Константинопольский Патриархат в эпоху святителей Игнатия и Фотия

Сайт «Православие.ру» продолжает публикацию фрагментов книги церковного историка и канониста протоиерея Владислава Цыпина «История Европы дохристианской и христианской».

Предыдущие фрагменты:

• Палатинская академия Карла Великого и участие в ней клириков
• Рецидив иконоборчества
• Противостояние иконоборцев и защитников икон при императоре Михаиле Травле
• Гонения на почитателей икон при Императоре Феофиле
• Окончательное преодоление иконоборческой ереси. Торжество Православия

Первый период патриаршества святого Игнатия

Святитель Игнатий, патриарх Константинопольский Патриарх Игнатий был возведен на патриарший престол столицы 4 июля 847 г. по воле святой Царицы Феодоры, наслышанной о его аскетическом житии и ревностном стоянии за почитание икон. Формально указание на кандидата в Патриархи исходило от ее юного сына, Императора Михаила III.

В ту пору святому Игнатию исполнилось 50 лет – он родился около 797 г. Мирское имя его – Никита. Он был сыном Императора Михаила Рангаве, взошедшего на престол в 812-м г., и по матери Прокопии – внуком Императора Никифора. Но отец его правил Империей всего один год, в 813-м г. он был свергнут и заключен в монастырь, а его сыновья Никита и Феофилакт оскоплены. В 17 лет Никита принял постриг с именем Игнатий, в честь священномученика Игнатия Богоносца. 33 года он провел в монастырях. Приобретя навык в молитве и посте, он был поставлен игуменом. Святой Игнатий основал три монашеских обители на Принцевых островах. В богословских спорах, которые велись в бытность его игуменом, он стоял на стороне акривистов, чья позиция особенно ярко была обозначена студитскими монахами столицы – последователями преподобного Феодора Студита, не без подозрения относившимися к икономическому, более гибкому и терпимому направлению, которого придерживались в отношении колеблющихся и кающихся иконоборцев, вслед за святителем Тарасием, его преемники – Патриархи Никифор и Мефодий. При этом и преподобный Феодор Студит, и святитель Игнатий недооценивали опасность папизма и глубину богословских заблуждений, укоренившихся в Римской церкви, и в своей ревности о почитании икон готовы были прибегнуть к поддержке со стороны папского престола.

В течение 10 лет святой Игнатий стоял во главе Константинопольской Церкви. Со стороны православного народа столицы и монашествующих он пользовался любовью и почитанием, но в придворных и правительственных кругах, а также в среде значительной части епископата и столичного духовенства его недолюбливали из-за свойственной ему бескомпромиссности, неуступчивости, нетерпимости – как к порокам, так и к мнениям, расходившимися с его взглядами. Он требовал лишать сана священнослужителей, которые в прошлом принадлежали к иконоборческому расколу и были присоединены к Православной Церкви при Патриархе Мефодии в сущем сане. По указанию святого Игнатия останки Императора-иконоборца Константина Копронима были удалены из храма Святых Апостолов и публично сожжены.

Самым влиятельным противником Игнатия в епископате был проживавший в столице Империи архиепископ Сиракузский Григорий Асвеста, возглавлявший Церковь Сицилии. Обвинив Патриарха Игнатия в нетерпимости, в отсутствии сострадания к кающимся, в том, что он занял позицию, расходящуюся с церковной политикой своих предшественников, Григорий во время одного из богослужений, которое возглавил Игнатий, бросил свечи об пол и громогласно заявил, что вместо пастыря Церковью завладел волк. На Соборе, созванном после этого скандала в Константинополе в 852-м или 853-м г., Григорий был лишен сана и предан анафеме вместе со своими сторонниками. Григорий Асвеста и другие епископы, как и он, лишенные сана, подали апелляцию Папе Льву. Реакция Рима на инцидент была двусмысленной. Сменивший Льва Папа Бенедикт не снял отлучения с Григория и в то же время не признал законным поставление на Сиракузскую кафедру Феодора. Принципиальное значение для курии имело в этой ситуации то обстоятельство, что она не признала передачи епархий Сицилии и Южной Италии в состав Константинопольского Патриархата, учиненной в правление иконоборцев.

В 857-мм г. Патриарх Игнатий вступил в конфликт с могущественным кесарем Вардой, братом святой Феодоры, при том, что отношения между кесарем и его сестрой были крайне натянутыми: Варда стал регентом при малолетнем Императоре Михаиле, организовав убийство своего предшественника Феоктиста, к которому Царица Феодора испытывала полное доверие и благосклонность. Святой Игнатий не устрашился обличать ставшего всесильным Варду за то, что он вступил в преступную связь с вдовой своего сына. Царица Феодора в этом конфликте встала на сторону ревнителя чистоты христианского брака. В ответ на вызов, брошенный Варде, юный Император Михаил по его подсказке объявил об упразднении регентства – и тем самым об отстранении своей матери от власти, которая формально перешла к нему, законному василевсу, а фактически, ввиду его незрелости, оказалась в руках кесаря Варды. Святой Игнатий протестовал против принудительного заточения Феодоры и ее дочерей в монастырь, совершенного по воле Варды формальным распоряжением Императора Михаила. Он отказался совершить над ними постриг и отлучил Варду от Причастия. Реакцией правителей Империи на вызов, брошенный Патриархом Игнатием, стало обвинение его в государственной измене и низложение без предварительного рассмотрения дела в судебном порядке.

Первый период патриаршества святого Фотия

Святитель Фотий, патриарх Константинопольский На место низложенного и сосланного в Теревинф – один из Принцевых островов – Игнатия Патриархом Константинопольским, по указанию Варды, при горячей поддержке его кандидатуры большей частью столичного епископата и духовенства, был избран на исходе 858 г. едва ли не самый образованный в столице человек – протоспафарий Фотий, занимавший должность протоасикрита – начальника дворцовой канцелярии. Патриарх Фотий родился около 820 г.; его предки, по крайней мере с материнской стороны, вышли из среды армян-халкидонитов. Родной брат его матери Ирины Иоанн Грамматик, ересиарх-иконоборец, был женат на сестре святой Царицы Феодоры, Марии. Отец Фотия, спафарий Сергий, был племянником святителя Тарасия, ревностным почитателем икон, за что пострадал в правление иконоборцев. Государственную службу Фотий совмещал с преподаванием в Магнаврской высшей школе; правда, в точности неизвестно, занимал ли он при этом в ней официальное положение. По не вполне достоверным сведениям, он исполнял должность ректора. Одним из его лучших учеников был просветитель славян равноапостольный Кирилл – до пострига Константин. Будучи мирянином, Фотий вел аскетическую жизнь.

В течение недели он был последовательно посвящен к тому времени восстановленным в сане архиепископом Григорием Сиракузским, давним противником Игнатия, в диаконскую и пресвитерскую степени. 25 декабря 857 г., в праздник Рождества Христова, Григорий Асвеста возглавил его хиротонию во епископа, с возведением на патриарший престол Константинополя. Хотя Фотий после посвящения обещал почитать низложенного Патриарха Игнатия как отца, ни сам Игнатий, ни его сторонники в епископате, духовенстве и монашеской среде не смирились с его низложением и протестовали против, как они считали, совершенного беззакония. Одним из очагов противостояния Патриарху Фотию стал Студитский монастырь, снискавший огромный авторитет исповедническим подвигом своих насельников – ревнителей почитания икон. Защитники Игнатия, прозванные зилотами, отказывались признавать Фотия законным Патриархом. Его считали «виновником тех нравственных и материальных лишений, которым правители… подвергли самого Игнатия и всех, кто был ему предан»^[1]. Складывалась опасная ситуация, граничащая с расколом. В этом разделении ни одна из сторон не обладала монополией на каноническую правоту своей позиции. Игнатий, конечно, не заслуживал низложения, но Фотий был избран на патриарший престол с соблюдением канонических норм – соборне. Для нормализации положения и предотвращения раскола государственная власть, а определеннее – кесарь Варда стал принуждать низложенного Игнатия к письменному отречению от патриаршества, но нашла коса на камень. Игнатий не поддался нажиму, не устрашился угроз и не пошел навстречу требованию Варды. На сторонников святого Игнатия обрушились кары – низложения с епископских кафедр, ссылки, принудительное помещение в монастыри.

