну из проповедей этого богослова. Около 215 года он, по поручению епископа Димитрия, отправился в Аравию, правитель которой обратился к предстоятелю Александрийской Церкви с просьбой направить к нему Оригена для беседы с ним. В 216 году он еще раз покинул Александрию, на этот раз из-за угрожавшей его жизни опасности, когда Каракалла, подавляя мятеж, который подняли в Египте провозгласившие себя императорами Фульвий Макриан со своим сыном и братом, отдал Александрию на разграбление легионерам и велел закрыть в ней все школы.

Ориген нашел прибежище в Кесарии Палестинской и там, по просьбе епископов Кесарийского Феоктиста и Иерусалимского Александра, беседовал с народом, изъясняя ему Священное Писание. Это обстоятельство вызвало неудовольствие епископа Александрийского Димитрия, который укорял своих собратий в направленном им послании в том, что они дозволили проповедовать мирянину в присутствии епископов, назвав это делом неслыханным. В ответном послании Александр и Феоктист писали: «Зачем он говорит явную неправду? Где найдутся люди, способные принести пользу братьям, оттуда и приглашают их святые епископы проповедовать народу; так делали наши блаженные братья: в Ларанде Эвелпист пригласил Неона; в Иконии – Цельс Павлина; в Синнаде – Аттик Феодора; вероятно, так поступали и в других местах, только мы этого не знаем»[16]. Это был первый известный документально конфликт между Димитрием Александрийским и Оригеном, который, однако, не помешал Оригену по возвращении в Александрию продолжать преподавание в Огласительном училище. В 226 году Ориген выезжал из родного города в Антиохию для беседы с покровительствовавшей христианам матерью императора Александра Севера Мамеей.

Между тем в жизни Оригена произошла значительная перемена вследствие обращения им из гностической валентиниановой ереси в Православие состоятельного александрийца Амвросия. Благодаря ему Ориген принялся за основательное научно-текстологическое и экзегетическое исследование Писаний. «Амвросий, – по словам Евсевия, – не только настоятельно убеждал и уговаривал его взяться за эту работу, но и щедро предоставлял все необходимое для этих занятий. Более семи скорописцев писали под его диктовку, сменяясь по очереди через определенное время; не меньше было переписчиков и красиво писавших девушек»[17].

Около 231 года Ориген отправился по церковным делам в Элладу, и, остановившись на пути в эту страну в Кесарии Палестинской, он был там рукоположен епископом Феоктистом в пресвитеры. Такое поставление расходилось с установленным в Церкви порядком, не допускавшим рукоположений лиц, находившихся в ведении иных епископов. Когда Димитрий Александрийский узнал о случившемся, он созвал один за другим два Собора, на которых Ориген был объявлен лишенным пресвитерства и отлученным от церковного общения. Одним из оснований для прещений послужило совершенное им в юности самооскопление. Весьма вероятно, что Ориген подвергся отлучению и за ошибочные богословские суждения. Как писал иеромонах Иларион (Алфеев), ныне митрополит, «есть основания предполагать, вопреки Евсевию, что Ориген был отлучен Димитрием Александрийским не только по дисциплинарным мотивам, но и за свои догматические заблуждения. На это косвенно указывает сам Евсевий, когда говорит, что Ориген “писал письма к Фабиану, епископу Римскому, о своем Православии” (следовательно, в его Православии сомневались)»[18]. Блаженный Иероним писал в письме к Павле, что Ориген осужден «не за ересь, не за новости догматические, как клевещут теперь на него бешеные, но потому, что не могли выносить славы его красноречия и знаний, потому что, когда он говорил, все казались немыми»[19], но тот же Иероним в своих поздних письмах к Паммахию и Маркелле присоединился к «клевете» «бешеных».

После кончины епископа Димитрия Ориген вернулся в Александрию, но преемник почившего Геракл, в отсутствие Оригена возглавлявший Огласительное училище, подтвердил отлучение своего предшественника. По делу Оригена созывался Собор в Риме, и на нем подтверждены были возложенные на него прещения. Но епископы Палестины и Аравии не согласились с решениями Александрийских соборов и взяли Оригена под свое покровительство, после чего он навсегда переселился в Кесарию, где основал Огласительное училище, подобное александрийскому, и в течение 20 лет, до самой смерти, преподавал в нем, одновременно занимаясь научно-богословскими трудами.

Популярность Оригена как богослова была настолько велика, что все лекции, которые он читал в Кесарии, записывались стенографистами. Одним из его почитателей был епископ Кесарии Каппадокийской Фирмилиан, который, по словам Евсевия, «иногда, церковной пользы ради, приглашал его к себе, в свою область, а иногда сам отправлялся к нему в Иудею и проводил с ним некоторое время, совершенствуясь в вопросах богословских»[20].

