Новомученики и новосовнаркомцы

На днях отмечалась годовщина принятия Советом Народных Комиссаров «Декрета об отделении церкви от государства и школы от церкви».

Для антиклерикалов это повод еще раз произнести кодовую фразу, по которой они опознают друг друга — «Церковь слилась с государством», и более или менее явно обозначить свое преемство с Совнаркомом, преемство, которого некоторые стесняются, некоторые — нет. Для многих других — возможность поговорить об отношениях Церкви и государства вообще. Церковь же в эти дни празднует Собор новомучеников и исповедников Церкви Русской — людей, которые были убиты или подвергнуты преследованиям за свою веру именно той самой властью, которая выпустила упомянутый декрет.

Трагические страницы истории нашей страны требуют своего осмысления — и тут стоит отметить некоторые благонамеренные, но нельзя сказать, чтобы мудрые попытки преуменьшить серьезность и масштабы гонений, которым русская Церковь подверглась в ХХ веке.

Люди, которые предпринимают эти попытки, хотят, как лучше. «Политика памяти» в Восточной Европе — да и не только — это политика использования старых обид для возгревания сегодняшней ненависти. Это политика выстраивания идентичности «от противного», сплочения от общего исторического врага, так, что на вопрос «а кто мы такие и что у нас общего?» люди получают готовый ответ — «мы люди, жестоко пострадавшие от такого-то врага». Враг для сплочения нации, естественно, избирается из числа соседей. А поскольку в любых соседских отношениях за века накопилось много примеров горьких обид и несправедливостей, на них можно, немного добавив и приукрасив, выстроить рассказ о многовековой борьбе нас, прекрасных эльфов, с ними, гнусными орками.

Любые исторические трагедии и преступления активно эксплуатируются для формирования такого «мы против них» мифа, который является дешевым, эффективным, но, в среднесрочной перспективе, разрушительным средством национального сплочения.

История гонений на Церковь — а эти гонения по своим масштабам и целям вполне подпадают под международно принятое определение геноцида, является одной из громадных исторических трагедий ХХ века. Это не было преступлением одной нации против другой — и их невозможно в таком виде перетолковать. Это было проявлением идеологического конфликта внутри одной страны.

Поэтому для людей, привыкших наблюдать «политику памяти» во всей ее токсичности, память о гонениях на Церковь представляется чем-то опасным — способным посеять ненависть уже не к кому-то внешнему, а между согражданами. Есть те, кто отождествляет себя с Православием, есть те, кто ностальгирует по советскому проекту — лишний раз напоминать, что советский проект предполагал уничтожение Церкви и весьма постарался в этом направлении, значит, вероятно, делать то, чем занимает «политика памяти» вообще — подогревать ненависть — но уже между согражданами.

Поэтому люди, исходящие из таких соображений, хотят придать истории толкование, снижающее остроту конфликта. Мол, это были не гонения на веру, а гонения из-за политики. И вообще это были отдельные перегибы на местах и головокружение от успехов. И вообще хватит ворошить прошлое.

В чем ошибка такого подхода? Прежде всего, конечно, в том, что отрицать реальность широкомасштабных, целенаправленных, и кровавых гонений, направленных на уничтожение Церкви как таковой, также трудно, как отрицать реальность Холокоста. Эти события — в силу своих масштабов — оставили по себе очень много свидетельств. Мы знаем много конкретных имен мучеников и конкретные обстоятельства их смерти.

И Церковь — в силу того, что она есть Церковь — не согласна забыть своих мучеников.

Но есть другой выход из ситуации. Мучеников надлежит помнить и прославлять — но не в контексте «политики памяти», а именно в контексте церковной веры. Увы, непонятной сейчас большинству людей — но мы можем приложить усилия к тому, чтобы поправить дело.

В контексте веры мученик не является обвинителем. Он, подобно Христу, является ходатаем. Его кровь вопиет не о мести — а о прощении. Христос восходит на Крест со словами «Отче! прости им, ибо не знают, что делают» (Лук.23:34). Первомученик Стефан умирает, молясь «Господи! не вмени им греха сего» (Деян.7:60). Как сказал Патриарх Алексий I митрополиту Антонию Сурожскому, «Церковь – это тело Христово, распинаемое за спасение своих гонителей».

Ответом Церкви на гонения является ходатайство за гонителей. Мученики на небесах молятся о спасении своих убийц. И наша молитвенная память о новомучениках означает не то, что мы ненавидим кого-то или требуем к ответу — но, напротив, что мы следуем за молитвой мучеников, прося у Бога милости и спасения для наших чудовищно заблуждавшихся и тяжко грешивших предков.

Такая молитва означает, что мы не отбрасываем их и не проклинаем, как «их», «чужих», «врагов», но принимаем их как своих — и оплакиваем их грехи и преступления, как можно оплакивать грехи и преступления членов своей семьи.

Наша вера научает нас тому, что не знает и не понимает мир сей — что можно любить, считать своими, искать блага людям, которые чудовищно неправы.

Их заблуждения и преступления не становятся в меньшей степени заблуждениями и преступлениями. Но сами они не становятся в меньшей степени нашими предками и согражданами. Можно ужасаться греху и любить грешника — именно этому учит Евангелие, и когда эта Евангельская ценность просачивается в мир, люди научаются проявлять солидарность, принимать, ценить, уважать даже тех сограждан, взгляды которых они полагают глубоко ложными.

Мы проявляем солидарность с другими людьми — ныне живущими или уже умершими — не тогда, когда мы следуем их грехам, а когда мы молимся о прощении их грехов.