Одним из его лучших учеников был равноапостольный Кирилл – до пострига Константин

За этим последовало обращение игнатиан в Рим, к Папе Николаю, с просьбой о защите, о пересмотре дела Игнатия и смещении Патриарха Фотия. Это было актом канонически сомнительного свойства, несмотря на несправедливость, жертвой которой стал Игнатий. Претензии Рима на вселенскую юрисдикцию, на право вмешиваться в судебные процессы в других Поместных Церквах не обоснованы и Вселенской Церковью последовательно отвергались, причем особенно радикально это неприятие выражено было епископатом одной из Западных латиноязычных Церквей:

«Отцы судили, что ни для единыя области не оскудевает благодать Святаго Духа, чрез которую правда иереями Христовыми и зрится разумно и содержится твердо, и наипаче, когда каждому, аще настоит сомнение о справедливости решения ближайших судей, позволено приступати к Соборам своея области, и даже к Вселенскому Собору. Разве есть кто-либо, который бы поверил, что Бог наш может единому токмо некоему вдохнути правоту суда, а безчисленным иереям, сошедшимся на Собор, откажет в оном»^[2].

В Риме этому выгодному для курии абсурду охотно верили.

С момента апелляции игнатиан в Рим, можно считать, правой стороной в споре стали фотиниане, отстаивавшие канонический принцип равенства Поместных Церквей, и, главное, непризнания монархической власти епископа Рима над Вселенской Церковью. Своим обращением в Рим сторонники восстановления Игнатия на патриаршем престоле сыграли на руку канонически беспочвенным и догматически порочным папским претензиям, подрывавшим единство Церкви Христовой. В ответ Патриарх Фотий предпринял решительные действия, возможно, чрезмерно решительные. Утратив надежду на примирение с Игнатием, он созвал в 859-м г. Собор, на котором объявлено было о его отлучении. Верные сторонники Игнатия во главе с епископом Смирнским Митрофаном, собравшись в церкви Святой Ирины, со своей стороны, отлучили Фотия. Раскол стал свершившимся фактом.

Раскол стал свершившимся фактом

Стремясь в разгоревшемся конфликте избежать столкновения с Папой, Патриарх Фотий попытался объясниться с ним по поводу возникшего кризиса. В Рим направлено было посольство в составе 4-х епископов во главе с дядей Фотия Арсавиром. Посланцы из Константинополя просили Папу направить в столицу Империи легатов для ознакомления со сложившимся там положением на месте. Папа нашел эту просьбу уместной и направил легатами в Новый Рим епископов Порто Родоальда и Агнании Захарию. Легаты привезли в столицу Империи два послания Папы Николая, датированные 25 сентября 860 г.: одно из них было адресовано Императору Михаилу, а другое – Патриарху Фотию. Послание василевсу начинается с изложения доктрины о примате Римской Церкви, восходящем к апостолу Петру:

«Творец вселенной, установив принципат Божественной власти между избранными апостолами и утверждая его на твердой вере князя апостолов, отличил его первенством трона. ‟Ты еси Петр, и на сем камне созижду Церковь Мою, и врата адовы не одолеют ее” (Мф. 16, 18). И теперь с твердостью камня, который есть Христос, своими молитвами не перестает охранять непоколебимость здания Вселенской Церкви… Посему возносим благодарственные мольбы Всемогущему Богу, что Он благоволил вам, как защитнику Церкви, заботу об ее единстве, дабы красота веры не пострадала от ржавчины заблуждения… С целию соблюдения этой чистоты происходили многократные собрания святых отцов, которыми и постановлено, чтобы без согласия Римской Церкви и Римского епископа не давалось окончательного постановления ни по какому вопросу»^[3].

Византийский Император Михаил III

В действительности подобных постановлений Вселенских Соборов, разумеется, не существует. Согласие Римского епископа требовалось для принятия решения не более, чем согласие других отцов Соборов.

Касательно самого дела, послужившего поводом для послания Императору, – низложения Игнатия и поставления на его место Фотия, – Папа Николай писал:

«Собранный вами в Константинополе Собор… позволил себе нарушить установившуюся традицию: именно… позволил себе без согласия Римского епископа лишить сана своего Патриарха Игнатия. Как это достойно порицания, видно, между прочим, из того, какие против него выведены свидетели, которым по канонам неуместно быть допущенными к свидетельству. Что данные ими показания внушены пристрастием, ясно из того, что ни сам Игнатий не подтвердил их своим признанием, ни обвинители не представили доказательств на свои слова, требуемых канонами… Собор, – пишет папа, – допустил еще более постыдное, избрав из светского звания пастыря себе. Какое самонадеянное безрассудство – поставить над божественным стадом такого пастыря, который не научился еще управлять собой… Это воспрещено правилами Католической церкви, и Святая Римская Церковь чрез предшественников наших, учителей католической веры, всегда воспрещала подобные избрания. Предшественник наш на этой кафедре, святейший авва Адриан… постановил, чтобы из мирян впредь не посвящали в епископы»^[4].

Он напрасно объявлял неканоничным поставление Фотия Патриархом из мирян. Подобная практика в Церкви существовала

По части недоказанности вины Игнатия и необоснованности его низложения Папа был, очевидно, прав. Но он напрасно объявлял неканоничным поставление Фотия Патриархом из мирян. Подобная практика в Церкви существовала, и нет канонов, которые бы указывали минимально необходимые сроки служения на низших степенях для посвящения на высшие степени. Что Римская церковь с некоторых пор избегала, а затем и вовсе исключала подобную практику, является лишь фактом, который не имеет ценности канонического аргумента, хотя в Риме, конечно, по крайней мере со времен Папы Геласия, смотрели на это иначе. Существует много разных резонов для подобного запрета, но из канонов они не вытекают, и, главное, постановления Папы законно действовали лишь в границах Римского Патриархата. В Константинополе могли к ним относиться с пиететом, могли и следовать им, но обязательными для себя их не считали, исходя, во-первых, из идеи принципиального равенства Поместных Церквей, а во-вторых, рассматривая кафедру Нового Рима как ни в чем, кроме места в диптихе, не уступающую кафедре Рима Ветхого. Соответствующим образом и реагировали на претензии и требования Папы Николая, прозванного на Западе Великим.

В 861-м г в Константинополе, в храме Святых Апостолов, открылся Собор, для участия в котором приглашены были прибывшие в столицу папские легаты епископы Родоальд и Захария. Председательствовал на Соборе Патриарх Фотий. Собор получил название Двукратного, потому что он стал считаться продолжением Собора, созванного ранее, в 859-м г., для суда над Патриархом Игнатием. На Двукратном Соборе в 861-м г. присутствовало 318 епископов. Низложенному Патриарху Игнатию было велено явиться на Собор для выслушивания его объяснений по предъявленным ему обвинениям, главным из которых на сей раз было поставление его на патриаршую кафедру по воле светской власти. Не в первый и не в последний раз Патриархов ставили таким образом, но в канонах можно найти косвенные основания для признания подобных поставлений недействительными. Так, согласно 30-му Апостольскому правилу, епископы, которые получили свой сан чрез мирских начальников, подвергаются извержению и отлучению:

«Аще который епископ, мирских начальников употребив, чрез них получит епископскую в Церкви власть, да будет извержен и отлучен, и все сообщающиеся с ним».

