Монастырь на краю болота

Макарьевская пустынь всегда была обителью по-настоящему отшельнической. Её насельники жили замкнуто, игумены никогда не избирались на государственные и церковные посты. Сейчас, после столетнего запустения, здесь возрождается иноческая жизнь. Судя по тому, что добраться до монастыря можно отнюдь не каждый день, ему и в XXI веке суждено стать приютом настоящих анахоретов.

Вверх по красной реке

Обшивка салона старой «девятки» скрипит так сильно, что моментами не слышно даже голосов рядом сидящих попутчиков. Автомобиль чувствует каждую кочку, и всякий, кто пристроился на заднем сидении, зарекся впредь уступать кому бы то ни было место рядом с водителем.

— Благ… ванная… берут из скважины… изнеженны мы, — доносится сквозь симфонию треска, лязга и стона трущихся друг о друга пластмассовых деталей приборной панели голос Сергея Романюка, водителя, рассказывающего о современном жительстве в Макарьевской пустыни — а именно туда мы и держим свой путь по дороге, которой бы лучше подошло название «полоса препятствий».

Напрягая слух, пытаюсь разобрать, о чем же говорит Сергей.

— Здесь во время войны проходил стык Киришского и Лужского плацдармов, — удается расслышать мне. — И немцы своими танками всю гать разбили! Вот с тех пор дороги и нет.

Автомобиль в очередной раз подскакивает на высокой кочке, а потом всем своим весом ухает в яму. Зима — единственное время года, когда до монастыря можно добраться на «своих колесах». В остальные месяцы дорога, если, конечно, её можно так назвать, превращается в сплошное месиво, каждая яма заполняется водой, образуя порой настоящие пруды. Разве что в жаркое засушливое лето есть шанс проехать к обители на автомобиле.

«Девятка» останавливается на берегу ручья рядом с установленным на небольшом возвышении поклонным крестом. Выйдя из машины и пользуясь моментом, Сергей указывает нам на воду:

— Это река Лезна. Ее называют еще «красной рекой» — говорят, после боев вода в ней была бордового цвета — от крови убитых. Вот и крест поставили в память о павших воинах.

Выше по течению Лезны стоит Макарьевская пустынь.

​Макарьевская пустынь находится в настоящей глуши, на краю большого болота

Отец Макарий

Редкий лес. Облезлый ствол дерева, на нем дощечка с надписью «Монастырь», указывающая в сторону красных кирпичных построек с зелеными крышами и золотыми куполами. Странно, в самом конце пути — уже ненужный здесь указатель. Редкие паломники обычно добираются в пýстынь тремя способами: пешком — летом, осенью и весной, когда не очень сыро, на лыжах — зимой, и на автомобиле — тоже зимой, как мы сейчас.

— А что, бывает, что не находят монастырь сразу? — спрашиваю у Сергея.

— Да, блуждают, теряются, звонят: мы заблудились.

Мы, конечно, не теряемся. Сам Сергей — частый ходок в эти места: на своей машине он возит паломников и прихожан храма «Всех скорбящих Радость», что на тосненском кладбище, где настоятельствует иерей Сергий Рысев. Примерно раз в месяц в холодное время года отец Сергий приезжает в монастырь служить Литургию — своих священников в монастыре нет.

Обязанности настоятеля обители сейчас лежат на иеродиаконе Макарии (Тягловском). За спиной у него тринадцатилетний опыт послушнической жизни. А до этого у Павла (так звали отца Макария в миру) был свой бизнес. Помогая финансово в строительстве храма Георгия Победоносца на Средней Рогатке, он задумался над своей жизнью в Церкви:

— Духовный голод не давал мне покоя. Как еще можно помогать Церкви? Может, мне под силу заниматься восстановлением храмов, не просто опуская деньги в кружку? Господь привел меня в Иоанно-Богословский Череменецкий монастырь, где удалось реализовать все благие намерения и даже больше — здесь был не один храм, а целая древняя обитель. Именно здесь началось и строительство моего внутреннего храма, моя полноценная духовная жизнь. Это произошло благодаря тем священнослужителям, которые помогли мне понять монастырскую жизнь.

После шести лет трудов в Череменце отец Макарий стал послушником в Свято-Троицкой Реконьской пустыни Новгородской епархии, где и трудился на протяжении пяти лет.

— Год назад владыка Митрофан предложил мне вернуться под его окормление, как это было в Череменецком монастыре, и возглавить Макарьевскую пустынь. Работы в монастыре много, в первую очередь — проложить дорогу, закончить строительство храмов, корпусов — то, что не успел достроить первый скитоначальник иеромонах Давид (Титов). И владыка Митрофан, зная непростое положение обители, поддерживает все наши начинания.

