«Мы все были для него сыновьями»

За алтарем нижегородского Спасского Староярмарочного собора – белоснежная часовня. Сюда поистине не зарастает народная тропа. Летом не заметишь, а зимой на снегу следы хорошо видно. Не один, не два человека заглянут за день… На мраморном надгробии всегда живые цветы. А еще иногда конфеты положат, печенье. На Пасху – куличи и яички крашеные. Это старушки обычно приносят – на помин души.

В часовне-усыпальнице покоится человек, который оставил глубокий, светлый и добрый след в жизни нижегородской земли и в сердцах многих и многих нижегородцев – митрополит Нижегородский и Арзамасский Николай (Кутепов). Как многим близко и дорого это имя!

Каждый год в Староярмарочном соборе в день сорока мучеников Севастийских – день тезоименитства владыки – служится литургия, а в часовне – лития, собирается множество людей. Жизнь митрополита Николая оборвалась 21 июня 2001 года. Свой земной путь он прошел с честью. Из Тульской глубинки, через бои Великой Отечественной и «сражения» с богоборческой властью – в древний город на стрелке Оки и Волги, который стал ему родным. Каким же остался владыка в воспоминаниях его паствы?

Митрополит Николай (Кутепов)

«Он был человеком Церкви»

Митрополит Ставропольский и Невинномысский Кирилл:

– Митрополит Николай с 1961 по 2001 год нес архиерейское служение в Русской Православной Церкви, 24 года возглавлял Нижегородскую епархию. С юных лет он был истинным сыном Церкви.

Он стал архиереем во времена Никиты Хрущева, когда вновь после войны поднялась волна гонений на Церковь

В годы Великой Отечественной войны владыка Николай обморозил ноги, ему ампутировали пальцы, трети ступней, и вот на этих изувеченных ногах он выстаивал длительные богослужения, на этих ножках он объехал, будучи архиереем, всю страну. За свою жизнь митрополит Николай был архипастырем в Закарпатье, Омске, Ростове, Владимире, Калуге и, наконец, в городе Горьком, потом – в Нижнем Новгороде. Он стал архиереем во времена Никиты Хрущева, когда вновь после войны поднялась волна гонений на Церковь. Стали закрываться храмы, монастыри и семинарии, открытые в годы Великой Отечественной. Владыка отстаивал каждый из них на вверенной ему территории.

Митрополит Ставропольский и Невинномысский Кирилл (Покровский)

Именно митрополит Николай стоял у истоков возрождения духовной жизни на нижегородской земле. Благодаря его мудрому управлению стали открываться приходы и святые обители, в 1993 году появилось духовное училище, которое через два года было преобразовано в Нижегородскую духовную семинарию.

В 1990 году я – молодой студент Софийской духовной академии – приехал на нижегородскую землю и попросился в Дивеево. Здесь несли служение два моих брата – протоиерей Игорь и ныне покойный протодиакон Владимир Покровские. С благословения владыки Николая я был клириком в обители до 1993 года, а потом получил назначение в нижегородский Благовещенский монастырь, настоятелем.

После смерти моего отца в 1997 году владыка стал мне вторым отцом. Каким он был? Человеком старых правил, великолепно знал уставные богослужения, церковное пение. С одной стороны – достаточно строгим. Он четко следовал дисциплине, необходимой для порядка в епархии, мог быть достаточно жестким, если того требовали обстоятельства. Но в тоже время всегда старался быть справедливым.

В здании Нижегородской духовной семинарии

Одновременно с этим владыка был достаточно открытым. Например, со мной, как с ректором семинарии, настоятелем монастыря и благочинным монастырей епархии. Ему можно было, извинившись, позвонить в 11 часов вечера. Он всегда говорил: «Ничего страшного. Говори, сын мой, что у тебя стряслось?». Мы все для него были сыновьями.

Все свои награды я получал именно в день Благовещения: игуменство, крест с украшением, а в 2000 году, за год до его кончины, архимандритство. Все награды до самого последнего момента владыка держал в секрете. Мы узнавали об этом только во время службы, и никто даже не догадывался, что его будут награждать. Так владыка Николай любил делать сюрпризы.