Святой Игнатий прибыл на Собор в патриаршем облачении, в сопровождении своих сторонников из духовенства. От имени Императора Михаила ему было приказано переменить одеяние на простое монашеское.

«Хотя, – по словам Ф. И. Успенского, – Игнатию оказан был суровый прием, и он подвергался оскорблениям со стороны приставленных к нему лиц, но он держался с достоинством и нисколько не думал унижаться перед собранием епископов. Когда ему было указано место в стороне, на низкой скамье, он обратился к собранию с просьбой указать ему папских легатов и осведомился у них, не имеется ли у них письма от Папы для вручения ему. …Притязания Игнатия далеко не соответствовали положению дела, точно так же весьма неуместно было его требование удалить из собрания Фотия»^[5].

Понятно, что ультиматум его был отвергнут. Собор утвердил низложение Патриарха Игнатия, со ссылкой на цитированное здесь 30-е Апостольское правило о незаконности поставлений при помощи мирских начальников, и признал правомерным избрание святителя Фотия на патриаршую кафедру. Со стороны папских легатов возражений не последовало.

Двукратный Собор издал также 17 правил разного содержания, которые вошли в канонический корпус Православной Церкви. Значительная часть их регламентирует статус монастырей и монашествующих. Ввиду происходившего в ту пору пагубного разделения духовенства и паствы на две партии: фотиниан и игнатиан, Собор издал правила, нацеленные на предотвращение расколов. 13-е правило Собора гласит:

«Аще который пресвитер или диакон, по некоторым обвинениям, зазрев своего епископа, прежде соборного изследования и разсмотрения, и совершеннаго осуждения его, дерзнет отступити от общения с ним, и не будет возносити имя его в священных молитвах на литургиях, по церковному преданию: таковый да подвергнется извержению, и да лишится всякия священническия чести. Ибо поставленный в чин пресвитера, и восхищающий себе суд, митрополитом предоставленный, и прежде суда, сам собою осуждати своего отца и епископа усиливающийся, не достоин ни чести, ниже наименования пресвитера. Последующие же таковому, аще суть некие от священных, такожде да лишены будут своея чести: аще же монахи или миряне, да отлучатся вовсе от Церкви, доколе не отвергнут сообщения с раскольниками, и не обратятся к своему епископу».

В этом правиле центральным узлом всякого раскола поставлено прекращение поминовения своего епископа за богослужением и тем самым разрыв канонического общения с ним. Из правила вытекает, что никакие обвинения против законного епископа, пока они не доказаны в судебном порядке и не повлекли за собой «совершенного осуждения его», что в данном случае следует понимать как извержение из сана или по меньшей мере запрещение в служении, не могут служить поводом для разрыва с ним канонического общения и выхода из повиновения ему.

14-е правило предусматривает аналогичные санкции по отношению к епископу, который прекращает возношение имени своего митрополита. И, наконец, 15 правило предусматривает ту же санкцию по отношению к митрополитам, не возносящим имени Патриарха за богослужением и тем «учиняющим раскол». Одновременно правило делает исключительно важное разъяснение, касающееся возможных случаев впадения Предстоятелей в ересь:

«Отделяющиеся от общения с Предстоятелем, ради некия ереси, осужденныя святыми Соборами или отцами, когда, то есть, он проповедует ересь всенародно и учит оной открыто в церкви, таковые аще и оградят себя от общения с глаголемым епископом, прежде соборного разсмотрения, не токмо не подлежат положенной правилами епитимии, но и достойны чести, подобающей православным. Ибо они осудили не епископов, а лжеепископов и лжеучителей, и не расколом пресекли единство Церкви, но потщились охранити Церковь от расколов и разделений».

Право и даже обязанность порвать каноническое общение с епископом, впавшим в ересь, 15-й канон ограничивает двумя условиями: во-первых, ересь в этом случае должна быть известной и соборно уже осужденной, а во-вторых, если епископ, с которым надлежит порвать общение, проповедует ересь публично, всенародно. Ошибочное или даже еретическое мнение, высказанное епископом в частном порядке, не может давать пресвитеру или нижестоящему архиерею основания для прекращения возношения его имени за богослужением. Если же публично проповедуемое епископом еретическое учение является новым и Соборами еще не отвергнуто, то для прекращения общения с ним надлежит дожидаться соборного осуждения этого учения и самого лжеучителя. До тех же пор разрыв общения с ним остается, согласно 15-му правилу, незаконным и влекущим за собой извержение из сана, даже если бы прекративший возношение имени оказался прав в своих подозрениях.

Двукратный Собор добился от святого Игнатия, чтобы он поставил под актом о лишении его сана подпись следующего содержания:

«Я, недостойный Игнатий, признаю, что сделался епископом без предварительного избрания и что управлял Церковью тираническим образом»^[6].

Молва о том, что его силой принудили написать это самообвинение, не подтверждается доказательствами, но давление на него оказано было, потому что ни раньше, ни позже он не соглашался со справедливостью лишения его сана, хотя поставлен он был действительно по указанию Михаила III, подсказанному его матерью, святой Феодорой.

В августе 861 г. столица Империи пострадала от землетрясения. В народе распространилась молва, что это была кара Божия за гонения на святителя Игнатия. О происшедшем на Соборе Игнатий, находясь некоторое время в Константинополе на свободе, доложил в Рим. Со своей стороны, Патриарх Фотий, стремясь предотвратить конфликт с Папой Николаем, попытался достучаться до его понимания своего положения, направив ему послание, в котором он представил свое поставление на патриарший престол как принуждение, которому он всеми силами сопротивлялся:

«Ваше совершенство в добродетели, приняв прежде всего в соображение, что мы против воли впряглись в это ярмо, да благоволит не порицать, но пожалеть, не презирать, но выразить сочувствие… Ибо мы подверглись насилию, и какому? Это знает Господь, которому известно и тайное. Меня лишили свободы, держали в заключении, как преступника, и тщательно стерегли. Я не давал согласия, а меня назначили к посвящению; все знают, что я был рукоположен с плачем, при воплях и страданиях»^[7].

«Все знают, что я был рукоположен с плачем, при воплях и страданиях»

Трудно сказать, насколько Патриарх Фотий преувеличивает оказанное на него давление, но нет оснований сомневаться в том, что ни священства, ни епископства, ни патриаршества он не искал и не хотел брать на себя этот крест.

В своем послании Папе он с не вызывающей сомнения в искренности написанного ностальгией вспоминает свой прошлый образ жизни, от которого был с болью сердечной оторван:

«Я лишился спокойной жизни, я лишился сладкой тишины, я… должен был пожертвовать милым спокойствием, тем чистым и приятнейшим общением с близкими мне людьми, которое было свободно от печали, коварства и чуждо всяческой укоризны… Находясь у себя дома, я испытывал приятнейшее из удовольствий следить за прилежанием учащихся, видеть усердие задающих вопросы и опытность в диалектике отвечающих… Одни изощряли ум на математических упражнениях, другие стремились постигать истину логическими приемами, иные же направляли ум к благочестию посредством изучения Священного Писания, в чем следует видеть венец всех других упражнений… Такой кружок был моим обыкновенным домашним обществом»^[8].

Оправдывая правомерность своего поставления Патриархом из мирян, Фотий ссылается на прежде бывшие подобные примеры посвящения своих предшественников по Константинопольской кафедре – Тарасия, Никифора и Нектария, а также святителя Амвросия Медиоланского.

