Актриса Анжелика Неволина: «Мне всегда хочется света»

С актрисой Анжеликой Неволиной, известной по своим ролям в фильмах Алексея Балабанова, мы встретились на Леушинском подворье и побеседовали о её духовном пути, свете и тьме и духовных задачах актёрской профессии.

Актриса Анжелика Неволина – Анжелика Сергеевна, делите ли вы свою жизнь на вехи – или для вас она как нераздельная река?

– (пауза) Река, море это или океан, не знаю, но на вехи её точно не разделяю.

– Когда вы впервые задумались о духовной стороне человеческого бытования?

– Очевидно, в 18 лет, может быть, чуть раньше. Я поступила в Ленинградский театральный институт, и одним из дипломных спектаклей были «Братья Карамазовы». Советское время. Фёдора Михайловича, конечно, читала в школе – мы проходили «Преступление и наказание». До этого… семья у меня была, как мне тогда казалось, неверующая, а потом выяснилось, что бабушка была очень верующей. Когда мне было лет десять, она, папина мама, подошла и сказала: «Лика, давай поедем в деревню, и я тебя покрещу». На что я ответила: «Бабушка, ты что?! – я пионерка». Больше она мне такого предложения не делала.

Крестилась в восемнадцать. «Братья Карамазовы». Фёдор Михайлович Достоевский. Советский вуз. Креститься было сложно. Конечно, не посадили бы, но что-то плохое сделать могли. Это правда. Нас тогда всех пробрало: крестилась я не одна на курсе. Тайно. Подошла к Александру Демьяненко, мужу моей мамы, и сказала: «Дядя Саша, я бы хотела, чтобы вы были моим крестным». Он согласился. А по соседству жила мамина подруга – грузинка Дадуна, её выбрала крёстной. Она потом, отвечая на вопрос, почему её Лика выбрала, говорила: «Откуда я знаю».

И вот я приехала на Крещение. Это была часовня на Поклонной горе. Вся забита людьми. Даже невозможно подойти к купели. Очень много взрослых. Надо было поднять юбку или брюки и войти в купель. Проходит батюшка, не знаю ни его имени, ни кто это был, и повторяет: «Имя, имя». Люди отвечают: «Галя. Люда. Марина». Доходит до меня: «Имя». Я говорю: «Анжелика». А он – так громогласно, на всю часовню: «Что это за имя?! Нет такого имени! Быстро называй! Быстро называй!» – Я говорю: «Гликерия»! И он сразу успокоился: «Вот это хорошо…». Так я крестилась, причём у меня такое ощущение, что мы тогда почти ничего не знали о значимости этого таинства. Это уже позже разобралась.

– Ваш путь к храму был прямым или извилистым, через увлечения разнообразными духовными практиками и модными веяниями?

– Это была прямая дорога, но она не была настолько осознанной, как сейчас. Я покрестилась, «Братья Карамазовы» закончились. Дальше поступила в театр. Началась взрослая жизнь. В храм забегала. Вообще, очень люблю все храмы Питера. Когда была возможность – ходила на литургию, хотя тогда даже не знала, что это так называется, – на службу. Иногда Исповедь. Причащалась, но тоже набегами. Был и период неофитства, но основное случилось 7 лет назад.

Я пошла на крестный ход к Александро-Невской лавре, и какая-то девушка подошла ко мне и протянула брошюрку. Читаю, что на улице Некрасова, а жила я совсем недалеко, есть Иоанно-Богословский храм, который сохранил историческое название – Леушинское подворье, и в нём хранится Порт-Артурская икона Божией Матери. А мой родной папа – моряк. Пришла. Ещё ничего не было восстановлено, даже алтарных врат толком не было, и игуменьи ещё не было. Говорю: «Покажите мне Порт-Артурскую икону». А они отвечают: «Она уже не здесь».

Потом умер мой родной отец. Умер он 7 лет назад, 12 апреля, в Великую среду, а на Леушинское подворье я основательно пришла 9 мая. Решила так: сначала приду на литургию 9 мая, а потом пойду с Бессмертным полком. И вот, прихожу на подворье, а тут игуменья Евфросиния. Смотрю: по храму ходят люди в монашеском облачении. Лучше эту историю, конечно, рассказала бы она сама. Помню, как на весь храм запела: «Ведут нас ко Христу дороги узкие». Все просто онемели! А игуменья подошла ко мне, взяла за руку и говорит: «Теперь мы вас не отпустим! Номер телефона!» (смеётся). С тех пор я прихожанка Леушинского подворья.

– Откуда в человеке свет и тьма?

– Думаю, что всё это заложено от рождения. Один из труднейших вопросов богословия. Яблоко. Первородный грех. Адам и Ева. Все трактуют по-разному. Вопрос – кто победит, а на это – вся наша жизнь. Как говорил Фёдор Михайлович: «Тут дьявол с Богом борется, а поле битвы – сердца людей». Откуда тьма? – От дьявола, ясное дело. Но дьяволу попускает Бог, это мы уже знаем. Значит, тьма каким-то образом попускается.

– Ваше отношение к смерти?

– В каждый период жизни – разное.

– Стало быть, жизненные вехи всё-таки существуют?

– (смеётся) Значит, существуют. Особенно когда клиническая депрессия сменяется радостью.

– Сейчас какое отношение?