Из казаков в монахи

Второй монах монастыря, Игнатий (Пашнин), живет здесь не так уж давно: постригли отца Игнатия в конце 2016 года. Зато личная его история взаимоотношений с монастырем насчитывает далеко не один год. Отец Игнатий раньше был одним из руководителей кадетского движения в Петербурге — сначала организовал военно-патриотический клуб «Верность» при храме Воскресения Христова у Варшавского вокзала, а потом, когда тот влился в Алексиевский потешный корпус, — продолжил свое послушание и там. Вместе с кадетами он не раз паломничал в Макарьевскую пустынь.

— На шестой-седьмой раз я задумался — а что мы сюда всё время ходим? Медом, что ли, намазано? Условий нормальных нет, воды нет — но мы раз за разом сюда возвращаемся, ведь хочется помочь в возрождении этого места. А потом еще и мой папа стал насельником пустыни (сейчас он несет послушание при храме преподобного Серафима Саровского в деревне Нурма под Тосно).

Отец Игнатий рассказывает, что всегда мечтал поселиться именно в этой обители. Давно тяготевший к монастырской жизни, он успел побывать послушником в монастыре Александра Свирского. Но душа просилась именно сюда.

— Знаете, как бывает: то одни обстоятельства держат, то другие. Дважды я даже чуть не женился, но в обоих случаях невесты исчезали в самый последний момент. Просто уходили, и всё. Вот тогда я ясно понял, что мой путь — иноческий. Возникали и препятствия, связанные с моим служением: в храме Всех святых Церкви Русской в Московском Парке Победы я долго оставался единственным алтарником. А службы каждый день! Конечно, бросать всё на произвол судьбы было нельзя. Но потом ситуация поменялась. Настоятель, архимандрит Иероним (Тестин), не хотел меня отпускать. Но что поделать — я твердо решил.

Сейчас отец Игнатий мечтает, что когда-нибудь Макарьевская пустынь вновь станет обителью, где будет спасаться множество насельников.

— Будем пытаться возрождать обитель, — продолжает отец Игнатий, — ведь она когда-то была русским духовным центром — в противовес социалистическим кружкам. Здесь окормлялся «Союз русского народа», формировалось черносотенное братство. Одним из учредителей был игумен Арсений (Алексеев), синодальный богослов, тот самый, которого позже отправят на Афон бороться с имяславием. А он, наоборот, начнет проповедовать их идеи и станет основателем «Союза Архистратига Михаила исповедников Имени Божия».

И монах достает из шкафчика толстый том — книгу митрополита Илариона (Алфеева) «Священная тайна Церкви», посвященный анализу имяславских споров и корней этого течения богословской мысли в Писании и святоотеческих трудах.

— А ведь Поместный Собор 1917 года так и не успел вынести своего решения по этому важному богословскому вопросу, — сокрушается отец Игнатий.

Тот, кто по хозяйству

— Так вот, говорю я тебе, многие ли в наше время сдюжат жить в таких условиях? — рассуждает водитель Сергей Романюк. — Все изнеженные стали. Душ привыкли принимать по вечерам. А тут не расслабишься. До цивилизации добраться — еще постараться надо. Многие и не задерживаются здесь надолго — полгода проходит, и возвращаются туда, откуда пришли. Убегают.

Настоящих старожилов, таких, что помнят монастырь с самого начала его возрождения, в Макарьевской пустыни нет. Самые старшие здесь — послушники Василий Дудко и Андрей Каштаев. Простой человек, взглянув на Василия, подумал бы: вот он, эталонный насельник монастыря, высокий, с окладистой бородой, можно сказать — благообразный. В пýстыни он уже два года. История его жизни очень похожа на истории многих других послушников монастырей, разбросанных по самым разным уголкам бескрайней России:

— Я из Луги. Работал там. Жил вместе с женой, разошлись. Прописки у меня не было.

Василий немногословен. «Не люблю и не могу я о себе рассказывать», — говорит он, но все-таки делает над собой усилие и продолжает:

— Одна женщина посоветовала мне обратиться в Череменецкий монастырь. Попробуй, говорит, съезди. Ну, я и поехал.

Незнакомый до этого, как сам признается, с православием, в Череменце Василий прожил год. После его перевели в Макарьевскую пустынь. Без Василия Дудко в монастыре не обходится ни один ремонт. Починка всего, что только может ломаться, — его основное послушание.

— По хозяйству, — лаконично описывает Василий свои обязанности.