В конце послания Патриарх Фотий касается требования Папы возвратить в юрисдикцию Римского престола Церкви Иллирика и Сицилии, и пишет:

«Если бы решение этого вопроса зависело от нашей компетенции и если бы здесь не были замешаны политические интересы, то… дело могло бы быть решено в пользу Рима. Но как церковные дела, и в особенности касающиеся епархиальных прав, стоят в зависимости и изменяются с гражданскими провинциями и округами, то я просил бы благожелательного снисхождения Вашего Святейшества и не вменять в вину мне несогласие удовлетворить ваше желание, а отнести это насчет политических соображений»^[9].

Отказ Патриарха Фотия содействовать передаче в юрисдикцию Рима диоцезов, на которые претендовал Папа, послужил, вероятно, главным толчком к тому, чтобы окончательно отказать Фотию в признании его Патриархом, для чего Папе Николаю понадобилось дезавуировать подписи своих легатов под актами Двукратного Собора, обвинив их в том, что они были подкуплены в Константинополе действовать против интересов папского престола. В 862-м г. Папа разослал Предстоятелям Восточных Церквей энциклику, в которой объявил о непризнании Патриархом Константинопольским Фотия, которую, как он считает, по-прежнему правомерно занимает Игнатий, несмотря на учиненное над ним насилие. В апреле 863 г. Папа созвал в Риме Собор, на котором Патриарх Фотий был объявлен лишенным сана и предан анафеме.

Взаимоотношения между папским престолом и Константинопольской Патриархией дополнительно были осложнены тем выбором, который после колебаний окончательно сделал правитель болгар Борис, принявший Крещение и крестивший свой народ, в пользу Константинопольской юрисдикции, которая, как он убедился, гарантировала новорожденной Болгарской Церкви большую степень автономии, чем готова была предоставить Римская курия, стремившаяся к безраздельному господству над Поместными Церквами и новообращенными христианскими народами.

Поводом для обострения конфликта при Папе Николае послужило и миссионерское служение равноапостольных Кирилла, учившегося в свое время у будущего Патриарха Фотия, и его брата Мефодия в Моравии. Там, правда, главным противником миссионеров, прибывших из Империи ромеев, оказалась не столько папская курия, сколько насаждавшее латинское богослужение немецкое духовенство из Баварии, увидевшее в святых братьях конкурентов в деле обращения к вере во Христа славян соседней страны.

Между тем Патриарх Фотий, не преуспевший в попытке убедить Папу Николая с пониманием отнестись к его поставлению Патриархом, после объявленной ему анафемы принял брошенный папской курией вызов и в 866-м г. обратился к Предстоятелям Восточных Церквей с окружным посланием, в котором в самом черном свете представил действия Рима в Болгарии:

«Болгарский народ, варварский и христоненавистнический, сделался в такой степени кротким и богоискательным, что, отстав от диавольского и языческого служения и отбросив заблуждения эллинского суеверия, неожиданно чудесным образом обратился к христианской вере. Но увы, злая и завистливая и безбожная воля и деяние!.. Еще двух лет не прошло, как означенный народ исповедует православную веру, и вот нечестивые и отвратительные мужи, порождения мрака (ибо это люди западного происхождения), увы!.. набросились на новонасажденный в благочестии и только что благоустроенный народ, подобно молнии, и напали, как град и землетрясение, или, лучше сказать, как дикий вепрь на виноград Христов, который ногами и зубами, т. е. стезями гнусной политии и извращенных догматов, как то допускала их наглость, стали опустошать, злодейски умыслив развратить этот народ и отвлечь его от правых и чистых догматов и непорочной христианской веры»^[10].

Грозный тон этого обличительного послания, если его сопоставить с задушевно исповедальными интонациями его прежней переписки с Папой Николаем, говорит о том, что Фотий как писатель мастерски владел полным регистром стилей.

Фотий как писатель мастерски владел полным регистром стилей

В окружном послании Патриарха впервые стали предметом критики не только обрядовые и дисциплинарные особенности латинской практики (пост в субботу, обязательный целибат для духовенства, совершение Миропомазания исключительно епископами), которые западные миссионеры пытались насадить в Болгарии, несмотря на то, что они расходились с древней традицией, но и догматические заблуждения папского престола и повинующейся ему Латинской Церкви, и главное из них – учение об исхождении Святого Духа не только от Отца, но и от Божественного Сына – filioque. По словам протоиерея Иоанна Мейендорфа, Патриарх Фотий

«впервые со стороны греков стал возражать против вставки… в 866-м г., когда он увидел, что видоизмененный Символ веры – не просто искажение веры некоторыми франкскими ‟варварами” с далекого Запада, но еще и орудие антивизантийской пропаганды, обрушившейся на болгар, которые лишь незадолго до этого были обращены в христианство греками и за которых византийский Патриарх чувствовал себя непосредственно ответственным»^[11].

С фактической стороны все было именно так, но известный патролог напрасно в этой фразе расставляет акценты таким образом, что у читателя может возникнуть впечатление о конъюнктурности той критики filioque, с которой Патриарх Фотий выступил в окружном послании. О том, сколь вредоносным заблуждением находил эту вставку в Символ святой Фотий, самым убедительным образом говорит его написанный в конце жизни и посвященный этой теме блистательный богословский труд «Мистагогия».

Николай I Великий, папа Римский В послании Восточным Патриархам Фотий упоминает и о Крещении Руси:

«Переменил на веру Христову прежнее нечестие… и тот, слишком ставший известным и превосходящий всех жестокостью и кровопролитием, народ, т. е. так называемая Русь, которая, поработив окружающие ее народы и вследствие этого чрезмерно возгордившись, подняла руку на Ромейскую державу»^[12].

В конце послания Патриарх Фотий настаивает на том, чтобы Церкви, еще не поставившие VII Вселенский Собор в один ряд с шестью предшествующими Соборами, непременно и незамедлительно исправили это опущение, потому что «Седьмой Собор истребил величайшее нечестие и имел представителей от четырех кафедр»^[13], – имеются в виду четыре патриарших престола Востока.

В Великий пост 867 г. в Константинополе был созван Собор, на котором, по предложению Патриарха Фотия, Папа Николай был предан анафеме; это была первая в истории манифестация непризнания особого статуса Римской Церкви во Вселенском Православии – подобно Предстоятелям других Церквей, Папа был отлучен по обвинению в ереси: в проповеди ложного учения о filioque.

Второй период патриаршества святого Игнатия

Но в том же 867-м г. участь Патриарха Фотия радикально изменилась. После убийства Императора Михаила III и воцарения Василия Македонянина, по воле узурпатора через день после переворота, 25 сентября, святитель Фотий был низложен и заключен в монастырь под стражу, а на патриарший престол возвращен Игнатий. Едва ли основательно предположение, что Император Василий пошел на этот шаг, потому что Фотий «обличил убийцу и не допустил его до приобщения Святых Христовых Таин»^[14]. Император действовал, исходя из внешнеполитических расчетов, ради союза с Западом и совместных действий с Императором Людовиком против мусульман в Сицилии и на юге Италии. Фотий стал жертвой не личной мести василевса, но его внешней политики. Император Василий спешно направил в Рим посланников во главе с митрополитом Иоанном с грамотами, адресованными Папе Николаю, но врученными уже его преемнику Адриану II. В них содержалась радостная для курии весть о низложении ненавистного ей Фотия. След этой неприязни держался в Риме более тысячи лет, так что нередко и в недавнем прошлом Православную Церковь, окончательный разрыв общения с которой со стороны Рима был осуществлен без малого два столетия спустя после Патриарха Фотия – в 1054-м г., клеймили как «фотинианскую схизму».