Литературное наследие Оригена поражает своим объемом. Святитель Епифаний Кипрский насчитал 6000 его трактатов. Из его текстов сохранились лишь крохи, но и они составили в «Патрологии» Ж.-П. Миня семь увесистых томов. До нас дошли фрагменты его главного труда – «Гекзапла», представляющего собой первое научное издание библейских книг. Название труда связано с тем, что библейский текст был помещен в нем в шести параллельных столбцах. Первый из них составил еврейский оригинал, второй – тот же текст в греческой транскрипции, остальные столбцы представляли собой переводы Акилы, Симмаха, Феодотиона и Септуагинту. Для некоторых ветхозаветных книг Ориген отыскал иные переводы. Псалтирь он переписал в девяти столбцах («Эннеапл»).

Ориген написал толкования на все Священные книги Ветхого и Нового Заветов. К числу его библеистских сочинений принадлежат также гомилии – беседы на отдельные места Писаний и схолии – изъяснения особенно трудных мест библейского текста. Из экзегетических трудов богослова сохранились лишь отрывки, наиболее полный – четыре книги из девяти, посвященных толкованию Песни Песней в свободном латинском переложении Руфина. Для экзегезы Оригена характерно смелое употребление аллегорического метода, который стал отличительной чертой александрийского богословия. Из нравственно-аскетических трудов Оригена полностью сохранились трактаты: «О молитве», включающий самое раннее из известных толкований на молитву Господню, и «Увещание к мученичеству». Из эпистолярного наследия Оригена до нас полностью дошли послания, адресованные святому Григорию Неокесарийскому, Юлию Африкану, и еще несколько писем, включенных в «Церковную историю» Евсевия Кесарийского, а также эпистолярные отрывки.

Самый значительный апологетический труд Оригена называется «Против Цельса». Он был написан около 244 года. Книга Цельса «Истинное слово» появилась в 178 году. В этой книге, сохранившейся лишь в виде цитат, помещенных у Оригена, Цельс, по характеристике иеромонаха Илариона, «не повторял вслед за предшествующими антихристианскими авторами вульгарные обвинения в адрес христиан, на которые приходилось отвечать апологетам II века. Он тщательно изучил Библию и раннехристианскую литературу; он умел отличить учение Церкви от учений гностических сект… В восьми книгах своего труда Ориген последовательно опровергает обвинения Цельса, доказывая Божество Иисуса Христа, истинность евангельского свидетельства, высоту христианской нравственности»[21].

Важнейший догматический труд Оригена – «О началах», представляющий собой первый в христианской литературе опыт систематического изложения догматического богословия, – был написан в 220-е годы и сохранился на греческом языке в отрывках, а в полном виде он дошел до нас в вольном латинском переводе Руфина. Уровень свободы или произвола переводчика по отношению к оригиналу столь высок, что в иных случаях нет уверенности, что он корректно воспроизводит мысли Оригена. Как писал исследователь текста этого переложения Н. Петров, «Руфин, несомненно, исправил те места Пери архон, где говорится о Святой Троице и о воскресении плоти»[22], с очевидной целью устранить из этого трактата сомнительные с догматической точки зрения идеи александрийского богослова.

Понятие о Боге для Оригена тождественно понятию о Боге Отце: «Апостольское… учение, ясно преданное, сводится к следующим положениям. Во-первых, что един Бог, Который все сотворил и создал и Который все привел из небытия в бытие… и что этот Бог в последние дни… послал Господа нашего Иисуса Христа для призвания сперва Израиля, а потом и язычников, после измены народа израильского. Этот Бог, праведный и благой Отец Господа нашего Иисуса Христа, дал закон, и пророков, и Евангелие… Потом (церковное предание учит), что Сам пришедший Иисус Христос рожден от Отца прежде всякой твари… Далее, апостолы предали, что в отношении к чести и достоинству сопричастен Отцу и Сыну Святой Дух»[23].

По характеристике В.В. Болотова, триадологическая система «древних богословов… была совсем другая, чем наша, основанная на никейских понятиях и положениях. Наша точка зрения основывается на признании единства существа (оусиа) и на различении от существа ипостасей. Такое построение есть синтез. Триединый Бог, по нашему пониманию, есть синтез Отца, Сына и Святого Духа. Напротив, древние писатели излагали учение о триедином Боге в схеме генетической. Отец мыслится здесь как единый Бог, и если Он есть Отец, то не мыслим без Сына и Святого Духа»[24]. Уточняя, следовало бы лишь заметить, что синтетическая тринитарная схема идет от блаженного Августина, а триадологическая мысль Афанасия Великого, да и Никео-Цареградский символ, основаны на генетической схеме, но только, благодаря учению о единосущии, лишены субординационистского оттенка, которого не избежал и Ориген.

