Увидеть «згу»,
или Неторопливый рассказ Николая Гунина, хранителя ворзогорской церкви

Гуси-лебеди (вид с крыши храма села Ворзогоры). Художник -Татьяна Юшманова

Есть распространенное мнение, будто бы жизнь в русском селе замирает с наступлением холодов до той благословенной поры, когда зелень, ветер и прочая романтика привлекут сюда обитателей городских джунглей. Три-четыре месяца в компании радостных горожан – а дальше наступает ссыльное унылое затишье.

С большой радостью мы убедились, что мнение это не совсем справедливо. Русское село, если оно не подвержено унынию, не только живет в тишине и смирении, но и восхищает, как и раньше, своим трудолюбием, неравнодушием, живым и деятельным интересом к новичкам. То есть неподдельным гостеприимством.

Николай Александрович Гунин как раз из тех, кто не дает себе и селу погрузиться в безнадегу. Историк-краевед из онежского села Ворзогоры. Историю своей семьи знает на 16 поколений, до 1640 года – все благодаря работе в архивах с данными переписей, знакомством с метрическими книгами. А еще Николай Александрович – хранитель и охранитель знаменитой и любимой многими из нас церкви во имя святителя Николая.

Именно здесь, в Ворзогорах, начал свою работу проект «Общее дело. Возрождение деревянных храмов Севера» чуть больше десяти лет назад. Это сегодня «Общее дело» объединяет архангельские, карельские, вологодские, коми, псковские села – а тогда были сомнения: потянем ли? Очень даже потянем, потому что, как оказалось, людей, небезразличных к своей вере, истории и культуре, на Руси все еще много, слава Богу.

Николай Александрович Гунин показывает згу

Гунин проводит небольшую экскурсию по сельскому музею, который находится в библиотеке, рассказывает о быте поморов, их характере, кодексе чести, трудолюбии. Честное слово, потомкам есть чем гордиться. Попутно объясняет, откуда пошло выражение «не видно ни зги»:

– Все очень просто: «зга» – блестящее кольцо на дуге конской упряжки, на которой крепился колокольчик. Соответственно, если даже этого блестящего колечка не видать, то тьма действительно серьезная.

В музее много всего интересного, между прочим: и ледовые самокаты, и туфли, переделанные из калош (чтобы дамы могли спокойно ходить на танцы), и много-много другого. О каждой вещи хранитель храма и музея расскажет много. Напевная, несуетливая речь: «Дак Онега рядом!»

Но наш разговор не о гидронимах, а о недавнем прошлом. О том, например, каким чудом удалось сохраниться Никольской церкви в годину лихолетья. А ведь хотели уже сровнять с землей…

Рассказывает Николай Александрович:

– Купола с Никольской церкви снимал лавочник, местный житель. Это было в 1930-е годы. Он, чтобы выслужиться перед большевиками, нанялся добровольно срубать купола, чтобы его заслуги были замечены и, желательно, отмечены новой властью. Срубил три купола, видит с высоты: дом его загорелся. Бегом спустился; говорят, такую прыть выказал, что никто раньше не видел, чтобы так скоро бегал. А у него в чулане, оказалось, золото было припрятано. Вот он прибежал, вскочил в дом, в чулан к своему золоту, а дом тут и обрушился – сгорел лавочник. «В чулане спрятанное золото лежало. / Берег на черный день, радел. / Чернее дня, чем тот, и не бывало: / В огне сгорело всё. И сам сгорел», – такое у нас стихотворение написали.

Полез лавочник рубить купола. Срубил три купола, видит с высоты: дом его загорелся

И с тех пор попытки разрушить храм прекратились. В войну колокольню использовали как смотровую вышку пограничники. В самом храме был устроен зерновой склад, а в Введенском храме был клуб. От зернового склада остались зарубки на бревнах: «столько-то мешков», «столько-то пудов». Мы специально оставили – пусть потомки смотрят и думают, до чего можно дойти, если забыть про Бога.

Александр Порфирьевич Слепинин, 78 лет, плотник А потом в один действительно прекрасный день наш сосед Александр Порфирьевич Слепинин первым начал восстанавливать Никольский храм. Изо дня в день постоянно, кряхтя, сгибаясь, перекрывал крышу колокольни. «Жаль, что такая красота погибнуть может!» – говорил. Просто начал работать, никому ничего особо не говоря, – кто хотел, присоединялся. И знаете, стали помогать! Сначала местные жители, потом рыбаки, охотники, которых тут много в теплое время года. Привезут что-нибудь: кто материалами поможет, кто деньгами, кто подсобит в работе. Как один сказал: «На охоте да на рыбалке и что доброе сделать можно – не все же пить да пулять!» Вот так Ворзогоры вновь сплотились вокруг своей церкви. Снова поняли, что значит жить миром, как раньше.

На Севере ведь как: если миром жить не будешь – всё, считай, хоть не живи. С детства людей учили жить не только и не столько собой, сколько в мире с мiром, на котором и смерть красна. То есть речь-то не о тщеславии ни о каком, а о доброй жизни с окружающими тебя людьми, о самом естественном библейском законе любви к ближнему как к самому себе. Раньше получалось – почему сейчас не получится, интересно? И соблюдение этого закона, когда тебе небезразличен твой ближний, когда и ты сам – ближний для всех остальных, – всегда имеет благие последствия даже, скажем так, материальные. Ну, всё по Христу: «Ищите прежде Царствия Божия, и это все приложится вам». Так и прикладывалось «это всё»: поморские села и деревни славились своим достоинством и достатком. Так будет, думаю, и сейчас, если мы правильно расставим приоритеты: сначала Бог, потом ближний, а «это всё» уж потом.

Жизнь другая будет, если правильно расставим приоритеты: сначала Бог, потом ближний, а «это всё» уж потом

Тут с трех сторон море, с четвертой – болото, а люди жили в мире и достатке. Как, спрашивается, они могли содержать огромное хозяйство? Сотни коров, лошади, тысячи овец – как? А очень просто: помогая друг другу. Если бы каждый был сам за себя, как это проповедуется сейчас у нас в обществе, то никто бы и не выжил. Овец дак вообще увозили на все лето на остров Осинки – он там, в море, – дак они там и паслись себе спокойно. А кто повезет? Что, каждый со своим десятком-сотней? Нет! Сообща и отвозили. Пастухи были свои, там жили.

Тут никто не воровал. Это ж смерти подобно. И стыдно, и больно взять чужое. Один раз засветишься – на всю жизнь позор. Так бы сейчас везде было, по-другому бы на жизнь смотрели. Да и сама она была бы светлее. И «згу» бы увидали.