О том, кто кому мешает

С моралью-то совсем просто — прочтите хоть «Гамлета»: «Каналья сатирик утверждает, что у стариков седые бороды, лица в морщинах… что у них совершенно отсутствует ум и очень слабые ляжки. Всему этому, сэр, я охотно верю, но публиковать это считаю бесстыдством». В речах про деградацию и про спившуюся деревню много правды, но это, на мой вкус, не оправдывает выбранного ораторами тона весёлых ницшеанцев. И заметьте: сатирик, так огорчивший принца, хоть никаким боком не отвечал за обруганные им явления; а тут негодное население обличают люди, всё постсоветское время проведшие наверху. Двадцать лет они реформировали страну или интеллектуально окормляли реформаторов — сегодня продолжают заниматься тем же, не выказывая ни малейшего желания принять на себя хоть часть ответственности за наблюдаемые печали. Врачи первосортные — больные дрянь; реформаторы незаменимые — народец быдловат… Нехорошо.

Браня народ, наши ораторы, в сущности, саморазоблачаются — с такими агитаторами никаких оппонентов не надо. Этот народ создал и удержал одно из крупнейших и долговечнейших на земле государств. Это архаичное население совсем ещё недавно первым в истории послало человека в космос. Мне скажут: вспомнила бабка, как девкой была, — когда всё это было! Ладно, обратимся к временам поновее. Двадцать лет назад, когда страна, заведённая в тупик предыдущими поколениями незаменимых, рухнула, рассыпалась, исчезла, её население оказалось в абсолютно новом для себя и непривычно жёстком (точнее, на непривычный манер жёстком) мире. Экономика — неэффективная, сверхмилитаризованная, глухая к нуждам людей, но существовавшая — существовать практически перестала. Так вот, это поносимое, неудержимо жаждущее фашизма население не вымереть и не скатиться в войну всех против всех ухитрилось — само. Говорить о помощи государства тут можно только очень иносказательно — помощи почти не было, как и самого государства почти не было. Государство разве что объявило свободу торговли, то есть благородно отказалось сажать «за спекуляцию», — тем большее спасибо, что пересажать всех, кто кинулся торговлишкой добывать на хлеб, оно уже и не могло. И вот немодное, не годящееся в «среднеевропейские» население не просто само выжило, но и освоилось, и стало понемногу выкарабкиваться из ямы — темпом, который дозволялся всё более азартно ворующими чиновниками. И теперь, оказывается, только население и мешает развитию страны?

Юргенс говорит о дисквалификации и деградации — они очевидны. Но не общинность же с архаикой их породили. Они неизбежно следуют из идущего до сих пор усыхания множества отраслей отечественной промышленности, а усыхание это, в свою очередь, пришпоривается пещерным фритрейдерством экономической политики. Да и не одним фритрейдерством. Вот, первого января на обрабатывающие, а особенно на наукоёмкие отрасли падёт жестокий удар: резко вырастет налогообложение фонда оплаты труда. Сколько компаний в результате прогорит? сколько квалифицированнейших людей станет безработными, охранниками или продавцами? как это скажется на перспективах их детей? Но никто из модернизирующих ораторов не возражает: как можно, это вам не архаичность народа обличать — там начальство уже приняло решение! Да, приняло — и считает себя правым; ведь начальству на всю жизнь внушено, что «нельзя вбрасывать в экономику страны деньги, которые реальным сектором страны не заработаны!» Внушено теми же лицами, кто сегодня охотнее всех калякает о модернизации, — а ведь ясно, что без «незаработанных» денег, без сколько-нибудь массированных вложений из казны, шансы страны на реиндустриализацию, а значит, и на восстановление квалификационной пирамиды будут гораздо меньшими, если не нулевыми.

Обсуждаемые здесь иеремиады призваны внушить давно знакомый вывод: народные недуги тяжелы, но не безнадёжны — страдальца уврачуют дальнейшие либерализация и демократизация. С осени 1993 года, когда под таким лозунгом реформаторы впервые обманулись в своих ожиданиях, каждое следующее его применение даёт всё более жалкие электоральные результаты. Оговорка, что-де раньше эти самые «зации» были неправильными, а мы стоим за правильные, тоже опостылела ещё в прошлом тысячелетии. Юргенсовы речи о том, что архаичный россиянин дозреет до понимания демократии не раньше 2025 года, не от весёлой жизни ведутся, а от понимания, что электоральной поддержки привычное ему модернизаторство получить не может в принципе. Но раз «мы хорошие» есть аксиома — значит, «они плохие». Отсюда же и обличение якобы уже процветающего российского фашизма: за нас потому не голосуют, что хотят — вы посмотрите на них! — одного только фашизма! Так давайте, мы всё равно будем рулить…

Сказанное не значит, что в устах приближенных к власти ораторов невозможно обличение общественных недугов. Возможно, но в совсем ином ключе: «Я сделал (это лучше всего), или делаю, или (на самый худой конец) прямо сейчас начинаю делать такие-то и такие-то большие дела; вы же — ленивые, архаичные и далее по списку — всё на диванах валяетесь? А ну, за работу!» Не «Вы деградируете», а «Я делаю то-то и то-то для остановки деградации» — и ответное движение общества было бы обеспечено. А ваши речи про людей будущего — даже без учёта людоедского предложения об изъятии детей у социально нечистых — только дискредитируют ваших патронов.