Православная Европа. Статья 3
Нидерланды: миссия Церкви в либеральной стране. Часть 3

Амерсфорт: стремление к миссии или голландский либерализм?

Здание Церкви в Амерсфорте

Приход в Амерсфорте был образован в 1983 году священником Стефаном Баккером, который настоятельствует в церкви и по сей день. За это время общине пришлось одиннадцать раз менять место проведения богослужений.

– Это убийственно для прихода, – сказал мне отец Стефан. – Именно поэтому в наших планах – строительство в Амерсфорте православного храма.

Справка. Протопресвитер Стефан Баккер родился в нерелигиозной семье, но родители отдали его учиться в протестантскую школу. Православие принял в 17 лет. В 1969 году рукоположен в диакона, в 1975 году – в священника. Служил в Синт-Хуберте, Девентере и Амстердаме. Затем по благословению архиепископа Гаагского и Нидерландского Иакова (Аккердейка) организовал приход в Амерсфорте. В 1987 году отец Стефан покинул Московский Патриархат и перешел в юрисдикцию Константинополя.

– Первый раз я посетил православное богослужение в Гронингене, – рассказывает отец Стефан. – Мне не очень понравилось: кресты, кадило, люди в облачениях – слишком по-католически. Но все-таки было что-то и другое. Мне пришлась по душе сама атмосфера, особенно когда прихожане собирались вместе после службы. Люди были очень открыты. Я задавал вопросы и, что меня поразило, получал на них исчерпывающие ответы. Потом мне предложили петь в хоре. В общем, им удалось меня заинтересовать.

Почему же перешедший в Православие голландец решил принять священный сан?

– Меня об этом попросили, – просто ответил отец Стефан. – Прихожане из Амстердама хотели, чтобы я стал их священником.

В беседе со мной батюшка много говорил о голландском Православии, о том, что православная вера должна быть открыта для коренных жителей Нидерландов.

– В последние десять лет мы замечаем не очень хорошую тенденцию, – говорит он. – Мы видим, что национальные группы основывают «национальные» церкви. Появляется сербский «островок», румынский «островок», болгарский «островок», причем все они углублены в самих себя. Мы теряем существенную часть Православия, мы делаем шаг назад!

Многонациональный приход в Амерсфорте открыт для всех: новый «островок» настоятелю не нужен.Богослужения совершаются на голландском, хотя отдельные ектении отец Стефан произносит на других языках (чаще всего – на церковнославянском и арабском). Воскресные литургии посещает, как правило, 40–50 человек. Языковая особенность прихода – это не только признание того факта, что он находится в центре Голландии, но и выражение его миссионерской направленности.

– Да, я занимаюсь миссионерством, потому что Христос призывает нас благовествовать, – подчеркнул отец Стефан. – Как я это делаю? Прежде всего, вы сможете научить людей только личным примером. Поэтому мы с женой очень искренни в своей жизни. Мы учим наших прихожан быть примером в семье, на работе. Это занимает много времени, требует повторения. Но если вы хотите созидать Церковь – не здание, а тело Христово, – у вас должно быть искреннее христианство. Во-вторых, я устанавливаю контакты с протестантскими колледжами и университетами, приезжаю к ним беседовать о Православии. В-третьих, мы принимаем активное участие в религиозной жизни Амерсфорта. Мы участвуем в экуменической деятельности, являясь соучредителями регионального Совета Церквей.

– Вы полагаете, что таким образом можно донести информацию о Православии до представителей других конфессий? – интересуюсь я.

– Вполне возможно и это, но наша первостепенная задача иная. Прежде всего, мы должны следить за тем, чтобы от имени Церкви не провозглашались различные ереси. Если секта или другая Церковь делает какое-то заявление, мы следим за тем, чтобы они не говорили от имени всего христианства… Кроме того, у нас есть обширный опыт работы с исламом. Мы знаем о нем больше, чем университетские профессора. Мы многое можем объяснить, открыв людям глаза.

– Говоря об исламе, вы имеете в виду негативный опыт?

– Да, такое тоже есть. Одна из составляющих нашего миссионерства – сайт в интернете, через который все желающие могут задавать вопросы. Мусульмане тоже задают вопросы, мы на них отвечаем. Результаты заметны… Так, одно из зданий, которое мы арендовали ранее, было изрисовано животными экскрементами. Во второе стреляли… Если вы изучите ислам, вы не сможете не признать, что мусульмане – наши враги. Но Христос заповедует нам любить врагов! Как это делать? В этом вот проблема. Ибо надо любить не в теории, а на практике. Христианство – это не теория! Мусульмане приходят к нам, и мы их крестим. Мусульмане прилетают к нам из Египта, потому что тамошние христиане боятся их крестить. Совсем недавно мы крестили троих мусульман. Из Амерсфорта.