У него была очень хорошая библиотека. Наших классиков он цитировал не просто предложениями, а целыми абзацами! Потом он отдал эти книги в Нижегородскую семинарию.

Наших классиков он цитировал не просто предложениями, а целыми абзацами!

Еще владыка был чрезвычайно хлебосольным. У себя дома, за столом, со светскими людьми или духовенством всегда шутил, всем был рад.

Я хорошо помню заместителя уполномоченного по делам религий. Еще в советские годы он ходил к владыке на пасхальные обеды. В новое время, когда прекратил свою деятельность институт уполномоченных и заместитель был уволен на пенсию, владыка все равно до конца своих дней приглашал его на пасхальные и рождественские трапезы с духовенством. Хотя тот в свое время гнобил батюшек и владыку. Митрополит Николай говорил: «Ну, кому он теперь нужен? Он привык общаться только со мной и духовенством. Компартию разогнали, институт уполномоченных не существует, в стране совершенно иная демократическая власть. Для него это совершенно новый мир». Вот какой удивительный человек!

Еще владыка рассказывал, как был спасен великий Успенский собор XII века в городе Владимире. Его должны были закрыть (якобы на реставрацию), хотя всем было понятно, что это только предлог для того, чтобы закрыть совсем. Тогда владыка пригласил несколько иностранных делегаций, которые каждый день ходили в храм, проводили там конференции, совещания, делали фотографии и писали статьи, которые отправляли во Францию, Германию, Англию. Таким образом опасность закрытия миновала.

Вот, собственно говоря, совсем малая толика моих воспоминаний о владыке. Очень надеюсь, что я ни разу не подвел его. Я глубоко почитал этого человека и безмерно за все ему благодарен.

«Какое доверие Богу!»

Сергей Александрович Обозов, директор по развитию производственной системы госкорпорации «Росатом»:

Сергей Александрович Обозов – Мы в девяностые годы еще не видели такого количества восстанавливаемых храмов и монастырей, как сейчас. В тот период все только начиналось. А митрополита Николая многие из нас – тех, кто был в то время во власти, – знали не как ходатая за новые стройки и даже не как проповедника, миссионера. Он скорее был… как отец.

Есть такой термин – «отеческий стиль управления», но к владыке Николаю его не отнесешь. Его общение с нами – это не стиль и не управление. Тут другое. Любящий отец – точнее, наверное, не скажешь. И что удивительно – для многих из нас.

Я плотно общался с ним, наверное, с 1994 или 1995 года в течении шести-семи лет, вплоть до его ухода. Начиная с того времени, когда стал заместителем мэра Нижнего Новгорода. Уже потом, после того, как владыка ушел из этой жизни, а я работал в Москве, мы с архиепископом Феогностом в Троице-Сергиевой лавре и другими известными иерархами вспоминали его, и на вопрос: «А вы знали митрополита Николая?» – реакция всегда была примерно одна и та же: «Да, знали. Серьезный, строгий, суровый». Было очень странно слышать эти слова… Мы почти не видели его таким.

Не раз в Нижнем Новгороде доводилось мне приезжать к владыке и вести серьезные беседы о происходящем тогда в стране, о проблемах города, управления, об отношениях города и области. Всегда это был рассудительный, очень глубокий (и при этом простой и приветливый) разговор, из которого я выносил что-то очень правильное, что-то, что помогало жить и действовать в той непростой ситуации.

Осталось в памяти (думаю, что многие нижегородцы помнят этот момент), как во время апогея конфликта между губернатором и мэром мы приехали к владыке, в дом на ул. Пискунова, на праздничную трапезу. Кажется, это было Рождество Христово или Пасха. Людей собралось много. И было такое напряжение… Мы все думали: «Ну, как мы сейчас будем говорить эти речи?!» А владыка интересно в ситуации разобрался. Он никому не дал слова, минут 30–40 говорил один, так, что все слушали с замиранием сердца, а потом нас отпустил.