​Установка креста на монастырской голгофе была одним из первых шагов в восстановлении Макарьевской обители

Монастырский философ

Второй послушник, Андрей Каштаев, наоборот, пришел к вере задолго до того, как вообще задумался о монастыре. Родился он в Псковской области, жил на Смоленщине и в Череповце. Закончил школу с углубленным изучением английского, потом сам преподавал в сельской глубинке Вологодской области — историю и всё тот же английский. На металлургическом комбинате писал репортажи для заводского листка, но, говорит, это «не его». Андрея Каштаева можно назвать монастырским философом:

— Я к вере пришел, размышляя о причине вещей. Не может быть, чтобы хаос сам по себе трансформировался в сложно организованную материю. Необходима направляющая сила. Русский мыслитель Киреевский писал, что вера не противоположна знанию, наоборот, она его высшая ступень. Я считаю так же.

В Макарьевскую пустынь Андрей попал спустя годы исканий «своего» места. Еще в начале 1990-х ему предлагали поступить в Вяземский Иоанно-Предтеченский монастырь.

— Я было собрался, но долго метался, не мог принять окончательного решения. Потом около года жил в Спасо-Прилуцком монастыре под Вологдой. Но тянуло в мир, не отпускало. Да и рядом с городом он, до центра Вологды можно за час дойти пешком.

Андрей Каштаев считает, что в Макарьевской пустыни нашел идеально подходящее его душевному устроению место: тихо, вдали от шумных людских потоков. Единственное в миру, по чему Андрей, по всей видимости, тоскует — литература. Всё, что у него есть — привезенный паломниками томик Куприна, но ведь этого мало для человека, воспитанного на русских классиках:

— Наши писатели оказали на меня огромное влияние. Гоголь, Достоевский, особенно «Записки из мертвого дома». Русскую литературу надо читать обязательно. Салтыкова-Щедрина очень люблю, его «Господ Головлевых» и «Пошехонскую старину».

Поход на островок

Сегодняшняя территория монастыря совсем не большая, буквально несколько десятков квадратных метров. Построек тоже немного: братский корпус, временно пустующий дом настоятеля, баня, бывшая конюшня и два храма: деревянный, преподобного Макария Римлянина, и каменный, недостроенный, Успения Пресвятой Богородицы.

По территории неустанно снуют два стража: молодой кобель Малыш и его мать. Грозно облаивая въезжающие автомобили, они подобострастно глядят на их пассажиров, выпрашивая кусочек чего-нибудь вкусного. Малыш пытается залезть мордой прямо в карман и постоянно тычет носом в руку.

— Да разбаловали их паломники, — объясняет мне поведение собак трудник Вадим Зайцев. — Всё время подкармливают. Они и привыкли.

Вадим живет в Макарьевской пустыни совсем недавно, всего полтора месяца. Его отправил сюда отец-священник, чтобы сын немного пришел в себя после «загула», в который отправился, застав жену с другим.

— Два месяца не просыхал, — говорит он. — Отец меня стал уговаривать одуматься, может, в Александро-Невскую лавру трудником пойти. «Отстань», — говорил я. Ну а потом все-таки сам решил, что надо что-то делать. Пожил в Лавре, потом сюда приехал — тоже отец посоветовал.

— Оставаться навсегда, как понимаю, вы здесь не собираетесь? А как поймете, что уже можно возвращаться назад?

— Когда почувствую, что больше не тянет на безобразия.

Вадим — монастырский повар, что неудивительно, ведь он окончил кулинарный техникум. Да и в Лавре тоже трудился на кухне, в Феодоровском корпусе.

Сказы мерзлого болота

Прошлый век не оставил от монастыря камня на камне. Всё было разрушено артиллерийским огнем советских войск, в 1942 году предпринимавших безуспешные попытки наступления на Любань. Единственное, что сохранилось — это остатки храма на островке преподобного Макария в трех километрах от обители: высокий гранитный цоколь и часть северной стены из кирпича, высотой несколько метров. По преданию, именно здесь начинал свой подвиг сам преподобный, сюда же он и удалился в последние годы жизни.

Одна трудность — чтобы добраться до этого места, нужно пересечь топкое Макарьевское болото. Летом это делать совсем небезопасно — может засосать трясина. Говорят, что под слоем торфа на этом болоте покоятся не только останки русских и немецких солдат, но и техника, вплоть до танков. Зимой дорога намного безопаснее — скованное льдом болото дает пересечь себя почти без проблем, конечно, если вы пешком, ехать на транспорте всё же не стоит.

— Пойдемте, когда еще выдастся возможность побывать в таком месте? — предлагает Вадим. — Вы знаете, там, в развалинах церкви, есть колодец, его выкопал сам преподобный.

Прогулка по замерзшему болоту даже доставляет удовольствие. Огромное открытое пространство, чистое небо и яркое солнце над головой. Но, наверное, оказавшись здесь в одиночку, человек будет испытывать совсем другие эмоции. Тем более что известны случаи, когда уже в наше время в этих топях пропадали люди.

