Над нами есть Бог

«Мир, в котором мы с вами живем, нередко именуется постхристианским, а иногда и пострелигиозным. За этим термином кроется страшный диагноз духовно-нравственного состояния, в котором оказалось общество многих стран. Происходящее там связано с попыткой подвергнуть сомнению фундаментальные, непреложные, Богом заложенные в человеческую природу, а потому абсолютные и универсальные нормы морали, пересмотр которых грозит огромными опасностями для человеческого общества, потому что в результате границы между добром и злом размываются, а понятие справедливости, по укорененности в нравственной природе человека являющиеся универсальным, интерпретируется в соответствии с господствующими философскими и даже политическими установками.

Если задуматься о том, что такое справедливость (позвольте мне открыто сказать об этом в нашем собрании), мы выходим на идею Бога, потому что справедливость универсальна, и до недавнего времени не возникало никаких сомнений, как это понятие следует интерпретировать».

«Консервативный» означает не «противящийся переменам» (это смотря каким), а воспринимающий мироздание как осмысленное органическое целое, мир, в котором есть цель и смысл, лад и порядок, строй и закон. Консервативный взгляд на мир принимает объективное существование нравственного закона, вписанного в нашу природу; закона, которому мы должны следовать, но который мы не можем изменить. Как говорил еще античный мыслитель Цицерон,

«Истинный закон — это разумное положение, соответствующее природе, распространяющееся на всех людей, постоянное, вечное, которое призывает к исполнению долга, приказывая; запрещая, от преступления отпугивает... Предлагать полную или частичную отмену такого закона — кощунство; сколько-нибудь ограничивать его действие не дозволено; отменить его полностью невозможно, и мы ни постановлением сената, ни постановлением народа освободиться от этого закона не можем, и ничего нам искать Секста Элия, чтобы он разъяснил и истолковал нам этот закон, и не будет одного закона в Риме, другого в Афинах, одного ныне, другого в будущем; нет, на все народы в любое время будет распространяться один извечный и неизменный закон, причем будет один общий как бы наставник и повелитель всех людей — Бог, создатель, судья, автор закона. Кто не покорится ему, тот будет беглецом от самого себя и, презрев человеческую природу, тем самым понесет величайшую кару, хотя и избегнет других мучений, которые таковыми считаются (Марк Туллий Цицерон О Государстве, Книга III, глава XXII)»

Вера в естественный Закон не является чем-то конфессиональным, специфически православным или христианским вообще — во всех человеческих культурах существовало представление о нравственной правде как о чем-то объективном, что не люди придумали и что они не могут изменить.

В современном же обществе преобладает другой взгляд, за которым закрепилось имя либерализма; он видит вселенную как в целом бессмысленную и не предъявляющую к нам никаких требований; любой закон является продуктом соглашения между людьми и вырабатывается в ходе процесса согласования интересов между различными группами. Патриарх обращает внимание на опасность такого подхода:

«Однако сегодня справедливым, а значит и нравственным, стало считаться только то, что с новыми господствующими философскими и политическими установками находится во взаимодействии. И, напротив, всяческому порицанию, вплоть до отказа в праве на существование, подвергается иной взгляд, который демонизируется политически и идеологически ангажированными СМИ. Если в понятие нравственности и справедливости вносится относительность, то само это понятие разрушается»

В самом деле, если справедливость определяется текущими политическими настроениями, предпочтениями политических или медийных элит, то само это понятие теряет смысл — а что если завтра настроения изменятся? Если какая-то группа людей вправе решать, что есть справедливость, то почему именно эта группа, а не другая? Если нраственные нормы можно отменять большинством голосов, как далеко можно зайти?

Вопрос об абортах лежит в контексте этой полемики. Как говорит Патриарх, «Церковь, следуя заповеди Божией «не убий», всегда видела в умерщвлении не родившегося ребенка тяжкий грех». Как правило, сторонники абортов отрицают за неродившимся младенцем статус человека. Но можно ли просто взять и большинством голосов объявить некоторую категорию человеческих существ не-людьми? Есть самоочевидное, почти тавтологическое определение человека, данное еще Аристотелем: «Человек — это живое существо, принадлежащее к человеческому роду»

Является ли младенец существом, а не частью тела матери? Да, это очевидно. У них разные геномы, разные кровеносные и нервные системы, и т.д. Является ли он человеческим существом? Да; а то каким же? Можно ли лишать жизни невинное человеческое существо, которое заведомо не является ни преступником, ни агрессором?

Противясь абортам Церковь отстаивает вполне очевидный и понятный всем людям принцип — нельзя лишать жизни невинное человеческое существо. Особенно странно, когда это оплачивается за счет налогоплательщиков; предназначение медицины — спасать, а не разрушать жизни.

Реакция на слова Патриарха часто выдавала незнакомство с его речью — люди писали о том, что важнее поддерживать материнство, помогать женщинам в трудной ситуации, чем ограничивать аборты. Видимо, они комментировали цитаты, разошедшиеся по сети. В самой же речи Патриарха много говорится именно о поддержке материнства:

«Преодоление этого зла требует комплексных мер, которые должны включать в себя помощь семьям в разрешении жилищных проблем, материальную поддержку многодетных семей, введение в работу системы здравоохранения этических норм, которые побуждали бы врачей заботиться о сохранении жизни зачатого ребенка, а также сдерживание рекламы и пропаганды абортов или их полное запрещение»

Речь Патриарха, с которой стоит ознакомиться полностью, задает не просто определенной подход к конкретным вопросам, но обращает нас к определенной картине мира — мира, в котором в нашей жизни и в нашей истории есть высший смысл, и мы призваны ему последовать. Мира, в котором над нами есть Бог.