«Жизнь проходит, а призвания не найти!» — монахиня отвечает на грустный вопрос

«Как найти свое призвание? Как понять, в чем именно твое предназначение? Как использовать свои таланты и как их найти? Все время в каком-то поиске, а жизнь то идет…» — подобных вопросов о поиске своего предназначения в редакцию журнала «Фома» приходит очень много. На них мы попросили ответить монахиню Елизавету (Сеньчукову), пресс-секретаря Якутской епархии.

Многих сегодня по-настоящему одолевает невроз по поводу «особого пути» и «особого предназначения», которые непременно каждый обязан каким-то образом отыскать, чтобы не чувствовать себя неполноценным. Чаще всего этот поиск проходит именно в плоскости трудовой деятельности — карьеры. Но есть другой мир — мир веры, где этот вопрос предназначения снимается удивительным образом. И на своем примере я попробую это показать.

Моя основная работа — тексты. Я пишу их в качестве пресс-секретаря или в качестве журналиста. В принципе, я более или менее состоявшийся журналист, без лишней скромности скажу, что в своей области — очень неплохо состоявшийся.

Интересно, что к этой работе я никогда не стремилась. Тексты были моим хобби. А мечтала я о другом.

«Кем ты, Машенька, будешь, когда вырастешь?» — спрашивали меня пятилетнюю.

«Врачом!» — уверенно отвечала я.

Ну естественно, папа — врач, мама — фельдшер скорой помощи. С детства играла в больницу: кукле Жене мы с папой однажды делали трепанацию черепа (у нее глаз провалился), куклу Наташу я пичкала аминазином после аппендицита (для имитации аппендицита мы с мамой ей животик забинтовали), кукле Даше брызгала на обожженную ручку (мощно так обожгла, чуть не задохнулась от запаха плавящейся резины) пантенолом. Кем еще быть?

Но мое желание было связано не просто с подражанием любимым родителям. Медицина — это и сейчас та человеческая деятельность, перед которой я, кроме шуток, преклоняюсь. Врач — это своего рода ангел в человеческой плоти. Только со свободой воли и способный ошибаться. Но он именно ангел: вестник от Бога. Господь его посылает болящему. И я хотела быть ангелом.

Шло время, и годам к тринадцати я наслушалась от скоропомощников про сбор человеческих внутренностей вдоль железной дороги, вытаскивание людей по кусочкам из столкнувшихся автомобилей, циничных шуточек про «мотоциклист — мозги в горшочке», а также побывала в детской и взрослой реанимациях и понаблюдала безрезультатные попытки «завести» давшего остановку сердца младенца, агонию кардиологической больной и другие невеселые вещи — и желание быть врачом стало конкретнее: «Врачом-психиатром». С уточнением: «Хочу наркоманов лечить. Интересно, можно гипнотизировать на клеточном уровне? Чтобы и психическую, и физическую зависимость устранять».

В девятом классе я выбрала экзаменом по выбору биологию и написала реферат по наркомании. Там я описывала симптомы отравления опиатами и каннабиолом, сравнивала химические формулы серотонина и ЛСД, приводила примеры разных форм терапии — и получила «пять», потому что система оценок у нас была, увы, только пятибалльная.

Но в десятом классе я начала самостоятельно более углубленно изучать химию и биологию по пособию для абитуриентов. С химией все шло нормально, а вот с биологией — беда и катастрофа. Я с пятого раза не смогла запомнить устройство клетки. На мои истерические рыдания прибежали родители:

«Что ты, Машенька, плачешь?»

«Я никогда, — задыхаясь и захлебываясь слезами объясняла я, — никогда этого не запомню».

Родители с грустью переглянулись. Вообще-то, я действительно была совершеннейшим гуманитарием. Не в смысле «бездарь в точных науках» — это в нашей семье вообще не рассматривалось, считалось, что, если человеку нужно разобраться в каком-то предмете, он садится и разбирается, и ничего невозможного нет. В смысле — «остальное неинтересно». История? Запоем. Обществознание? Восторг полный. Литература — километровые сочинения с провокационными, но яркими идеями, цитированием Эриха Фромма и Жоржа Батая, подготовка докладов по современной поэзии на примерах песенного творчества исполнителей в жанре «русский рок», изложения и сочинения в стихах и так далее. Собственно, да, стихи. Ну и прозы немножко.

«Может быть, тебе поступить в Литературный институт?» — огорченно спросила мама. «Да-да, Литературный институт!» — бодро поддержал ее папа.

В глазах у них читалось при этом: «Ну что ж, ребеночек не тянет…».

Я ужасно обрадовалась, закинула злосчастную биологию в дальний шкаф, сосредоточилась на истории, литературе, песнях Beatles и Pink Floyd (иностранный же!) и оттачивании рифм и записалась на курсы при Литературном институте.

Так я из примитивной лени и отсутствия усидчивости отказалась от своего призвания. Господь меня за это регулярно вразумляет. «Меня окружают психи!» — периодически начинаю я орать в голос. Ну, психи — это, естественно, упрощение. Люди с нервными срывами, тяжелыми ситуативными и эндогенными депрессиями, внезапно открывающейся шизофренией или биполярным расстройством.