В Риме посланники из Константинополя совершили безобразное и кощунственное действо, для того, очевидно, чтобы угодить новоизбранному Папе.

«Митрополит Иоанн принес в собрание протоколы Константинопольского Собора 867 г. и, бросив их, стал топтать их ногами, приговаривая: ‟Как проклят там, в Константинополе, так будь проклят и в Риме”, а спафарий Василий, обнажив меч, стал рубить кодекс соборных деяний со словами: ‟Тут сидит дьявол, который устами Фотия сказал такие слова, которых сам не мог произнести!”»^[15].

В 870-м г. Папа Адриан созвал в Риме Собор, который присудил кодекс с деяниями Константинопольского Собора 867 г. к сожжению. В Риме для поругания святителя Фотия сочинили басню, что, мол, когда кодекс горел, он издавал зловоние, и что он сгорел сразу, несмотря на то, что костер устроен был под обильным дождем.

Император Василий и Патриарх Игнатий решили созвать в Константинополе Собор для окончательного урегулирования взаимоотношений Патриархата с Римской Церковью. Благословения на созыв Собора они просили у Папы, и Адриан, желая устроить на этом соборе триумф над поверженным Фотием и заодно поставить на место Константинопольскую Патриархию, направил в Константинополь своих легатов – епископов Доната и Стефана и диакона Марина. Их путешествие из Ветхого Рима в Новый Рим заняло более 3 месяцев, с июня по 24 сентября 869 г. В столице Империи их ожидал торжественный прием.

Намеченный Собор открылся 5 октября 869 г. и продолжался до 28 февраля 870 г. На первом заседании в нем участвовало лишь 18 епископов, и на последующих заседаниях было немного участников, «только к концу Собора число их дошло до 100»^[16], тем не менее ввиду, казалось, полного торжества на нем Римской Церкви над Вселенским Патриархатом, Католической церковью он признается VIII Вселенским Собором. Для Православной Церкви это лишь один из многих Поместных Соборов Константинопольского Патриархата. Греческий подлинник соборных деяний исчез – возвращаясь в Рим, папские легаты были захвачены пиратами, которые их ограбили и долго продержали в плену, так что в Рим они вернулись только в конце 870 г. О соборных деяниях известно по латинскому переводу, который выполнен был Анастасием Библиотекарем по греческим извлечениям из соборных актов. В самом начале Собора по требованию папских легатов были анафематствованы иконоборцы, Фотий и Соборы, на которых подверглись осуждению святой Игнатий и Папа Николай. Митрополит Митрофан настаивал на приглашении на Собор подсудимого Фотия и его сторонников и единомышленников для того, чтобы выслушать их доводы. Низложенный Патриарх был приведен на 5-е заседание Собора, состоявшееся 20 октября.

«На обращенные к нему вопросы, признает ли он определения Пап Николая и Адриана, Фотий не давал ответа. ‟Твое молчание не спасет тебя от осуждения”, – сказали легаты. ‟Но также и Иисус молчанием не избегнул осуждения”, – ответил Фотий»^[17].

На заседании, состоявшемся 25 октября, присутствовал Император Василий. Собор анафематствовал Фотия и его приверженцев. Под актом анафематствования участники Собора подписи поставили не чернилами, но евхаристической Кровью.

Собор анафематствовал Фотия и его приверженцев

Триумф Римской кафедры, добившейся низложения и осуждения Патриарха Фотия на Соборе 869 г., не означал торжества папизма. Участники Собора, представлявшие Константинопольский Патриархат и другие Восточные Церкви, не вступая прямо в спор с папскими легатами относительно полномочий епископа Рима, притязаниям на его неограниченную власть над Церковью противопоставили учение о пентархии, далеко не безупречное с канонической и исторической точки зрения, но по меньшей мере не расходившееся с учением Христа столь радикально, как папизм. Так, представитель Патриарха Иерусалимского Илия высказался на Соборе об учреждении пяти Патриархатов благодатию Святого Духа. С особой резкостью мысль о богоустановленности пентархии выразил представитель Императора Василия Македонянина Ваанис:

«Бог основал Свою Церковь на пяти патриархах и положил в Своем Евангелии, что они никогда не престанут и не прейдут, потому что Патриархи суть главы Церкви. Ибо слова Евангелия: ‟и врата адовы не одолеют ее”, ясно показывают, что если две из этих глав падают, заблуждаются… то нужно искать прибежища у трех остальных, если три падают, – у двух остальных, если четыре падают, да прибегают к единой остальной, которая сохранится у Главы всех – Христа, Бога нашего, и эта единственная глава да соберет всю прочую Церковь”»^[18].

В выступлении Вааниса не было и намека на то, что этой единственной главой будет непременно епископ Рима – таковыми могли бы быть Предстоятели Антиохийской или Иерусалимской Церкви, и, выходя за исторические рамки архаической, если не сказать реликтовой, пентархии, скажем – также и Предстоятели иных Поместных Церквей. Удовлетворенные осуждением Патриарха Фотия, папские легаты принуждены были без возражений выслушать эти слова рупора василевса, несовместимые со сложившейся в Риме папистской идеологией.

А еще на этом Соборе

«торжество Рима, – по словам византолога П. В. Кузенкова, – было омрачено неблагоприятным для него решением болгарского вопроса. Болгария была признана областью действия греческой традиции, и туда был направлен архиепископ из Константинополя с правами широкой автономии»^[19],

и это сделано было при Патриархе Игнатии, на возвращении которого на Первосвятительский престол со свойственным ему неистовством настаивал Папа Николай. Кроме того, во время Собора 869 г. обнаружилось, что большая часть духовенства имперской столицы стояла на стороне Фотия и была огорчена учиненной над ним расправой.

Отправленный в ссылку, святой Фотий более всего страдал от того, что лишен был возможности читать книги. Он писал из монастырского заточения Императору:

«Выслушай меня, всемилостивейший Государь! Я не защищаюсь ныне ни старой дружбой, ни страшными клятвами… не ссылаюсь и на Помазание и Царское Венчание, ни даже на то, что из наших рук ты приобщался страшных и чистых Таин… Все это оставляю в стороне и ссылаюсь перед тобой только на то, что имею право по человечеству. По варварским, а равно и эллинским законам присужденных к смерти лишают жизни, а если кому даруется жизнь, тех не доводят до смерти голодом и всяческими мучениями. Хотя я жив, но испытываю смертные страдания; меня держат в заключении, все у меня отняли: родственников, знакомых, прислугу… Но что у меня отняли и книги – это новое, и странное, и как будто для меня изобретенное наказание. Для чего это? С какой целью отняли у нас книги? Если я виновен, то нужно дать мне больше книг и учителей, чтобы, читая их, я поучался и, обличаемый, старался исправиться; если же я невиновен, то за что подвергаюсь обиде… Я обращаюсь к тебе, может быть, с необычной просьбой, но она соответствует необычным обстоятельствам. Останови зло одним из этих двух способов: или отняв у меня жизнь, или умерив испытываемые мной бедствия»^[20].

Из заточения Фотий имел возможность вести переписку со своими единомышленниками – епископами, как и он, лишенными кафедр, – и старался в своих письмах укрепить их дух и утешить в страданиях. Опала Фотия продолжалась, как уже было сказано ранее, недолго. Василий Македонянин велел низложить его по политическим расчетам, когда же ситуация, а значит, и политические виды Императора изменились, он возвратил его из ссылки, более того, пригласил его стать воспитателем своих детей, а значит, он не переставал и во время гонений на него доверять мудрости Фотия и его благочестию. Между тем престарелому Патриарху Игнатию, несмотря на всю его ревность, не удалось консолидировать вокруг себя ни духовенство, ни народ. По-прежнему в церковной среде сохранялось разделение на партии игнатиан и фотиниан, и после возвращения Фотия из ссылки число фотиниан в епископате и клире росло. К тому же Патриарх Игнатий, ввиду того что он удержал Болгарскую Церковь в юрисдикции Константинопольской Патриархии, утратил былую безраздельную поддержку папской курии. В конце своей земной жизни святой Игнатий помирился с Фотием, который, несмотря на предпринятые в прошлом решительные действия против него, вражды к нему не испытывал, хотя и убежден был в его неправоте.