У губернатора Ивана Петровича Склярова

При всей своей непреклонности в принципиальных вопросах владыка Николай имел удивительное внутреннее смирение и кротость. Однажды мы поехали в Германию, в город Эссен. Я когда-то проходил там обучение по линии администрации президента и вот снова приехал уже в должности заместителя мэра Нижнего Новгорода. Была целая группа, с нами поехал и владыка Николай, но не как официальное лицо, а просто как рядовой член делегации.

Он, оказывается, раньше бывал в Эссене, но мы ничего об этом не знали, а владыка не рассказывал, держался очень скромно. Помню, была встреча с администрацией города. Две представительные делегации, идет разговор. А владыка сел с краешку, неприметно так, и спокойно слушал. Я даже не помню, представили мы его или нет. Он ездил с нами в автобусе, терпеливо отвечал на многочисленные вопросы одного нашего не в меру активного товарища, которого я даже приструнил. То есть был совершенно незаметным членом нашей делегации, не претендующим ни на какое внимание, а тем более лидерство. А сейчас я думаю, какое смирение было у владыки! Как он нас терпел?! Мы ведь все тогда были людьми амбициозными, и его поведение было для нас непривычно. Даже какое-то смущение возникло тогда по отношению к владыке, зачем он так себя принижает? Нам это было непонятно.

Владыка не пробовал нас воцерковлять. Какое доверие Богу! Он молился о нас и верил, что, кого призовут, те придут к Богу

Если говорить о личности этого человека, я бы хотел отметить одну, главную его особенность, которая стала мне ясна лишь спустя многие годы после его ухода. И до сих пор она меня потрясает. Владыка ушел в 2001 году. Я впервые исповедался и причастился в 2003-м, в феврале, в Дивееве, у владыки Георгия. И спустя еще какое-то время после этого меня вдруг пронзила одна мысль. Как же так! Ведь митрополит Николай видел, как мы к нему относились. Такая искренность была. Не только я, многие мои коллеги испытывали к нему такое доверие, что сделали бы все, что он стал бы нам советовать. Но он почему-то даже не пробовал нас воцерковлять. Сколько было разговоров, один на один и очень доверительных… Он ни разу не пробовал пододвинуть Евангелие или другую духовную книгу. Или сказать: «Сергей, приходи завтра ко мне на службу, послушай, постой в уголке». Никаких попыток! Для меня это самое удивительное в нашем общении. Какое доверие Богу! Я думаю, он молился о всех нас и верил, что, кого призовут, те придут к Богу. А когда – только самому Господу и ведомо.

«Никогда не кривил душой»

Игумения Сергия (Конкова), настоятельница Свято-Троицкого Серафимо-Дивеевского монастыря:

– Господь поручил владыке Николаю великое и святое дело: открытие нашей обители и организацию встречи мощей преподобного Серафима Саровского на нижегородской земле.

Конечно, в связи с этим мне в первую очередь вспоминается, как владыка приехал в Рижский Свято-Троицкий Сергиев монастырь и просил у матушки игумении, чтобы она отпустила меня в Дивеево. Игумения Магдалина (Жегалова) очень уважала владыку (говорила о нем: «Старинной закалки архиерей») и нисколько не возразила: «Ну, воля Божия, даже поеду ее сопровождать».

До этого я десять лет прожила в Рижском монастыре. Первые три года была благочинной в Риге, потом меня перевели благочинной же в Спасо-Преображенскую пустынь. Сестры не хотели, чтобы я уезжала, и даже некоторые говорили владыке: «У нас матушка тоже не молодая, и работы очень много», – но он им сказал: «Неужели вы пожалеете для батюшки Серафима сестру, которая должна заниматься восстановлением его обители?». Одна сестра возразила: «И нам она нужна», – а владыка сразу нашелся что ответить: «Ну, езжай тогда ты». Такой он очень простой был… А слово его было твердым. И здесь владыка Николай решения не изменил. Пока я готовилась к отъезду, он еще раз приезжал к нам в обитель.