– Но ведь это может породить проблемы для них самих, осложнить их отношения с родственниками, – напираю я на столь любимую на Западе «политкорректность».

– Да, я знаю. Можно говорить даже об убийствах. Но все-таки мусульмане приходят и просят о крещении. Вы не убоитесь, если вы знаете, кто Он и что Он предлагает.

«Да, батюшка, наверное, прав», – размышляю я. И откровенен: мало кто из духовенства способен заявить, что мусульмане – это враги. Мы чаще слышим, особенно на Западе, умиротворенные рассуждения об «общности корней» и «взаимном уважении». Но взаимное уважение не должно доводить до предания основ своей веры. Понятно, что столь принципиальный взгляд на ислам вызывает жесткую реакцию со стороны отдельных его представителей. Наверное, так же реагируют на ортодоксальное христианство представители «либеральной Голландии» – феминистки, сексуальные меньшинства. Я задаю вопрос отцу Стефану. И получаю обескураживающий ответ: «У нас есть очень хороший гомосексуалист. Он поет в хоре». При этих словах батюшка сильно закашлял. Случайно?

– Церковь не против гомосексуалистов. Мы не знаем, почему они так созданы. Бог против практики.

– Но этот человек не практикует?

– Спросите его самого.

– А вы сами никогда не спрашивали?

– То, что мне известно, я знаю из исповеди.

– Да, этот человек православный, – еще раз подтвердил отец Стефан. – Он хороший, активный прихожанин. И вы найдете таких людей в приходах в Девентере, Гронингене. У нас есть покаяние, и мы должны учить людей, как себя вести. Это долгий процесс. Если вы вышвырните гомосексуалиста вон, вы сделаете большую ошибку… Вы спрашивали о феминистках. У нас есть очень активные православные феминистки. Да и вообще, нам следует серьезно задуматься о роли женщин в Церкви. Полагаю, что должна быть создана комиссия из опытных епископов, которой следует принять определенное решение. Я не знаю, в каком направлении пойдет их работа, но уверен в том, что им необходимо ответить на многие вопросы. Мы – живая Церковь, а не музей.

Я застываю в раздумье. Что это: искреннее стремление к христианской миссии, как ее понимает отец Стефан, или неискоренимое влияние голландского либерализма? Когда, уже в конце встречи, батюшка поведал мне, что он дважды обращался к Константинопольскому Патриарху Варфоломею с просьбой рассмотреть вопрос «о возвращении» (именно так!) к женатому епископату, я подумал, что батюшка, пожалуй, либерал, причем сознательный. И напоминает советских обновленцев.

– Христианство в Европе не умирает, – убежден отец Стефан. – Настало время для нас стать святыми и жить жизнью святых. Вы увидите, что люди будут обращаться к вере; пусть медленно, но будут. Заповедь «Не убий» – это не приказ, это предсказание: «Придет время, и вы не будете больше убивать». В Западной Европе уже третье поколение не знает, что такое война. А ведь незадолго до этого мы убивали друг друга каждые десять лет. Да, мы экспортируем войны, но все-таки ситуация улучшается.

«Ну вот! И чем же это лучше?» – подумалось мне. Раньше убивали друг друга, а сейчас «помогают» убивать другим. Какая-то путаница выходит.

– И вообще, подобно тому, как я надеюсь, что все мусульмане станут умеренными (чем больше, тем лучше!), я надеюсь и молюсь о том, чтобы христиане стали фанатиками. Фанатиками в любви. Как-то я крестил взрослого человека и сказал ему: «Джон, я надеюсь, что это пустое место на стене предназначено для иконы. Твоей иконы». Мы призваны к святости. Именно ради этого я работаю и живу!

Я покинул отца Стефана со смешанными чувствами. Меня подкупала искренность его миссионерского рвения и желания гореть в добром «фанатизме» христианской любви, но на душе «скреблись кошки»: «православный» феминизм, женатый епископат… «Ибо надлежит быть и разномыслиям между вами, дабы открылись между вами искусные», – писал апостол Павел. Но где кончается разномыслие и начинается ересь?

Впрочем, я был благодарен отцу Стефану за то, что он прямо и откровенно говорил то, что думал, не лицемеря и не изворачиваясь.