Второй период патриаршества святого Фотия

23 октября 878 г. святой Игнатий отошел ко Господу, и три дня спустя на патриарший престол вновь возведен был Фотий. Папский престол занимал тогда преемник Адриана II Иоанн VIII. В ту пору Риму снова угрожал захват со стороны мусульман, в союзе с которыми состояли и лангобардские герцоги юга Италии, что побуждало нового Папу к большей сговорчивости. Из Константинополя в Рим направлены были посланцы во главе с преданным Фотию митрополитом Евхаитским Сантаварином. Делегация встретилась с Папой в мае 879 г. Иоанна VIII официально известили о возвращении Фотия на патриарший престол и просили признать совершившийся факт. Иоанн не протестовал и послал в Константинополь своих легатов во главе с кардиналом-пресвитером Петром.

В ноябре 879 г. под председательством Фотия в храме Святой Софии был созван Собор. Его деяния продолжались до марта 880 г. В нем приняли участие 383 епископа. Собор в Святой Софии, заново рассмотрев дело Патриарха Фотия, аннулировал все прежние соборные акты, которыми он подвергался осуждению. Особенно яркую речь с апологией Фотия произнес на соборе митрополит Халкидонский Захария. Выразив сожаление о нарушении мира церковного из-за «простоты» Патриарха Игнатия, он продолжал:

«Возвышенные свойства и славные дела Фотия, его необыкновенные познания и ученость, чистота души, врожденная ему мудрость, кротость, благоразумный и умеренный образ действия, его смирение, привлекавшее к нему всех, и в особенности епископов, его ревность к обращению грешников, еретиков и неверующих возбудили к нему зависть и ненависть, подобно тому, как Спаситель навлек на Себя ярость иудеев… Церкви возвращено то, что ей принадлежит, она получила своего жениха; и все, что произнесено против Фотия, вменяется в болтовню и суесловие… Это не мое мнение, а голос всего собрания»^[21].

Собор восстановил каноническое общение между Константинопольским и Римским Патриархатом. Не входя в догматическую оценку учения о filioque, Собор осудил внесение этой вставки в Символ веры и запретил в будущем предпринимать какие-либо изменения Символа. Собор в Святой Софии еще раз признал вселенский статус Собора 787 г. и осудил иконоборческую ересь. Отцы Собора издали три правила. 1-е правило особенно значимо, потому что оно косвенным образом обозначало признание равного достоинства Предстоятелей Римской и Константинопольской Церкви. Канон этот гласит:

«Аще которые из италийских клириков, или мирян, или из епископов, обитающих в Азии, или в Европе, или в Ливии, подверглися или узам отлучения от таинств, или извержению из своего чина, или анафеме от Святейшего Папы Иоанна: те да будут и от Святейшего Фотия, Патриарха Константинопольского, подвержены тому же степени церковнаго наказания, то есть да будут или извержены, или преданы анафеме, или отлучены. И которых клириков, или мирян, или архиерейского или иерейскаго чина, Фотий, Святейший Патриарх наш, в каком бы то ни было пределе, подвергнет отлучению, или извержению, или проклятию, тех и Святейший Папа, и с ним Святая Божия Римская Церковь, да признает под тем же осуждением епитимии находящимися».

Сверх того, правило подчеркивало недопустимость приобретения папским престолом каких бы то ни было преимуществ в будущем:

«В преимуществах, принадлежащих святейшему престолу Римския Церкви и ея председателю, совершенно да не будет никакого нововведения, ни ныне, ни впредь».

Собор в Святой Софии ознаменовал торжество Константинопольского патриаршего престола и святителя Фотия в противостоянии претензиям Рима на исключительные привилегии и права. Римская Церковь в лице папских легатов вынуждена была признать его правоту.

Собор в Святой Софии ознаменовал торжество святителя Фотия в противостоянии претензиям Рима на исключительные права

Одним из значимых факторов такой уступчивости было реальное соотношение внешних характеристик этих двух Поместных Церквей. Так, по выкладкам известного канониста святого епископа Никодима (Милаша),

«под властью Римского Папы во второй половине IX века состояло непосредственно только 229 епископских кафедр и посредственно еще 268, всего, следовательно, 497… кафедр. Между тем на Востоке в это время епископских кафедр было 1087, из коих 656 находились под непосредственной властью Константинопольского Патриарха»^[22].

2-й канон Собора в Святой Софии предписывал епископам, не имевшим монашеского пострига, в случае пострига прекращать епископское служение, ибо монашеские обеты «содержат в себе долг повиновения и ученичества, а не учительства или начальствования». 3-м правилом под угрозой анафемы воспрещалось кому бы то ни было чинить насилие над епископами, иначе говоря, этот канон защищал архиереев от произвола мирских властей.

Некоторые православные богословы и церковные историки, в частности, архиепископ Брюссельский Василий (Кривошеин), приравнивают Константинопольский Собор в Святой Софии по его значению для Церкви к Вселенским Соборам^[23].

Папа Иоанн надеялся, что ради сохранения единства с Римской Церковью Константинопольская Патриархия пересмотрит вопрос о юрисдикционной принадлежности Болгарской Церкви и передаст ее Римскому престолу. Этого, однако, не произошло, и главным образом из-за позиции, занятой болгарским Государем святым Борисом и болгарским духовенством, служившим по византийскому обряду и не желавшим его менять на обряд латинский. Реакцией папы на очередную неудачу снова стал разрыв общения с Константинопольским Патриархатом. В 881-м г. Папа Иоанн в храме Апостола Петра объявил об очередном отлучении Патриарха Фотия, который после этого в своих посланиях продолжил обличать заблуждения Римской Церкви, ее разрыв с православной традицией, главным образом сосредоточившись на критике filioque. Когда после смерти Папы Иоанна в 882-м г. его преемником стал Марин, Патриарх Фотий заявил о непризнании его законным главой Римской Церкви.

Тем временем в Константинопольском Патриархате успешно шел процесс нормализации. В среде духовенства и церковного народа оставались еще зилоты, ревностно чтившие память Патриарха Игнатия и из-за этого по «простоте» и упрямству недоброжелательно относившиеся к Патриарху Фотию, но былое разделение на партии игнатиан и фотиниан, не имевшие евхаристического общения между собой, удалось успешно изжить.

Со вторым периодом патриаршества Фотия связан исключительно важный церковно-правовой документ, получивший название «Номоканон в 14 титулах». До начала XIX века общепринято было приписывать составление этого сборника Патриарху Фотию. Поэтому в литературу он вошел еще и как «Номоканон Фотия». Однако благодаря исследованиям Бинера и русского ученого барона Розенкампфа в 1920–30-е гг. было установлено, что предисловие к «Номоканону» состоит из двух частей, написанных разными авторами. Скрупулезные текстологические исследования Бинера, Розенкампфа, Биккеля, Цахариэ, Павлова, Бенешевича привели к бесспорному выводу, что существует две редакции «Номоканона», составленные двумя разными авторами, и в разные эпохи. Относительно первой редакции сборника В. Н. Бенешевич писал:

«С наибольшей долей вероятности можно указать на 629 г. как на год завершения труда. Начало же работы относится к 620–629 гг.»^[24].