Тогда только начались паломничества на Святую Землю. Я сказала владыке, что предстоит поездка, спросила, ехать ли мне теперь? А он утешил: «Мать Сергия, успеешь съездить». И до приезда в Дивеево я действительно успела побывать на Святой Земле. Это, конечно, многое для меня значило.

Потом матушка игумения Магдалина и еще восемь рижских сестер сопровождали меня в Дивеево. Приехали в архиерейские покои, владыка вышел на улицу нас встречать в кожаном овчинном полушубке, и в его внешности, в поведении были располагающие простота и доброта. Матушка игумения сделала ему земной поклон, а он ей: «Вставай, вставай мать, пошли чай пить». Пили из настоящего самовара, на углях. И вдруг владыка говорит нам: «Я сейчас вас буду развлекать». У него было двадцать серий мультфильма «Ну, погоди!». Я никогда не видела, чтобы наша матушка-игумения так по-детски смеялась.

Владыка очень любил животных. У него кот с собакой ели из одной миски

В доме на Пискунова у владыки жили птички и другая живность. Владыка вообще очень любил животных. У него кот с собакой ели из одной миски. Допустим, приходит к нему кот. Владыка обязательно его угостит, скажет своей сестре: «Римма, Барсик пришел, дай ему кусочек». Следом за котом приходит собака – и ей непременно кусочек перепадет. В Москве владыка всегда заходил на птичий рынок, всех животных там, бывало, перегладит… И в последний свой приезд он тоже птичий рынок посетил.

В Рижском монастыре у меня как у благочинной был наградной крест. А когда приехала на нижегородскую землю, владыка мне сказал: «Мать Сергия, ты свой крест снимай. Мы наденем тебе крест твоей предшественницы игумении Александры (Траковской), который согнет твои колени». И 17 ноября митрополит Николай возвел меня в сан игумении, надел крест, который прежде носила игумения Александра.

Владыка очень трепетно относился к тому, как возрождается обитель. Уже чувствовалось потепление по отношению к религии. Но оно только начиналось, были сложности… И великая милость Божия была нам явлена тогда в том, что в Дивеево принесли мощи преподобного Серафима.

Владыка Николай очень трепетно относился и к постригам сестер. Постригал только раз в год по одной (исключения были редки). А сестер уже собралось много, и я обратилась к владыке с просьбой сделать постриги чаще и постригать по несколько сестер, а он мне сказал: «Матушка, это не овец стричь». Такое было его мнение. И имена он никогда не менял.

Митрополит Николай напоминал преподобного Сергия. У него как у архиерея линия поведения была миротворческая. Он всегда всех старался примирить: и светских руководителей, у которых иногда не совпадали мнения по каким-то вопросам, и в церковной среде. Внушал, что должно быть единомыслие.

Патриарх Алексий II, митрополит Николай и игумения Сергия

А для нас он был как добросердечный отец. Оптимистичный, вдохновляющий даже. Хотя слегка мог и пожурить, причем этак, с юморком. Пошутить он вообще любил. Например, трапезничаем. Я стараюсь есть быстрей, чтоб не отстать, а он все равно обгоняет меня. «Я, – говорит, – в армии был». Отвечаю ему: «Владыка, я тоже офицер запаса». А он с улыбкой: «Вот то-то и видно. Если бы ты боевой офицер была…» Посмеялись. Но если серьезно говорить, то в нем чувствовалась эта военная закалка.

Однажды владыка рассказал, что в госпитале во время Великой Отечественной войны он услышал разговор хирургов. Они решали, насколько ампутировать ему отмороженные ступни, оставлять или нет ту зону, которая, возможно, оживет, а, может, и отторгнется организмом. Благодаря тому, что они его тогда пожалели, совсем еще юного, удалили только трети ступней, владыка не носил протезы, просто ходил, слегка наклонившись вперед, и носил обычную обувь. Он это очень ценил. И вообще очень уважал врачей. Хотя лечиться не любил.