Например, в конце августа 2007 года послушник Александр Богачёв зачем-то пошел на болото. Показания нынешних насельников монастыря разнятся: кто-то говорит, что он пошел за ягодами, кто-то — что провожал на островок паломников. Скорее всего, паломников не было — иначе почему бы он возвращался в монастырь в одиночку? Так или иначе, связь по мобильному телефону с ним поддерживалась. Последний раз он позвонил и рассказал, что не совсем понимает, где находится. Только видит какие-то шатры. С тех пор о нем ничего не известно. А на болоте насельники пустыни установили памятный крест.

Рассказывают, что где-то неподалеку от этого болота живет самый настоящий отшельник-старовер, вернее, единовер: старообрядец, признающий и поминающий патриарха. Несколько раз он приходил в монастырь, о чем-то беседовал с иеродиаконом Иоанном (Карпенко) — раньше он был исполняющим обязанности игумена. Привозили отшельника на вездеходе, а кто и зачем — нынешние насельники уже и не знают. Жил старовер то ли в землянке, то ли в небольшой избушке. Иногда он наведывался в Санкт-Петербург в единоверческий приход рядом с музеем Арктики и Антарктики, там же и причащался.

А еще ходят слухи, что ночью в окрестных деревнях, а то и в самом Тосно, видно, как над Макарьевской пустынью поднимается столп света. Но это, скорее всего, просто благочестивая легенда.

Колодец на болоте

Вокруг Макарьевской пустыни всё напоминает о войне. В самом монастыре на веранде домика настоятеля пирамидкой сложены десять ржавых касок — девять советских и одна немецкая. В этих краях работает очень много «копателей»: как «легальных», так и «чёрных». Германия нанимает русских, чтобы те искали и поднимали из болот останки немецких солдат, которые потом перезахораниваются на их родине. По пути к островку преподобного Макария то тут, то там между низкорослыми деревцами намотана противопехотная проволока — теперь совершенно ржавая, она провисела здесь больше 70 лет.

Островок приподнят над болотом. Его хорошо видно на фоне окружающей, редкой на высокие деревья местности. Бóльшую часть островка занимают развалины храма, основание которого выложено гранитными плитами красного и серого цвета.

— Те, что серые, привезены из Палестины, — взбираясь на возвышенность, комментирует Сергей, тоже пошедший с нами на островок. — А вот откуда красные — не знаю. Мне, правда, сложно представить, как такие блоки можно было сюда транспортировать.

Поднимаясь выше, натыкаемся на противотанковую мину. Остановившись в нерешительности, не решаемся её тронуть.

— Да это же только крышка от мины, — появляется из-за спины Вадим и переворачивает ее ногой.

Действительно, только крышка.

Под ногами в западной части храма — тот самый колодец, который, по преданию, выкопал сам преподобный Макарий. В выемках стен кто-то заботливо припрятал граненый стаканчик и белую эмалированную кружку.

— Что, зря пришли, что ли? — Сергей спускается вниз и, обнажившись по пояс, опрокидывает на себя три ведра холодной колодезной воды. Остальные, воспользовавшись граненым стаканчиком, рискуют лишь попробовать её на вкус… Вокруг болото, а вода чистая и прозрачная, как роса.

Монашеские думы

Послушники и монахи живут общежитием. Молятся и трудятся вместе, и устав у них один на всех. Келья и собственные мысли — вот два места, где насельник может остаться наедине с собой. Но и мысль просится наружу, желая стать достоянием если не многих, то хотя бы нескольких слушателей.

Монах Игнатий, пока остальные собрались на кухне и пьют чай, рассказывает мне, что уж кто-кто, а он не понаслышке знает, что значит быть на волосок от гибели — духовной. Юношей он увлекался баскетболом и даже мог бы сделать карьеру спортивного судьи, но увлекся легким заработком:

— Работал в казино. Деньги выходили хорошие, но всё, что получал, вечером же и спускал. Это сатанизм самый настоящий.

Отец Игнатий рассказывает, что его падение было столь сильным, что он даже чувствовал в себе присутствие беса:

— Я его видел. Не глазами, а духом. Страх жуткий. Я почувствовал, что значит приблизиться к порогу смерти. Но Господь дал мне время на покаяние, проявил Свою милость. Я очень хорошо помню, что со мной тогда происходило. Так что меня никакими доводами от веры не отвратить.

Обратная дорога не кажется столь длинной. Да и сильной тряски уже нет. За окнами темно, и через несколько километров я, вспомнив слышаные днем истории, оборачиваюсь назад: вдруг увижу столп света над монастырем? Но нет, только звездное небо.