«Номоканон» состоит из предисловия и двух частей. Первая часть, которая также называется «Номоканон», разделена на 14 титулов, а титулы – на главы. Помимо указателя канонов, под каждой рубрикой приводятся также гражданские законы по тематике главы и титула. Вторую часть сборника, называемую «Синтагмой», составляют тексты канонов, расположенные в хронологической последовательности. В первую редакцию «Номоканона» вошли правила святых апостолов, четырех первых Вселенских Соборов, 8 Поместных Соборов и 12 отцов — тех, чьи каноны включены в окончательно сложившийся канонический свод Православной Церкви (кроме Послания святого Тарасия). Вторая редакция «Номоканона в 14 титулах», существующая в нескольких изводах, была составлена в 883-м г. По словам А. С. Павлова,

«ближайшая или даже исключительная цель нового издания ‟Номоканона” состояла в том, чтобы включить сюда правила двух Константинопольских Соборов, на которых Фотий был председателем и которые были благоприятны ему лично. Фотий не выставил своего имени в новом издании ‟Номоканона”... Тем не менее имя Фотия... выставлялось против второго предисловия к ‟Номоканону”»^[25].

Во вторую редакцию «Номоканона» дополнительно вошли каноны Трулльского и VII Вселенского Собора, Константинопольских Соборов 861 и 879 гг. и «Послание о симонии» Патриарха Тарасия. Иными словами, в «Номоканоне» Фотия есть все правила, вошедшие в канонический свод, который мы знаем ныне. Второе предисловие к «Номоканону», при позднейшем переписывании сборника слившееся с первым и составившее его вторую часть, с высокой степенью вероятности написано самим Патриархом Фотием.

В «Номоканоне» Фотия есть все правила, вошедшие в канонический свод, который мы знаем ныне

По словам В. Н. Бенешевича, «Номоканон» 883 г. –

«великий акт самоопределения Восточной Церкви, он знаменует возвращение к древним подлинным основам церковного строя, как они были закреплены в VI–VII веках, но в духе строгого церковного предания, нашедшего себе выражение в правилах Соборов, начиная с Трулльского. Если принять во внимание, что для Западной Церкви такое значение имел Лже-Исидоров сборник, характеризующийся как раз противоположными чертами, то, с точки зрения истории церковного права, не будет преувеличением датировать разделение Церквей 883-м годом»^[26].

Со временем этот наиболее полный и самый удобный в пользовании сборник вытеснил в Византии все остальные компиляции. Поэтому Константинопольский Собор 920 г. торжественно утвердил «Номоканон в 14 титулах» как кодекс, общеобязательный для Вселенской Церкви. Изданием «Номоканона Патриарха Фотия» завершилось формирование канонического корпуса Вселенской Православной Церкви.

Изданием «Номоканона Патриарха Фотия» завершилось формирование канонического корпуса Вселенской Православной Церкви

Напасти, сопровождавшие служение Патриарха Фотия, не оставили его и после восстановления в патриаршем достоинстве. Через год после того, как в 886-м г. на императорский престол взошел сын Василия Лев Мудрый, Фотий был уволен на покой и отправлен в ссылку в Иерию, расположенную на азиатском берегу Босфора, напротив Константинополя. Сделано это было по указанию нового Императора. Одной из причин его удаления послужило стремление Императора Льва восстановить каноническое общение с папским престолом, препятствием которому служило патриаршество ненавистного Римской курии Фотия. В своем послании Императору Василию, которое дошло до Константинополя уже после его смерти и прочитано было его сыном Львом, новый Папа Стефан настаивал на низложении Фотия. Другой вероятной причиной его опалы послужили дворцовые интриги, нерасположение Василия Македонянина к своему сыну Льву, обострившееся после ранней и неожиданной смерти любимого сына Константина, временное заточение Льва. Сам Лев считал одним из главных виновников своего несчастья митрополита Евхаитского Сантаварина, который был близок Фотию. Несчастный Сантаварин по воле Льва не только был низложен, но и ослеплен. Наверно, Лев видел и в Фотии своего недруга, который, как он мог подозревать, советовал Василию передать престол другому сыну – Александру. Патриархом Константинопольским по воле Льва был поставлен его младший брат, 16-летний Стефан, к тому времени уже имевший сан диакона.

О жизни святого Фотия в пору последней его опалы почти ничего неизвестно. Точно не известно и время его кончины. По одной версии, он отошел ко Господу в 896-м г., а по другой, и более вероятной, – в 891-м г. Его могила вскоре после захоронения прославилась чудесами. Но к лику святых он был причислен гораздо позже – в 1848-м г., Константинопольским Патриархом Анфимом, в пору, когда нарастала интенсивность прозелитической пропаганды Ватикана в Османской Империи. В месяцеслов Русской Церкви имя Фотия было внесено в 1971-м г.

Творения Патриарха Фотия

Патриарх Фотий – один из отцов Церкви. Его литературное наследие – обширно и разнообразно, включает сочинения разного жанра. Самое раннее из его сохранившихся произведений называется «Мириобиблион» (Μυριοβίβλιον), что в переводе на русский буквально значит «Тысяча книг», но более адекватно переводится как «Библиотека». Полное название книги в редакции самого автора – «Множество книг, или библиотека. Описание и пересказ прочитанных нами книг, краткое содержание которых пожелал узнать возлюбленный наш брат Тарасий. Всего книг триста без двадцати одной». «Мириобиблион» написан был по просьбе Тарасия до хиротонии Фотия, в бытность его чиновником высокого ранга, перед тем, как он был направлен с дипломатической миссией в халифат. По словам византолога А. А. Васильева,

«в доме Фотия существовало что-то вроде клуба чтения, где круг избранных друзей собирался для того, чтобы читать литературные сочинения самого разного характера – светские и религиозные, языческие и христианские. Богатая библиотека Фотия была в распоряжении его друзей»^[27].

Книги из этой библиотеки и послужили материалом для «Мириоби́блиона», который состоит из 279 глав, названных «кодексами». В каждой такой главе помещено изложение содержания одной книги, реже – нескольких книг одного автора.

Это труд ученого, обладавшего энциклопедической эрудицией. В «Мириоби́блионе» содержится краткий пересказ прочитанных книг, античных и написанных в христианскую эпоху, богословского, агиографического, философского, исторического, грамматического содержания, романов и повестей, речей знаменитых ораторов. Особая ценность «Мириобиблиона» для истории литературы и историографии заключается в том, что в нем помещены аннотации и резюме более чем 150 произведений, полностью или частично утраченных. В «Мириоблионе» сохранились фрагменты, иногда значительные по объему, из сочинений Гегезиппa, Гиерокла, Геласия Кизического, Ипполита Римского, Диодора Сицилийского, Юста Тивериадского, Диона Кассия. В него вошли рефераты творений отцов Церкви, житий святых, а также трактатов Аристотеля, диалогов Платона, полемических сочинений Диодора из Тарса, Аристида, трудов античных и византийских историков Геродота, Дионисия Галикарнасского, греческих романов, книги Филострата Тирского «Жизнь Аполлония Тианского», произведений грамматиков, медиков, зоологов, географов, речи знаменитых ораторов.

В интерпретации античных сочинений, часто оцениваемых высоко, автор нигде не соскальзывает с позиции христианина, не приемлющего политеистических заблуждений древних писателей, но, как человек высокой культуры, избегает односторонней узости, ригоризма и тем более обскурантистской нетерпимости – в своих оценках он стоит на почве трезвого историзма. Помимо пересказа отдельных произведений, Фотий дает лаконичные, но исключительные меткие характеристики творчества писателей с содержательной и стилистической стороны.