Митрополит Николай – личность сильная и многогранная. На мой взгляд, одно из главных его качеств – это безупречная честность и порядочность во всех отношениях. Он никогда не кривил душой. И всегда твердо держал линию Церкви.

«Это пример для подражания на всю жизнь»

Во время освящения Троицкого собора в Дивееве

Игумения Екатерина (Чернышева), настоятельница Горненского женского монастыря в Иерусалиме (до марта 2020 г. – благочинная Свято-Троицкого Серафимо-Дивеевского монастыря):

– В первый раз я увидела владыку Николая в Дивееве на освящении Троицкого собора. Это было на праздник Похвалы Пресвятой Богородицы 31 марта1990 года. Помню фанерный иконостас с двумя иконами саровского и дивеевского письма, еще несколько икон, пожертвованных разными людьми, было на стенах. На службе народа было очень много. Не то что яблоку негде упасть, а невозможно было даже исповедоваться, стоя у аналоя. Батюшки двигались в толпе, проходя между людьми, исповедовали. Это напоминало волны морские. Потом весь храм причащался.

Владыка сам проводил всю службу от начала до конца. На этом освящении молилась монахиня Серафима (Булгакова). Она была человеком, очень близким владыке Николаю, он даже дал ей свой номер телефона, личного (тогда сотовых не было), и разрешил звонить в любое время, днем и ночью. Мать Серафима писала антиминсы для тех храмов, которые освящал владыка. Она была одной из последних сестер Серафимо-Дивеевского монастыря, которые дожили до нашего времени. Владыка постригал ее в Выездновской церкви. Матушка Серафима говорила, что это был первый постриг, который совершил владыка Николай (в советское время, видимо, ему не доводилось этого делать). Владыка очень уважал матушку. А она часто говорила, что владыка – настоящий монах.

Монахиня Екатерина у мощей преподобного Серафима с иконой, которую вручил ей при монашеском постриге митрополит Николай

Молилась тогда на этой службе и схимонахиня Маргарита (Лахтинова). Мать Маргарита была единственной из сестер, которая в Дивееве дожила до открытия монастыря.

Многих поразило, что владыка после службы всем молящимся сам давал целовать крест. А людей было 5 тысяч!

Тогда многих поразило, что владыка после службы всем молящимся сам давал целовать крест. А людей было 5 тысяч. Посчитали по иконам. Владыка давал крест, а рядом стояла алтарница – монахиня Мария (потом – схимонахиня Серафима) – и раздавала эти иконы. Она говорила, что раздала 5 тысяч. Может, это не точно, но народа было очень много. Перекреститься нельзя было, не то чтобы нормально стоять. И владыка все это время стоял на своих больных искалеченных ногах. Мы ведь тогда о них не знали.

В конце июля 1990 года я приехала в Дивеево, чтобы трудиться и остаться жить здесь навсегда: пока не в монастырь (его еще не было), просто в Дивеево. Мать Мария – алтарница – сказала, что мне обязательно нужно встретиться с владыкой. Он приехал 10 августа, на праздник нашей иконы «Умиление». Пришел тогда в домик к матушке Маргарите. Меня подвели к нему, представили, сказали, что я хочу здесь трудиться. Владыка сразу меня благословил, причем сказал, что деньги за работу платить не будут. Пошутил еще: «Пусть она тут похудеет», – то есть с трудностями столкнется. Я была счастлива. И с самого первого дня работала как сестра, а не как наемный работник. Владыка очень внимательно относился к тому, кто в Дивееве живет и работает. Он разговаривал лично с каждым человеком, даже трудником.

Его, конечно, побаивались. Берешь благословение, а он говорит: «Что, наелась лягушек? Опять наелась лягушек?» И так каждый раз. Потом мы поняли. Наверное, он имел ввиду, что искушения тут у нас, и с чем-то мы не справились.

Помню, как владыка начал говорить, что нам уже нужно потихонечку готовиться. Он даже не произносил слова «монастырь», но как-то все понимали, что время приходит. В 1991 году монастырь открылся.

