Молодежные субкультуры в России: взгляд историка

Субкультура не клуб по интересам и не кружок юных пионеров. Принципиальное отличие состоит в том, что ценности субкультуры являются для ее адепта базовыми, более важными, нежели все те, что разделяет остальной окружающий мир. Субкультура может сформироваться естественным образом – на этнической, географической или традиционной религиозной почве. Однако так бывает не всегда: субкультура может возникнуть искусственно – в силу определенных возрастных, плотских, интеллектуальных или «духовных» интересов. К субкультурам первого типа эти, собственно, не имеют никакого отношения: их природа иная, и возникают они по свободной воле и выбору самого человека. Именно таким образом возникают секты, гей-сообщества, «тусовки», молодежные субкультуры. И человек приходит сюда не на часок: необходимо связать свою жизнь с субкультурой, жить ее интересами, пропитаться ее духом. На внешний мир и на самого себя придется смотреть ее глазами.

Субкультура не стремится к слишком активному расширению рядов, несмотря на часто провозглашаемые формальные лозунги об обратном. Для нее всегда характерно представление о собственной исключительности, подчас элитарности.

Молодежные субкультуры для России – явление молодое. В традиционном обществе их не было, поскольку не было «молодежи» в нашем понимании. Ребенок – отрок или девица – сразу вырастал во взрослого человека со всеми его обязанностями и особенностями поведения. Обычно это было связано с браком, срок которого на Руси, как и в иных традиционных обществах, наступал с половым созреванием. Женщина чуть старше 30 лет часто уже была бабушкой и нянчилась с внуками, а ее муж (или свекор) распоряжался большой семьей, состоявшей из нескольких поколений родственников. Юноша 15 лет верстался на воинскую службу – так заканчивалось детство. Подобное общество при его ценностном консерватизме было крайне мобильно – каждый его член играл важную социальную роль. Более того, не было нужды в какой-то нарочито выдуманной «государственной идеологии» или «национальной идее»: чувство ответственности прививалось с пеленок, а оно почти всегда гарантировало от непатриотического или эгоистического поведения. «Береги честь смолоду», – гласила старая русская пословица.

Освобожденные в 1762 году от обязательной службы дворяне, быстро проникшиеся чувством собственной исключительности, субкультуры, тем не менее, не образовали. Сословный строй вообще исключает субкультуры: он построен на соподчинении всех групп населения. В России это еще и сопрягалось с ярко выраженным государственным патернализмом. Кроме того, субкультура – явление преимущественно городское, а Россия в целом оставалась обществом аграрным. Сельские хозяева были достаточно разобщены между собой. Городское дворянское общество было слишком сильно привязано к государственным интересам. Дворянское общественное мнение основывалось на представлениях всероссийского масштаба: судьба страны, по их собственным представлениям, была в их руках и непосредственно вершилась «первым дворянином» – самодержцем. В начале XIX века молодое дворянство восприняло английский дендизм, но субкультурой это вряд ли назовешь: молодых денди в столицах были единицы. П.Я. Чаадаев, ставший воплощением этого явления, был личностью исключительной и самодостаточной. Герой пушкинского романа Евгений Онегин был лишь, «как денди лондонский, одет». Налицо лишь имитация западного образца.

Распад традиционных общественных связей всегда порождает неформальные объединения. Часто они имеют возрастную особенность. В России первой «молодежной субкультурой», пожалуй, можно было бы назвать студенческое сообщество. Окончательное его оформление произошло во второй половине XIX века. Оно не было узкосословным, власть не способна была регулировать его жизнь законодательно, ценности студенчества имели неформальный характер. Необходимо было отличаться от всего вокруг – «серого и унылого», и приобретенные научные знания подсказывали: выход кроется в новой социальной реальности, в царстве тотальной справедливости. Радикальные мировоззренческие особенности сочетались с отличиями наружными. Настоящий студент и в безмундирную эпоху был заметен по внешним признакам – подчеркнутому и намеренно вызывающему пренебрежению к внешнему виду. Введенный в 1880-е годы студенческий мундир тут ничего не изменил: верхние пуговицы застегнуты не были, фуражка всегда носилась набекрень, из-под нее вылезал нечесаный вихор. Настоящие адепты студенческой субкультуры превращались в «вечных студентов», их возраст переставал иметь значение.

Простой народ «скубентов» не любил и относился к ним с подозрительностью. Полным провалом закончилось студенческое «хождение в народ». Вскоре после этого, в 1878 году, произошла не менее знаменитая и очень показательная «охотнорядская история»: студенты Московского университета за революционную пропаганду были побиты торговцами мясных рядов. Пронесся слух, что молодые «баре» решили призвать народ к восстановлению крепостного права – и нервы мясников не выдержали. Им и в голову не пришло, что агитация против монархии, освободившей крестьян, может иметь какие-то другие основания, а «белые воротнички» могут выступить против состоятельных слоев общества. Субкультура всегда рискует быть непонятой извне. Студенческая субкультура распалась в начале ХХ века, поскольку ее ценности широко распространились в обществе. Студент на этом фоне утерял свою яркость и неповторимость. А мечта о социальной справедливости стала активно воплощаться в жизнь, вот только мало кто из мечтателей не утонул в сопровождавших это воплощение кровавых потоках.

Основой любой субкультуры всегда является утопия – представление о возможностях некой группы людей объединиться и совместными усилиями перевернуть окружающий мир. Это может быть мировая революция и всемирная коммуна, технократическое будущее и победа национальной сборной в мировом чемпионате. Вопрос только в масштабах сознания, а его, как известно, можно расширять различными способами. Для субкультур это задача крайне важная. Студенты XIX века читали новейшие книжки, готовили конспекты и обсуждали их на собраниях с целью немедленного внедрения в повседневность вычитанных идей. Пропагандой или бомбой – вопрос вкуса и имеющихся навыков. Спустя век стало принято сочинять остросоциальные стихи или философские притчи и класть их на музыку, в перерывах между этим благородным занятием принимая те или иные стимулирующие творчество препараты. Иногда они оказывались слишком сильными. Что получается в итоге? Очарование всегда заканчивается разочарованием. Хорошо, если, зайдя в тупик, человек имеет возможность из него выйти. А если времени уже нет?

По мере измельчания горизонтов мысли цели субкультур тоже мельчают. Постепенно основным ориентиром становится релаксация. Но сознанию опасно существовать в состоянии «вечного релакса» – это ведет к его подчинению и разрушению. Если не сделать над собой усилий, для этого всегда найдется кто-то другой, и он сделает выбор за тебя. Может быть, это и неплохо? Со временем, когда человек перестает отдавать себе отчет, он задастся именно таким вопросом. А это значит, что он уже потерял себя, все нуждающиеся в его помощи – возможность ее получить, страна – своего гражданина. И можно провести годы или, если особо повезет, десятилетия в самоублажении – изысканном и не очень, «добром и наивном» или агрессивном и мизантропическом, высокоидейном или «попсовом». Мир от этого не перевернется – перевернется сам человек. Личность постепенно затрется, выгорит. Иллюзорное единство с единомышленниками разрушится. Окружающие утратят интерес, придет одиночество. Хуже всего, что оно получит вселенский характер. К кому взывать? «Душе моя, душе моя, восстани, что спиши?..»

Затянувшееся до старости отрочество не может вызвать иного чувства, кроме сожаления об упущенных возможностях самого человека и его ближних. Сложно сейчас судить, какое будущее ждет Россию. Прогнозы в этом деле – вещь совсем неблагодарная. Ясно одно: с диктатом субкультур такого будущего не будет вовсе.