Астен: островок спокойствия на голландской земле

Игумения Мария

Хотя в Нидерландах прекрасно работает общественный транспорт, добраться до монастыря непросто: даже в такой маленькой стране есть свои «заброшенные» уголки. Из Эйндховена я доехал на поезде до станции Дюрн, а оттуда меня забрала монастырская машина. Около получаса мы петляли по деревенским дорогам (правда, отличного качества) и наконец прибыли к красивой, утопающей в зелени усадьбе. Монастырская гостиница оказалась аккуратным, чисто прибранным домиком – конечно, со всеми удобствами, в том числе с горячей водой. На трапезе паломников и гостей усаживали вместе с монахинями: никакого разделения, еда у всех одинаковая. Постная, но вкусная, с обилием овощей и фруктов. В гостинице к услугам паломников небольшая кухня – с самоваром, чаем, кофе, вареньем и сладостями: с голоду точно не пропадешь.

Но на утренней службе, начинающейся здесь в 5 часов, было тяжеловато. Служили сами монахини, без священника (мирским чином), и почти вся служба велась на голландском языке. Мое сознание, уже привыкшее к богослужениям на английском, греческом и отчасти французском, почти не воспринимало звучание богослужебных текстов по-голландски. Я запутался в ходе службы, потерял ее нить, меня стало клонить ко сну. Хотя все было чинно и благоговейно, но без реалистичного понимания того, что читается и поется, я чувствовал явный дискомфорт.

– Да, основной язык богослужений – голландский, – подтвердила в разговоре со мной игуменья Мария. – Мы ведь в Голландии. Иногда мы используем английский, если та или иная часть службы не переведена на нидерландский. На английский переведено практически все. Литургия служится три раза в неделю отцом Матфеем (Арнольдом), окормляющим наш монастырь.

Справка. Игуменья Мария родилась в Гааге в 1944 году. В 18 лет приняла крещение в Православной Церкви. В 21 год поступила в Гаагский монастырь, где провела семь лет. Затем матушка жила в монастырях в Сербии (два года) и Греции (одиннадцать лет). В 1986 году вернулась в Нидерланды. В 1988 году благотворители приобрели для матушки фермерскую усадьбу в Астене, куда она смогла переехать в январе 1989 года. Именно этот год считается официальной датой основания монастыря в честь Рождества Пресвятой Богородицы.

– Хотя я росла в неверующей семье, интерес к религии у меня появился еще в детские годы, отчасти потому, что я училась в протестантской школе, – рассказывает игуменья Мария. – Я молила Бога о том, чтобы Он показал мне истинный путь. Ведь священник любой конфессии – католической, протестантской, православной – будет утверждать, что именно его вера самая лучшая. Поэтому я молилась о том, чтобы Господь подал мне особый знак. Бог указал мне на Православную Церковь. Уже в 15 лет я знала, что приму Православие, как только это будет возможно. Но крестилась я в 18: в этом возрасте вы достаточно самостоятельны, чтобы делать личный религиозный выбор. А это тем более важно, когда родители против.

– Уже с 16–17 лет я размышляла о монашестве, – продолжает матушка. – Но в монастырь пришла в 21 год: в этом возрасте вы вольны распоряжаться своей жизнью. Мне не хотелось обижать родителей. Не могу сказать, что они одобряли мой выбор, хотя, как люди свободомыслящие, вполне соглашались с тем, что каждый вправе выбирать то, что ему хочется.

Матушка поселилась в монастыре в Гааге. Тогда это была единственная православная обитель во всей Голландии. Но, прожив в Гааге несколько лет, молодая послушница осознала, что оставаться там до конца жизни – не ее призвание. Свою роль сыграло и то, что монастырь, расположенный в центре города, был совмещен с приходом, а насельницы трудились на светских работах.

– Для меня это было не совсем приемлемо, – говорит игуменья. – Все-таки я считала, что монахине лучше не выходить в мир. Раньше я часто посещала Леснинский монастырь во Франции и замечала немалую разницу между ним и Гаагским монастырем. Мне хотелось изучить монашескую традицию в православной стране. Россия тогда была закрыта. Мне удалось, хотя и с большим трудом, попасть в Сербию.

Архимандрит Мелетий и сёстры астенской обители

– Вначале я жила в этом большом доме в Астене одна, – рассказывает матушка. – Каждые две недели сюда приезжал священник служить литургию. Потом стали приезжать гости. Наконец с 1993 года монастырь начал пополняться послушницами и монахинями самых разных национальностей. Сейчас в монастыре восемь насельниц: три голландки, а также гречанка, американка, шведка, киприотка-испанка и киприотка-англичанка.

То, что в монастыре живут три коренные голландки (включая саму настоятельницу) – это по-своему примечательно. И даже чудесно. Ведь принятие монашества – это нонсенс для подавляющего большинства голландцев. Характерно, что во многих католических монастырях уже лет двадцать нет новых послушников. Обители умирают одна за другой.