Владыка Николай сам совершал здесь все постриги. Первый в монастыре был иноческий на Похвалу Пресвятой Богородицы 1993 года. Троицкий собор освящали на Похвалу и раздавали всем иконы Божией Матери «Достойно есть», маленькие, бумажные. И нас постригали тоже на Похвалу через три года. Нам тогда тоже дали постригальные иконы «Достойно есть». На вечерней службе в Троицком соборе владыка читал акафист Пресвятой Богородице, потом мы со свечами шли в храм Рождества Богородицы, двенадцать первых сестер. На ночь оставили нас молиться в этом храме, первом храме дивеевских сестер Мельничной общины. Мне было так радостно. Это же мой любимый храм, место, где я постоянно трудилась, была церковницей и Псалтирь неусыпаемую там читали.

И вот ночь в храме после пострига. Неугасимая лампада горит… Мы не спим, молимся. А рано-рано под утро я стала зажигать лампадки. Зажигаю у иконостаса, у царских врат, и вдруг вижу, что кто-то стоит рядом. Поворачиваюсь – это владыка Николай перед царскими вратами читает входные молитвы. Он незаметно пришел, один, никто его не сопровождал. Потом он служил литургию иерейским чином. Это было единственный раз на моей памяти, когда он так служил. В этом маленьком храме, где читается Псалтирь, где горит неугасимая лампада, владыка так смиренно служил иерейским чином и всех нас причащал. Тогда мы впервые не просто назвали свои имена, а добавили «инокиня». Владыка имена не менял. У нас никому не менял: ни в иночество когда постригал, ни в монашество.

У него было выражение, которое может показаться грубым на первый взгляд: «Монашество – это не овец стричь». Казалось, он собирался постригать по одному человеку в год. Сестры переживали: «Когда же нас-то постригут? Через 30 лет…»

Второй раз владыка Николай постригал меня одну в мантию… Мы как-то шли на день обители с панагией. Вдруг он матушке-игумении говорит: «Может, ее постричь уже?» Прямо вот так, на улице. И спрашивает меня: «Ты, может, в Москву, домой вернешься?» – «Нет, нет, не вернусь». – «У меня и икона для тебя есть». Это было 22 декабря, а 14 января 1998 года, вечером, накануне дня памяти батюшки Серафима, он меня постриг в мантию. И сказал после пострига много хороших слов – напутствие на всю жизнь. Тем, что он говорил мне тогда, я пользуюсь до сих пор. Вспоминаю в трудные минуты эти слова, и они помогают. Причем тогда мне что-то показалось ненужным, что-то было непонятно… И резкие слова я тогда услышала. Даже подумала: «Я не согласна с этим, нет, нет! Это совсем ко мне не относится». И вот через год-два поняла, что это было сказано не просто так.

После пострига владыка подарил мне икону с изображением двух святых – великомученицы Екатерины и великомученика Георгия Победоносца, а вдалеке виден белый храм…

На всенощной он мог сам прочитать шестопсалмие. Всегда прислушивался к тому, что говорила матушка-игумения

Владыка Николай очень заботился об обители, любил Дивеево. На всенощной мог сам прочитать шестопсалмие. Всегда прислушивался к тому, что говорила матушка-игумения, к ее просьбам. С сестрами он был строг. Но с одной стороны строгость, а с другой… вот такой случай. Как-то владыка приехал и говорит: «Матушка, соберите, пожалуйста, сестер, которые первые были пострижены. Я всем дам ложки, ими ели дивеевские сестры в старом монастыре, у меня как раз 12 штук». И на трапезе владыка начал раздавать эти ложки, но вдруг спрашивает: почему этой нет, а эта где? Прямо по именам называет. Значит, он помнил, кто первый. Одна была за ящиком, другая подсвечники чистила. Владыка говорит: «Мы будем их ждать». И сам всем вручил эти ложки. Я свою позже отдала в музей.