Вот одна из самых выразительных иллюстраций у Оригена взаимоотношений Бога Отца и Сына Божия, именуемого им также Премудростью: «Подобно тому, как изображение человека, смотрящегося в зеркало, с полнейшею точностью отражает все движения и действия, производимые человеком, – подобно этому и Премудрость желает дать о Себе именно такое же понятие, когда называет Себя чистым зеркалом действий и силы Отца»[25]. Ориген понимал, конечно, что всякое сравнение хромает. Во всяком случае, его, очевидно, мало беспокоил тот изъян его сравнения Бога Отца и Премудрости Божией с человеком и его зеркальным отражением, что из него никак не вытекает мысль о единосущии ипостаси Сына Отцу. И все же, как верно писал В.В. Болотов, «рождение Бога Слова он понимает так высоко, что дальше богословам нельзя было идти. Он учит, что рождение Сына не aeternum, а sempiternum, что Сын не просто геннитос, а аеи геннитос. Сын рождает вечно, и этот акт всегда и вечно совершается. “Быть” для Сына значит “рождаться”, и, таким образом, нельзя сказать о Сыне, что Он “родился”. Из богословия Оригена вытекает, что Сын совечен Отцу»[26].

Беда, однако, заключается в том – и в этом, собственно, а не в столь характерном для доникейского богословия субординационизме, состоит главный порок оригенизма, – что и самый мир, сотворенный Богом, он мыслил совечным Ему, обнаруживая в этой идее чрезмерную зависимость от Платона и Аристотеля и несомненное родство с онтологией современного ему неоплатонизма. Ориген, по словам протоиерея Георгия Флоровского, «во имя Божественной неизменяемости… отрицает всякое возникновение… Он приходит к выводу о вечности всякого существования, о совечности всего Богу. В этом именно Ориген близок к Аристотелю с его учением о вечности мира»[27]. Отсюда проистекает и навлекшая на него анафему V Вселенского Собора доктрина о предсуществовании человеческих душ, которую, разумеется, не следует уподоблять восточным учениям о метампсихозе, но которая, тем не менее, радикально расходится с традиционной библейской антропологией.

Церковью не принято и учение Оригена об апокатастасисе, то есть восстановлении, что подразумевает в эсхатологическом завершении спасение не только осужденных грешников, но даже и падших духов, но эти упования Оригена и не были отвергнуты Церковью как явная ересь. Их разделял и такой почитатель александрийского богослова, как святитель Григорий Нисский. Встречаются в сочинениях Оригена и другие опрометчивые высказывания. Так, в найденном в 1941 году в Тире папирусе «Диалог Оригена с Ираклидом и епископами, которые с ним», записанном стенографистами и озаглавленном «Об Отце и Сыне и о душе», Ориген говорит об Отце и Сыне как о «двух Богах».

Заблуждения Оригена уже при его жизни вызвали острую реакцию со стороны епископа Александрийского Димитрия. Придирчивым критиком богослова был еще один его современник – священномученик Мефодий Олимпийский. Об опасности его расходящихся с церковным Преданием идей писали священномученик Петр Александрийский, святитель Епифаний Кипрский, блаженный Иероним. В то же время его восторженными почитателями были святитель Григорий Неокесарийский, церковный историк Евсевий Кесарийский и мученик Памфил Кесарийский. Святой Афанасий Великий, каппадокийские отцы, епископ Аквилейский Руфин ссылались на труды Оригена как на сокровище плодотворных богословских идей. И все же для Василия Великого, Руфина, блаженного Иеронима в его позднюю пору очевидны были расхождения Оригена с церковным учением по отдельным догматическим темам. Так, перелагая трактат Оригена «О началах» на латинский язык, Руфин подошел к своему труду не только как переводчик, но также и как редактор и цензор. Осуждение Оригена на V Вселенском Соборе не изгладило из церковной памяти его имя и его наследие, которое продолжало оказывать влияние на православную богословскую мысль последующих столетий, разумеется, не своими теологуменами и тем более явными ошибками, но глубиной проникновения в тайны Божественного Откровения. Хотя и не бесспорным, но самым крупным, самым масштабным богословом доникейской эпохи был Ориген.

В 250 году Деций издал декрет о преследовании христиан на всем пространстве империи, и уже в следующем году Ориген подвергся аресту. Его ревностный почитатель Евсевий с пафосом писал о его исповеднических страданиях: «Что и сколько пережил Ориген в это гонение и какой был этому конец, когда злобный демон выстроил против этого человека все свое воинство и накинулся на него всеми силами и средствами – больше, чем на всех, с кем он вел тогда войну; что и сколько выдержал за веру Христову этот человек: оковы, телесные муки, истязания железом, тюремное подземелье, многодневное сидение с растянутыми до четвертой дыры ногами, угрозу сожжения – и вообще что только ни делали с ним враги, – все он мужественно вынес. А конец этому был такой: судья всей силой власти воспротивился его казни»[28]. Измученный пытками, Ориген скончался вскоре после своего освобождения в 253 году в финикийском Тире.