Неизреченное благоухание

Не описать утонченности и благородства подвижников! Эти люди, хотя и несут на себе следы грубого подвига, хотя их тело так иссохло и измождено, имеют благоухание и запечатленную на их удивительной душе благодать.

Монастырь Симонопетра, Афон. Фото: Трейвис Дав / travisdove.com

1976 год. Месяц август — 22 июля по старому стилю. Панигир^[1] святой Марии Магдалины в Симонопетре. Эту святую так любят в ее монастыре! Здесь хранится ее левая рука: запястье, ладонь и пальцы, с кожей и сухожилиями. Температура устойчиво держится на 37 градусах — доказательство того, что эта рука живой свидетельницы Воскресшего Христа, живое доказательство того, что и ей «смерть ктому не обладает» (Рим. 6:9).

На всенощном бдении^[2] мне указали стасидию почти в центре. Рядом со мной — седовласый старчик. Стоит прямо, как свеча, не шелохнется. По ходу службы слабеет. Он явно устал. Вернее всего, спит. Но не так, как обычно, расслабившись. Его состояние своеобразно и занимательно: голова наклонена к руке, глаза прикрыты. Время от времени слышится деликатное и спокойное похрапывание. Но всякий раз, как только певчие допускают ошибку, он вступает и без промедления ее поправляет. И возвращается в …свой покой. «Тело спит по нужде природы, а сердце его бодрствует по множеству любви». И действительно — его ум бодрствует. Этот человек, кажется, живет в ином мире.

Дошли до эксапостилария. Отцы все встают, снимают скуфьи, низко нагибаются, когда служащий священник совершает литанию над лежащими на посеребренном подносе мощами великой святой покровительницы обители. Вскоре начинается поклонение. Я ошеломлен. Смотрю, что делают остальные. И чувствую, что я не с ними, пытаюсь определить свою роль и верные действия, не могу прикоснуться к тайне. Все вокруг, я это ощущаю, переживают некое событие, которое мне неведомо. Певчие усиливают торжество. Монахи всем своим видом показывают, что испытывают нечто такое, чего я не в силах постичь. Единственное, на что я способен, это следить за происходящим — поверхностно и с любопытством. Вскоре старец, стоящий рядом, покидает свое место и направляется согласно своей чреде к мощам. Положив три земных поклона, лобызает их, помазуется священником и в умилении возвращается в стасидию.

— Иди и ты, — говорит он мне, — не робей, сегодня святая благоухает. Получи немного ее благодати.

Я послушался и пошел к мощам. Так, кроме всего прочего, делали и другие. Но мои сомнения остались при мне. Я не особенно верил во все это. В задумчивости подошел. И был потрясен благоуханием. Мне неутолимо хотелось подтвердить констатацию этого факта с исследовательской точки зрения и снова приложиться к мощам. Но я почувствовал неловкость — был неподходящий момент для экспериментов! Телом я вернулся на место. Мыслью же остался со святой. Умножились мои вопросы, но не возросла моя вера. Это было «знамение», которого я просил, но это не было «знамение», в котором я нуждался. Я не мог в него поверить и опять-таки не мог себе представить, чтобы монахи говорили неправду. У них были такие чистые лица, и происходящее они переживали без рассуждений и аргументов. Я не имел оснований подозревать их во лжи.

Фото: Трейвис Дав / travisdove.com

— Геронда, как это происходит? — спросил я, — может быть, отцы из благоговения брызнули немного благовония? Или мощи сами благоухают?

— Здесь благоговение разрушается, как только ты брызнешь благовоние. Благоговение укрепляется, когда ты воспримешь в простоте неизреченное благоухание. Святая Гора полна такого.

— Что значит: «неизреченное благоухание»?

— Если бы мы брызнули немного благовония из парфюмерного магазина, тогда было бы «благоухание». Сейчас, когда мы ничего не брызгаем, а благоухание изливается само, это называется «неизреченное благоухание».

Я наклонился и поцеловал его руку. Благоухал и он сам. Словно потрогал ладан. Всенощное бдение продолжалось. Оно длилось двенадцать часов.

Ко мне подошел знакомый монах:

— Ты взял благословение у старца Арсения?

— Кто это? — спросил я в недоумении.

— Старчик, что стоял рядом с тобой.

— Старчик, что спал рядом со мной? — произнес я про себя.

— У него есть «дар неумовения», — добавил монах, — вот уже десять лет он не умывал лица и весь благоухает. Он чист, как слеза. Живет он в Каламице, в уединенной келье, в полуторах часах ходьбы отсюда. Беги, пока он не ушел.

Я не догнал его. До начала праздничной трапезы он удалился в свою келейку. Он напитался Божественным служением. Ему не нужно было ни еды, ни слов, чтобы наполнить душу. Двенадцать часов кряду он стоял, сидел, дремал, при этом ежесекундно вдыхая мед всенощного бдения. «Благую часть избра, яже не отимется» от­ него (Лк. 10, 42).