Владыка Николай очень любил простых людей. У нас в монастыре, например, несколько лет до своей кончины жила «архиерейская бабушка» Валентина Блинова. Такое у нее здесь было прозвище, потому что она появилась у нас благодаря владыке Николаю. Валентина помогала ему по хозяйству, когда он жил в Нижнем, в резиденции при Карповской церкви, а после его кончины ее привезли в Дивеево, чтобы сестры за ней ухаживали и досматривали.

Владыка ее, можно сказать, спас от советских репрессий. Валентина эта была старостой в одном из храмов епархии. И когда батюшка крестил, она людей не записывала. Может, и еще какие-то добрые дела делала… Потом приехала проверка, и как-то всё выяснилось. А она решительная была, резкая и твердо стояла в православной вере. Ей грозило наказание, а владыка приехал туда и просто забрал ее. То есть она исчезла из поля зрения.

Она безмерно любила его. Рассказывала, что, когда владыка приходил со службы, ноги обязательно должен был опустить в теплую воду. Однажды она зашла (в неурочное время, наверное) и увидела, что вода в тазу с кровью. Какую боль он претерпевал во время служб, можно только догадываться. От нее мы узнали, что у него во время войны ампутировали пальцы обеих ног. Владыка всегда поздравлял ее с днем ангела. А она помнила день его ангела, день кончины, всегда старалась в эти дни причаститься. Для меня митрополит Николай – пример для подражания на всю жизнь.

«Верю, он – в райских обителях»

Антонина Николаевна Рябова со схимонахиней Маргаритой (Лахтионовой)

Антонина Николаевна Рябова, жительница села Дивеева:

– Родилась я в Дивееве и выросла с сестрами монастыря, которые вернулись из лагерей и жили около разоренной обители. Мне, наверное, лет пять было, когда я к ним в гости начала ходить вместе с бабушкой.

Когда советское время кончилось, по просьбе верующих я стала собирать по селу подписи, чтобы открыть храм в Дивееве. Больше трехсот набрала. Нашу просьбу передали Раисе Горбачевой, и она тогда помогла с решением этого вопроса. Старые дивеевские сестры прочили меня старостой прихода, а у меня здоровье тогда пошатнулось, поэтому взяла самоотвод, а старостой предложила Клавдию Григорьевну Коробову. А я ей стала помогать.

На другой день после собрания меня послали в Горький получить документ о регистрации прихода, а потом – к владыке. У него в это время проходило совещание, но я попросила передать, что приехала из Дивеева и у меня автобус уходит. Владыка Николай пригласил в комнату, шутливо представил меня: «Знакомьтесь. Комсомолка, спортсменка…» – и так далее. А потом сказал радостно: «Теперь в Дивееве будет свой приход!» Это был 1988 год. Все очень обрадовались, стали подходить знакомиться.

Владыка мне тогда сказал: «Хоть что-нибудь, хоть надомную церковь, но закрепись в Дивееве». Мы с Клавдией Григорьевной пошли искать дом. Один не подходит, другой. И вдруг она предложила: «Пойдем на Северную улицу. Там дом отца Иоанна Смирнова – священника, который в монастыре служил, племянника отца Василия Садовского». Отец Василий был первым духовником дивеевских сестер. А дом его племянника сначала существовал как игуменский корпус. Когда новый построили, здесь лили свечи. После закрытия монастыря отец Иоанн без своего угла остался, попросил дать ему это здание, перевез на окраину и дом отстроил.

Мы позвонили его внучке, она согласилась продать. Купили дом, отремонтировали, алтарь сделали. И вот день освящения. Народу было полным-полно. Помню, стоим на крыльце, ждем, владыка едет. Не верилось даже, что снова в Дивееве архиерейская служба.

Мы все тогда, конечно, ждали монастыря. Написали письмо, просили, чтобы передали приходу пустующий Троицкий собор. И однажды звонок из Дивеевского райисполкома, поздно вечером, сообщают, что нам собор передают. Я сразу же поехала в Горький к владыке. Дверь в архиерейские покои открыла его сестра, а он услышал мои слова о передаче Троицкого собора, подошел, обнял меня, в голову поцеловал и говорит: «Антонина, это ведь монастырь нам отдают!» Проплакались мы, он чайком угостил. А я когда-то выписывала особо интересные места из «Летописи Серафимо-Дивеевского монастыря» и помню, как преподобный говорил, что не надо ходить и доискиваться, чтобы собор вернули; но придет время, позовут, сами отдадут. Я тогда владыке про это сказала.