Поэтому да, Церковь подвергалась жесточайшим гонениям. Нет, это не повод для ненависти. Церковь вообще не видит в чем-либо достаточного повода для ненависти к людям.

Мы должны рассмотреть прошлое, чтобы извлечь из него опыт. Понять, что приводит к таким ужасным последствиям и как их избежать.

Другая тема, связанная с «Декретом об отделении» - это тема «светского государства». Проблема в том, что за одними и теми же словами может скрываться очень разное содержание. СССР времен Сталина, США, Франция, нынешняя Северная Корея, нынешняя Российская Федерация — все это светские государства. Антиклерикалы, требующие «светского государства», с которыми мне доводилось беседовать, всегда терялись, когда я спрашивал, какое реально существующее светское государство они бы хотели предложить в качестве образца. Это понятно. Предлагать Северную Корею не хочется, а в любом не-тираническом светском государстве — США, Франции, Германии и т.д., — сотрудничество между государством и Церковью носит гораздо более широкий характер, чем в России.

Если сравнивать присутствие, скажем, католиков в американском здравоохранении и французской системе образования, с присутствием Православной Церкви в аналогичных областях в России, то наша страна оказывается не только не клерикальной — но и самой секуляризированной из стран христианского мира.

Но вернемся к декрету. Формально в тексте нет ничего кровавого. Там речь не идет о расстрелах в затылок или стирании в лагерную пыль. Сам по себе текст вовсе не дышит угрозами и убийством. Более того, накануне еще одной масштабной волны репрессий против духовенства и верующих в 1937 и 1938 годах, в 36-том, была принята так называемая «сталинская конституция», в которой говорилось:

«Статья 124. В целях обеспечения за гражданами свободы совести церковь в СССР отделена от государства и школа от церкви.

Свобода отправления религиозных культов и свобода антирелигиозной пропаганды признаются за всеми гражданами».

Реальность той эпохи совершенно никак не была связана с этими словами. Слова могут быть не так важны, как намерения, продиктованные идеологией. Коммунистический проект не предполагал в будущем никакой Церкви — ни отделенной от государства, ни какой-либо вообще. В рамках этого проекта у Церкви вообще не должно было быть места в обществе — и любое отведение верующим какого бы то ни было закутка могло существовать только в качестве временной меры.

Большевики не хотели отделить Церковь от государства — они хотели ее уничтожить. И это урок на будущее. Всегда важно понимать, какой идеологией руководствуются ваши оппоненты и каковы их окончательные цели. Потому что нынешние обвинения в «слиянии Церкви с государством» тоже, как правило, имеют за собой определенную идеологию и определенные цели.

Бывают причины конфликта — а бывают поводы придраться в рамках уже существующего конфликта. Например на всех большевистских и советских карикатурах священников рисовали очень полными. Впрочем, эта традиция держится — до сих пор рисуют.

Разъяснять, что священники бывают полные, бывают худые, и в этом отношении трудно заметить разницу с населением в целом тут просто бессмысленно — потому что причина враждебности не имеет никакого отношения к телосложению.

Коммунистов (как и нынешних антиклерикалов) не устраивало не телосложение священников — а сам факт несения ими священнического служения. Было бы крайне наивно думать, что, сделайся все священники стройными и подтянутыми, как олимпийские чемпионы, это изменило бы отношение коммунистов к религии.

Похудеть-оздоровиться, само по себе, может и не плохо, но причина враждебности вовсе не в этом. Людям, у которых проекте светлого будущего вас не должно быть, вас не должно быть ни в каком телосложении.

Очередной раз читая о том, что «РПЦ слилась с государством», можно, конечно, пуститься в разъяснения, что это такой же миф, как «все священники ужасно полные». Но это может оказаться тщетным. Людей определенных идеологических предпочтений не устраивает Церковь вообще. В принципе. По фундаментальным мировоззренческим соображениям. При любых отношениях с государством.

Коммунизм — не единственная идеология, в проекте будущего которой нет места для Церкви. В наши дни наиболее могущественней идеологией в мире является прогрессивный либерализм — который (как и коммунизм) видит в Церкви источник невыносимого угнетения, отсталости, перенаселения и многих бедствий. Эта идеология принципиально, на уровне идентичности, выступает за сексуальные извращения и аборты, которые должны продвигаться на уровне государств — а их противники, то есть, в первую очередь, церковники, подавляться. Для этой идеологии Церковь является врагом до тех пор, пока она предпочитает детей — абортам, и честной брак — извращениям. То есть до тех пор, пока она остается Церковью.

Отношения Церкви с государством не имеют значения. Британские католики (если взять далекий от нас пример) ни в малейшей степени не являются государственной Церковью. Смягчает ли это враждебность прогрессивных сил? Ни в малейшей степени.

У нас в России это глобальное прогрессивное влияние накладывается на старые антирелигиозные традиции революционной интеллигенции. И тут стоит заметить, что причина конфликта не в том, что Церковь имеет какие-то отношения с государством, или имеет золоченые купола, или в неудачных высказываниях каких-то священников — дело в том, что Церковь проповедует слово Божие. Которое в принципе несовместимо с некоторыми идеологиями. Адептам этих идеологий мы не понравимся ни в хороших отношениях с государством, ни в плохих, ни толстыми, ни худыми, ни с золоченными храмами, ни с какими-нибудь сараями, ни на автомобилях, ни на ослах — короче, ни в каком виде.

Так что не стоит и пытаться им понравиться. Надо спокойно исполнять свое служение.