Один из нас?

Кадр из фильма «Страсти Христовы». Режиссёр: Мэл Гибсон, 2004 год

«И, когда они возлежали и ели, Иисус сказал: “Истинно говорю вам, один из вас, ядущих со Мною, предаст Меня”. Они опечалились и стали говорить Ему, один за другим: не я ли? И другой: не я ли?» (Мк. 14: 18–19).

Что, интересно, было на сердце у апостолов в этот час? Когда мы слышим это Евангельское чтение, мы знаем всё, что произойдет после, знаем и ужасаемся. Вероятно, что-то предчувствовали и апостолы, потому что этот отрывок у всех евангелистов пронизан трагизмом.

Что же чувствовали апостолы, когда спрашивали у Спасителя: «Не я ли предам Тебя?» Сомнение в своих силах, слабость веры, необъяснимую тревогу? Петр был уверен в себе, что не предаст. С каким чувством он задал этот вопрос? Просто чтобы удостовериться? Удивительно, но, так или иначе, в эту ночь почти все Его предали. И Господь, отвечая Иуде, в какой-то мере ответил всем апостолам: «Ты сказал».

Петр был уверен в себе – и трижды отрекся от Христа. Зная его горячность, думается, что если бы он не отрекся, то не стал ли бы он осуждать остальных учеников, которые разбежались в разные стороны? Может быть, поэтому Господь и попустил ему упасть, чтобы его исповедание было построено на совершенном смирении и уповании на всепрощение Божие…

В ту ночь почти все оставили Его. Ученики, исцеленные, накормленные, просвещенные, очищенные от бесов – все они могли бы составить целую армию и без труда вырвать Его из рук первосвященников в пятницу утром. Но этого не случилось. Радостная толпа почитателей, собравшаяся в день входа Господня в Иерусалим, онемела и оглохла.

Эта разношерстная толпа собирается и ныне в день Входа Господня в Иерусалим с вайями и цветами. А потом она необъяснимым образом исчезает, как и 2000 лет назад, оставляя Господа в одиночестве страдать на беззаконном суде первосвященников в четверг и умирать на кресте в пятницу. Она снова приходит только в субботу – освятить снедь к пасхальному столу. Ну и частично – поторжествовать на крестном ходу.

Зная все это, необыкновенный и милостивый наш Господь говорит Свою страшную фразу в такой снисходительной форме, чтобы не убить нас всех: «Один из вас… предаст Меня». Да разве же один, Господи? Их было сотни! Их стало тысячи!

Действительно страшная фраза. Она тем страшна, что на нее никто не может без укола совести наивно спросить: «Не я ли?» – и получить удостоверение в собственной невиновности.

Мы все слышим это каждый год – и от стыда смотрим в пол.

И каждый год я даже не смею спросить: «Не я ли?»

Как же не я?

Разве не я предаю Христа постоянно? Разве в моих грехах нет Иудиного лицемерия, Петровой самонадеянности?

Разве это не я предаю Его постоянно? Разве в моих грехах нет диавольского лукавства, Иудиного лицемерия, Петровой самонадеянности? Разве это не я даю Ему лобзание во время Причащения, а потом отрекаюсь от Него своими делами? Разве это не я спешу сбежать от страданий за Христа, лишь только завижу опасность подвига и труда? Разве это не я ем хлеб жизни, а потом, как ученики Его, ищу себе чести и сокрушаюсь от маловерия?

Это все я. Это я предаю Тебя, Господи! Если Иуда это сделал однажды и, в ужасе от содеянного, удавился, то я это делаю постоянно и уже даже не ужасаюсь. Это я – предатель.

Весь Великий пост мы тщательно изучали Ветхий Завет, казалось, лишь с одной целью: убедиться, что он был прообразом Завета Нового. Но выяснилось, что есть еще одна цель, быть может, даже главнее. В конце поста оказалось, что Ветхий Завет жив. Он живет в каждом из нас. Это не когда-то там, в глубине времен, Адам вкусил запретный плод и согрешил непослушанием – это я делаю каждый день. Это не Давид некогда, а я ныне соблазняюсь на Вирсавию и готов убить любого Урию, который помешает мне осуществить свою похоть. Это во мне живет невоздержанный нрав Исава, растленный женами Соломон, сгорающий в идолопоклонстве Ахав. И к концу поста все это порочное семя соединилось во мне и родило одного сына – Иуду Искариотского.

Я – предатель. И я заслуживаю своего наказания. Мои многолетние грехи и страсти скрутили меня и тащат на расстрел. И удивительно то, что я охотно убиваю себя сам. Как курильщик или наркоман, сам даю в себе свободу злу, а потом недоумеваю от своих искушений и падений.

Демоны, хохоча, наставляют на меня свои оружия и визжат: «Смерть предателю!»

Залп!

И я чувствую, как жизнь утекает из меня. Вся наша жизнь – во Христе Иисусе. И когда мы творим свои похоти, жизнь наша уходит от нас.

Адам плакал горько, когда протрезвел от греховного опьянения. Он вышел из рая и понял, чего лишился. Так же горько плакал и Петр, когда вышел из рая верности Христу и отрекся от Него. И я плачу, как могу, потому что сам удаляю от себя жизнь мою.

Весь Великий пост мы пытались разглядеть в себе начатки греха, и когда наконец увидели – это убило нас. Невозможно увидеть в себе бездну греха – и не содрогнуться от отчаяния. Поэтому Господь приоткрывает нам завесу нашего состояния постепенно. Но и это повергает в уныние.

Господи! Ты видишь, что я люблю Тебя! Даже если побеждаюсь грехом, даже если в неразумии и малодушии отрекаюсь от Тебя – не отринь меня! Воздвигни меня, как сына Наинской вдовицы, как дочь Иаира, как Лазаря Четверодневного!

Воздвигни меня, чтобы я не умер во грехе, а умер для греха! Это не я должен умереть, а мой ветхий Иуда, он должен быть уничтожен и стерт из моего сердца. Ибо должен быть «ветхий наш человек распят с Ним, чтобы упразднено было тело греховное, дабы нам не быть уже рабами греху; ибо умерший освободился от греха. Если же мы умерли со Христом, то веруем, что и жить будем с Ним» (Рим. 6: 6–8).