Рано или поздно у меня в одном из миллионов мессенджеров, на кухне, на пути окажется расстроенный и растерянный человек, не понимающий, что с ним происходит. И рано или поздно получит от меня вовсе не духовный совет сходить к соответствующему доктору. В какой-то степени я считаю это своей миссией — дестигматизацию психических болезней. В конце концов, никто же не стесняется того, что у него зуб заболел? Почему надо стесняться депрессии или голосов в голове?

В книжке «Гарри Поттер и Тайная Комната», когда главный герой начинает слышать какое-то осмысленное бормотание в своей голове, рассказывать об этом старшим не рекомендует его умная подружка Гермиона: «Даже в мире волшебников голоса в голове — это плохой признак». Ее предрассудки подбросили дровишек в огонь непонимания происходящего. А по-моему, глупость она сказала. И вообще этот ужас «тебя за психа примут» — глупость и недальновидность. Допустим, меня примут за психа. А если меня не примут за психа, а я псих? Давайте дождемся, когда я прыгну с балкона? Или в кого-нибудь кирпичом запущу? Или просто перестану мыться, есть и выходить на улицу?

(Теперь вы видите, что психиатрия действительно была моим призванием. Иногда думаю: может, второе высшее психологическое получить хотя бы?)

В Литературный институт, кстати, я так и не пошла поступать. Учиться писать прозу мне было неинтересно, хотела я писать стихи, причем не абы у кого, а на семинаре у Олеси Николаевой (которая в тот год семинар, к сожалению, не набирала) — в общем, плюнула и пошла в Институт философии ГАУГН, на базе Института философии Российской Академии наук. Наукой занималась в четверть силы. Что плохо. Но диссертацию написала вполне благополучно и на свои темы могу рассуждать с удовольствием и долго, писать о них популярные статьи, объяснять их на пальцах студентам и даже школьникам.

Но я иногда до сих пор злюсь на себя за лень, которая не позволила мне взять себя в руки и разобраться в биологии.

Первый вывод из этой печальной истории: призвание — в сердце.

Если у вас к чему-то лежит душа, что-то нравится делать, но внешние обстоятельства мешают этим заниматься постоянно — преодолевайте эти внешние обстоятельства. Да, представьте себе, ваше непонимание — это обстоятельство внешнее. Если хотите — искушение. Потому что сердце и душа находятся где-то глубже.

Второй вывод — если у вас не получилось сделать то, к чему вы призваны, своим основным делом, у вас не получится не сделать его хотя бы не основным.

Вы хотели стать архитектором, но вы не получили достаточно высокого балла по математике и провалились с треском? Будьте уверены, в какой-нибудь момент вам придется помогать перестраивать чью-нибудь дачу или самостоятельно продумывать дизайн квартиры. От призвания не сбежать.

Третий вывод проистекает из дальнейшей моей истории.

Лет с двенадцати я с опасливым восторгом смотрела на монахов. Я любила ходить в церковь и молиться, хотя долго находиться на службе мне было скучновато, я просто ничего не понимала. Я любила Бога, как бы это пафосно ни звучало. В Нем невозможно было сомневаться.

После смерти мамы (мне было семнадцать) «монахолюбие» усилилось. Потом был в жизни эпизод, когда я внутренне пообещала себе и Богу к этому прийти.

Шли годы, я стала заниматься преподаванием, потом журналистикой, потом попала в командировку в Якутию, потом переехала туда, чтобы работать в епархии, потом приняла монашество. Чин ангельский, между прочим. Думаю, это правильно. Потому что когда-то еще девочкой-подростком меня не длинные черные одежды восхитили. Меня через них Господь за плечо тронул. Позвал. Призвал. И я откликнулась, хотя откликалась долго. Поэтому журналистика, к которой я пришла не по призванию, а по обстоятельствам, меня к Нему и привела.

Итак, вывод третий: призвание — это не что-то единственное на всю жизнь, что ее раз и навсегда предопределяет.

Если бы я была психиатром, я бы не приняла монашество. А приняв монашество, я уже вряд ли найду возможность стать психиатром.

Ну и, соответственно, вывод четвертый: не тратьте свою жизнь на охоту за птицей, особенно если вы не уверены в ее цвете и виде.

Может, она синяя птица счастья, может — зеленая птица попугай, может — журавль в небе, а может — вообще пингвин или страус, которые не летают. Не надо вообще ни за кем охотиться, занимайтесь тем, что вам интересно здесь и сейчас. Профессионально растите, расширяйте и углубляйте знания — так ваш интерес будет сохраняться и увеличиваться.

А что касается призвания — рано или поздно вы к нему придете. Призвание на то и призвание, что зов Божий будет время от времени слышаться то ближе, то дальше. Когда раздастся совсем близко — тогда и развернитесь к нему, и встретьтесь лицом к лицу.