Замечательной иллюстрацией тут может служить глава, названная «Различные сочинения Лукиана»:

«Были прочитаны ‟Фаларид”, ”Разговоры мертвых”, ‟Диалоги гетер” и разные другие сочинения, в которых Лукиан почти везде высмеивает эллинов, их глупость и боготворчество, их склонность к разнузданным порывам, их невоздержность, неправдоподобные и нелепые выдумки их поэтов, которые породили неправильный государственный строй, путаницу и сбивчивость в прочей жизни; он порицает хвастливый характер их философов, у которых ничего нет, кроме бесконечных пересказов своих предшественников и пустой болтовни. Короче говоря, Лукиан старается написать эллинскую комедию в прозе. Сам же он, кажется, из тех, которые не придерживаются никаких определенных положений. Выставляя мысли других в шутовском и нелепом виде, то, что думает он сам, он не высказывает; разве только кто-то приводит его мысль, что не существует достоверного суждения. Однако язык у него превосходен, он пользуется словами красочными, меткими, выразительными; в мастерстве сочетать строгий порядок и ясность мысли с внешним блеском и соразмерностью соперников у него нет. Связность слов достигает у него такого совершенства, что при чтении они воспринимаются не как слова, а словно какая-то сладостная музыка, которая, независимо от содержания песни, вливается в уши слушающих. Одним словом, повторяю, великолепен слог у него, хотя и не подходит для его сюжетов, которые он сам предназначил для смеха и шуток. А то, что сам он принадлежал к тем, у кого нет определенных суждений, доказывает такая надпись на книге. Гласит она следующее: Все это я, Лукиан, написал, зная глупости древних. Глупостью людям порой кажется мудрость сама. Нет у людей ни одной безупречно законченной мысли; что восхищает тебя, то – пустяки для других»^[28].

Ценные биографические сведения содержатся в главе, посвященной епископу начала V века Синесию:

«Были прочитаны сочинения Киренского епископа (имя его Синесий) ‟О Промысле”, ‟О царстве” и на другие темы; речь его возвышенна, величественна, а через это приближается к языку поэтическому. Были прочитаны его различные письма, доставляющие наслаждение и пользу, а вместе с тем насыщенные глубокими мыслями. По происхождению Синесий был эллин, изучал философию. Говорят, что, обратившись к христианству, он принял безоговорочно все, но не согласился с догмой о Воскресении. Однако об этих его настроениях все молчали и, зная его высокую нравственность и чистый образ жизни, все-таки приобщили к нашей вере и посвятили в высокий духовный сан, – хотя столь безупречно живший человек еще не постиг света Воскресения. И надежды оправдались: когда он стал епископом, в догму о Воскресении он легко уверовал. И для Кирены был он украшением в то самое время, когда во главе Александрии стоял Феофил»^[29].

Одно из богословских творений Фотия озаглавлено «Ответы Амфилохию», который был его учеником и другом. «Ответы» посвящены разным вопросам триадологии, христологии, пневматологии, экклезиологии и другим догматическим темам. Большую часть творческого наследия Патриарха Фотя составляют его официальные послания и частные письма (числом более 260), которые были написаны в бытность его Патриархом и во время опалы, а также гомилии: проповеди, торжественные речи, беседы.

Вершину богословской мысли святителя представляет знаменитая «Мистагогия» – «Слово тайноводственное о Святом Духе» («Περὶ τῆς τοῦ Ἁγίου Πνεύματος μυσταγωγίας»), написанная в глубокой старости, во время его последней опалы. Полемическое содержание «Мистагогии» сфокусировано на критике учения о filioque. В этом творении Патриарх Фотий ведет полемику с западным богословом Ратрамном Ротердамским, который написал трактат в защиту учения о filioque. Фотий этого трактата не читал, потому что, при своей колоссальной эрудиции, он не знал латинского языка, считая его, не без оттенка фанаберии, варварским, но ему, очевидно, был доступен не сохранившийся перевод его на греческий.

Фотий находит аргументы Ратрамна уязвимыми с библейской, догматической, патрологической и логической точки зрения. Для этого нововведения, – считает он, – нет никаких оснований в Новозаветных Писаниях. Против приверженцев filioque имеется

«острое и неизбежное оружие и важнейшее всех других: Господнее изречение, оглушающее и истребляющее всякого дикого зверя и всякую лисицу. Какое это? То, которое гласит, что Дух ‟от Отца исходит” (Ин. 15, 26). Сын учит, что Дух исходит от Отца»^[30].

Присутствующие в Священном Писании выражения:

«Дух Сына или Христа, – пишет Фотий, – происходят от разнообразных причин, – именно от того, что Он единосущен (Сыну) и помазует Его и пребывает над Ним и на Нем, – итак, если исхождение, служа главнейшею причиною, по которой Дух называется Божиим и Господним и тому подобными выражениями, однако не дает им того, чтобы они возвещали исхождение: то как можно там, где представляется множество причин, по которым Он славословится Духом Сына и Христа, искать непременно исхождение, которое и не значится в числе таких причин?»^[31]

Прибегая к патрологической аргументации, Фотий пишет:

«Кто из святых и славных отцов наших говорил, что Дух исходит от Сына? Какой Собор, утверждающийся и украшающийся вселенскими исповеданиями? Или, лучше, какой богоизбранный Собор иереев и архиерев не осудил, по внушению Всесвятого Духа, эту мысль, прежде нежели она появилась? Ибо и они, руководимые учением Господа, ясно и громогласно возвещали, что Дух Отца исходит от Отца, и рассуждающих иначе подвергли анафеме, как противников кафолической и апостольской Церкви»^[32].

Правда, святому Фотию известно было, что в творениях западных отцов – святителя Амвросия, Блаженных Августина и Иеронима – есть места, которые можно интерпретировать как клонящиеся к учению об исхождении Святого Духа «и от Сына», но, с одной стороны, он не исключает присутствие ошибочных мнений и у святых отцов, а с другой, – в оправдание их приводит тот довод, что никто из западных отцов не помышлял о внесении ложного учения о filioque в Символ веры.

Святой Фотий обнажает логическую несообразность filioque: потому что

«если от одного Виновника, Отца, происходят и Сын и Дух, один – рождением, а другой – исхождением, и если Сын также есть изводитель Духа, как говорит богохульство, то последовательно ли будет не баснословить вместе с тем, что и Дух есть изводитель Сына? Ибо, если Они оба равночестно происходят от Виновника, и если Один из них для Другого восполняет нужду в Виновнике, то соблюдение неизменного порядка не требует ли, чтобы и Другой был Ему Виновником, воздавая Ему такую же благодать?»^[33]

Наконец, догматическая неприемлемость filioque коренится главным образом в том, что это учение направлено против догмата о единоначалии в Божественной Троице:

«Если в Богоначальной и Всевышней Троице будут представляемы два начала (αῖτια), то где будет многопрославляемая и богоприличная держава единоначалия? Не явится ли и теперь безбожие многобожия? Не выступит ли, вместе с дерзающими говорить это, под видом христианства, суеверие языческого заблуждения? Еще: если допустим два начала в единоначальной Троице, то не следует ли поэтому допустить и третье начало? Ибо, как скоро безначальное и всевышнее Начало низложено нечестивыми с Своего престола и разделено надвое, то разделение начала легко дойдет и до утроения, так как троичность более, нежели двоичность, представляется свойственною Всевышнему, нераздельному и единичному Естеству Божества, равно как и сообразною с личными Их свойствами. Выносимо ли это для слуха христиан?»^[34]

По неотразимой меткости аргументации, по кристальной точности в изложении догматов «Мистагогия» Патриарха Фотия стоит в одном ряду с творениями его великих предшественников в богословии – преподобных Максима Исповедника и Иоанна Дамаскина.