– В Нидерландах монашеская жизнь воспринимается как явление далекого прошлого, – с горечью сказала матушка.

Сейчас Астенский монастырь живет довольно спокойной и размеренной жизнью. Монахини работают на огороде, следят за птицей, шьют одежду. Для того чтобы получать хотя бы небольшой доход (нужно платить за воду, отопление и электричество), сестры делают свечи (около 20 тысяч штук в год), пишут иконы, подготавливают к печати книги. Конечно, в обитель поступают и добровольные пожертвования.

– В общем, мы справляемся. Хотя в Голландии все очень дорого, – заметила матушка.

Пять лет назад в монастырь вихрем ворвалось событие, немного нарушившее его размеренную жизнь. Имя игуменьи Марии было тогда на устах многих, и даже далеких от Церкви людей. «Монахиня в тюрьме!» – спешили разнести «горячую» новость газеты. Что же произошло? Страну захлестнул птичий грипп; десятки тысяч кур, используемых для промышленного откорма, были уничтожены. Правительственные инспекторы забирали птицу из частных владений. Добрались они и до Астена. Приехав в обитель, чиновники потребовали, чтобы на следующее утро вся «живность» была помещена в специальные клетки. Для вывоза и уничтожения.

Но игуменья была твердо убеждена, что эпидемия (к тому времени почти прекратившаяся) обошла монастырь стороной. Куры, по наблюдениям сестер, оставались здоровыми, не проявляя ни малейших признаков болезни. Да и пострадавшие районы находились от обители довольно далеко. Поэтому на требования чиновников матушка Мария ответила отказом. Кур спрятали. Инспекторы уехали ни с чем, а игуменью препроводили в тюрьму, где ей учинили продолжительный допрос. И хотя с тех пор прошло много лет, я не преминул коснуться этой темы в разговоре с матушкой.

– Главное в этой истории – это не столько куры (мы все-таки не едим мяса), сколько этические моменты, – заметила игуменья Мария. – К сожалению, деньги в этой стране стали важнее нравственности. Да, мы можем сказать: «Хорошо, пусть они убивают животных», но ведь то же самое может произойти с людьми! Давайте отнимем жизнь у больного ребенка: он так дорого обходится обществу! Вот в чем опасность.

Впрочем, в Голландии, подумалось мне, уже отнимают жизнь у больных людей – под благовидным предлогом прекращения их страданий. Эвтаназию никто запрещать не собирается, о возвращении к более консервативному (и христиански ориентированному) законодательству речи нет. Не пойдет ли государство и далее, пытаясь навязать Церкви свое понимание морали? Я поинтересовался мнением игуменьи на сей счет.

– В принципе, такая опасность существует. И для того чтобы государство не могло навязать свою волю Церкви, должно быть четкое разделение. Сейчас в Голландии Церковь полностью отделена от государства. Лично меня такая ситуация устраивает, – заметила матушка.

Действительно, в голландских условиях «спайка» Церкви с государством могла бы причинить Церкви заметный ущерб. К счастью, этого нет. Правительство не дает православным ни цента, но зато и не требует благословения однополых «браков». По крайней мере, пока.

Побеседовав с матушкой и осмотрев обитель, я успел немного поговорить с гостившим здесь архимандритом Мелетием (Веббером) – коренным британцем, принявшим Православие более 35 лет назад. Отец Мелетий, приехавший в Голландию в 2005 году (для работы над новыми книгами), служил в амстердамском приходе. Свободно владея голландским языком, британец органично вписался в жизнь голландского Православия. Но, увы, только на короткий срок. Недавно батюшка был назначен настоятелем монастыря святого Иоанна Шанхайского в Калифорнии (США).

На следующий день игуменья Мария, виртуозно и даже мастерски управляя автомобилем (впрочем, для Запада это обыденность), отвезла меня на станцию Веерт. Я вновь возвращался к шуму и суете голландской жизни.

– Приезжайте к нам, – сказала она на прощанье. – Будете в тишине и спокойствии работать над вашими материалами.

Поблагодарив матушку за гостеприимство, я отправился в дальнейший путь.

Скорый поезд помчал меня на юг. Я снова ехал в провинциальный Маастрихт, так красиво расположившийся на берегах величественной реки Маас у бельгийской границы. «Ах, как этому городу не хватает созидательности, душевности и открытости отцов Сергия и Григория, молитвенности игуменьи Марии да и, пожалуй, миссионерского духа отца Стефана», – подумалось мне, когда я вновь ступил на маастрихтскую землю.