Он приехал через два часа после того, как нам дали ключи от собора. Благословил народ на начало работ по восстановлению. Мусора там было до самого второго этажа, просто горы! В храме в советское время находился склад стройматериалов, и остались слои цемента, алебастра на полу. Владыка посмотрел: «Ну, месяца на три работы, если не на полгода…» А мы все убрали за месяц!

Мы могли поговорить с ним просто, по душам

Я его донимала: «Нам бы хоть какую матушку-игумению». – «Нет, Антонина, не надо какую-нибудь». Мы могли вот так просто с ним поговорить, по душам. Смиряешься, ждешь, а потом не выдержишь и опять: «Уже и собор восстанавливается, и про мощи батюшки Серафима известие пришло. Где матушка-игумения? Когда прибудет?». А мать Сергия тогда на Святую Землю поехала, после должна была к нам. Он в ответ: «Столько ждали, теперь уж чуть-чуть подождем» – «А, может, вы другую найдете?» – «Нет, только она». А я думаю: «Да что уж это за игумения будет, которую владыка выбрал?» И вот приехала матушка с сестрами из Риги, некоторые из них тоже остались в Дивеевском монастыре. Все увидели, что не зря владыка ее ждал.

Потом в Дивеево святые мощи прибыли. Такая радость! Не выскажешь… Народу с батюшкой Серафимом пришло – море. Вечером, уже поздно, я встретила владыку Николая с Патриархом Алексием у Казанской церкви. Владыка позвал меня и Патриарху представил: «Вот это Антонина, про которую я вам рассказывал». Благословил меня Святейший, мы стали разговаривать, они позвали меня по Канавке с ними пройти. А осенью этого же 1991 года владыка приехал в Дивеево на Казанскую и на трапезе, вспоминая, что нам пришлось пережить в самом начале возрождения монастыря, сказал: «Страсти-мордасти». Тогда он вручил нам с Клавдией Григорьевной ордена святой равноапостольной Ольги.

Он не простой был, владыка. Духовный очень. Однажды литургию служил в Казанском храме, а на трапезу все пошли к Клавдии Григорьевне, она жила недалеко. Владыка осмотрелся, помолился, а потом спрашивает меня: «Что это за дом? Что здесь находилось?» Он сразу почувствовал что-то особенное. А здесь ведь ночные службы не прекращались все семьдесят лет гонений. Часто батюшки тайком останавливались, крестили тут и причащали.

Владыка был очень добрый. Как с отцом можно было с ним поговорить, всё ему рассказать о монастырских делах, о семейных… Всегда поймет, успокоит. И, бывало, скажет: «А я тебе подарочек дам». Простенькое что-то подарит, однажды дал мне детскую книжку, а на душе от такой его заботы радостно. И говорит: «Я буду молиться». И он молился за меня. Такой душевный был, ни хитрости, ни лукавства в нем. Доброта и скромность – вот его черты. Ведь он никогда о себе не рассказывал. Я потом от людей узнала, что у него ноги больные.

Однажды, правда, я на него рассердилась. Когда уже почил владыка Николай, была сложная ситуация, связанная с монастырскими делами. Вопрос никак не решался, я устала ходить по судам и зароптала, что владыка умер, а мы тут снова бьемся. И снится мне сон: владыка пишет за столом, а я ему жалуюсь, как нам тяжело. Он протянул мне письмо, которое писал, и сказал: «Вот тебе письмо, больше на суд не пойдешь. И больше не ругайся». Утром встречаю судью, а она мне сообщает, что сегодня пришло письмо, которое полностью доказывает нашу правоту. И больше судов не было. Вот так владыка и после своей кончины нам помог. Я верю, что он – в райских обителях.