Если говорить, о чём жалею в жизни, то жаль, что в юности не пришла к монашеству

– Я, конечно, страшусь смерти. Больше всего, как и все люди, боюсь болеть. Понимаю, что остаток жизни надо посвятить исправлению себя, чтобы Бог тебя принял чуть посветлее, чем ты есть, но не получается… Если говорить, о чём жалею в жизни, то жаль, что в юности не пришла к монашеству. До поступления в театральное всё-таки была гораздо более чистым человеком.

– Вы боитесь физического страдания или строгого суда?

– Часто размышляю на эту тему, и видение моё таково: если умирать от рака или от инсульта, или тебя кто-то убьёт за углом и расчленит – это прямой путь к Богу, там уже никаких страданий не будет.

– Для чего женщина приходит в этот мир?

– (смеётся) Чтобы быть женщиной!

– Беззащитность и слабость – это благо?

– Да!

– Для женщины?

– Для всех!

– Лев Абрамович Додин утверждает, что театр должен вызывать потрясение и выбивать почву из-под ног зрителя, а как полагаете вы – в чём основная задача актёрской профессии?

– Здесь я бы вспомнила Иннокентия Анненского: «Одной звезды я повторяю имя». Мы всегда думали, что это стихотворение посвящено женщине, но посвящено оно Богородице. Я поразилась, когда об этом узнала.

Если же говорить про нашу профессию… В первую очередь режиссёр, а потом уже актёр. Мы (дальше скажу слово «типа»): мы типа отображаем мир. Балабанов его отображал по-своему, Додин отображает по-своему. Но все талантливые режиссёры (не буду говорить слово «гениальные» – я его не люблю) лезут во тьму. И через нас, актёров, эту тьму воплощают. А мне всегда хочется света…

Но дело здесь в том, что настоящий актёр всё равно всё пропускает через себя, а я ведь играла (теперь уже, слава Богу, нет) Стриндберга «Фрёкен Жюли» – это ад кромешный! Сейчас играю «Привидения» Ибсена. Если в Стриндберге сама кончала жизнь самоубийством, то в Ибсене – сын умирает. В юности это ещё может вызывать азарт: хочется сыграть и старую бабку, и самоубийство, – но сейчас, честно говоря, уже не хочется. Мой однокурсник, который играл Ставрогина в «Бесах», конечно, получил по полной.

У меня была однажды стычка с Львом Абрамовичем, моим учителем: мы выпускали спектакль, и не Додин был режиссёром, но когда он увидел прогон, то очень на меня разозлился. Спросил: «Кого вы играете?!» Отвечаю: «Как кого, вот роль написана, её и играю». Играла посветлее, а ему хотелось чернухи. И он мне говорит: «Где вы видели таких людей?» Я говорю: «Как где? Вот они, по улице ходят». Разозлился.

Он мне доказывал, что мир плохой, что человек к старости становится сволочью

А с Балабановым у меня был даже не конфликт, а постоянный диалог. Мы дружили. Он мне доказывал, что мир плохой, что человек к старости становится сволочью, а я ему отвечала: «Лёша, ты не прав, к старости человек может стать светлым». Об этом мы с ним могли беседовать часами. И я ему предлагала: «Неужели ты не можешь снять что-то про любовь, что-нибудь светлое». А он мне говорил про «Груз 200»: «Ты дура! Как ты не поняла, что это фильм о любви?» Прошли годы, и вдруг он звонит. К тому моменту мы уже редко перезванивались: «Лика, у меня премьера, я тебя приглашаю, тебе понравится». Это был фильм «Я тоже хочу». Когда я пришла, то наврала: «Лёшка, ты так прекрасно выглядишь». Он на меня посмотрел и говорит: «Лика, прекрати…».

– От советского времени существует киноведческое клише, что женщина в кино – это всегда образ Родины, особенно если речь идёт об исторических картинах. Какой образ Родины вам ближе всего из сыгранных ролей?

– Я сама считаю, что никогда не воплощала образ Родины, но сейчас попробую назвать… «Виктория», наверное.

– Советская Родина?

– Я никогда не делила Родину на советскую, царскую или современную Россию. Как её ни называй, а она всегда – Родина.

Я никогда не делила Родину на советскую, царскую или современную Россию. Как её ни называй, а она всегда – Родина

– У Евгения Леонова во многих фильмах с его участием звучит песенка «На речке, на речке, на том бережочке», а во многих фильмах с вами присутствует старинный романс «В лунном сиянии».

– Балабановская любимая песня. Это совпадение просто.

– Светское искусство – это иллюзия или нечто иное?

– Я бы не стала делить искусство на светское и несветское. Искусство – это вечность, если это, конечно, настоящее искусство.

– Должно ли оно создавать идеал?

– Да!.. Хотя… вот, я сказала «да» и споткнулась! Вчера только играла Лени Рифеншталь в Малом драматическом театре. Представляете, какой она создала «идеал», эта гадина талантливая?

И всё-таки – да. Хотя и считаю, что идеал – это такая сложная тема, хо-хо! Искусству никогда не дотянуться до идеала.

– А должно ли вообще искусство тянуть человека вверх? Или это больше про развлечение и занятость?

– Слово «должно» – оно такое… Думаю, что развлечение тоже должно быть. Человеку обязательно надо отдыхать, но и развлечение не должно быть ниже пояса.

– А прогресс технологий – это регресс души?

– Безусловно!

– Но должна же у человечества оставаться хоть какая-то капля надежды! Как же пророчества о том, что Россия явит миру духовное возрождение?

– Конечно, она его явит!

– В таком случае нужна ли нашей стране монархия?

– Да! Не знаю, как это должно произойти, но Богу всё возможно.

– В 1990-е и начале нулевых вы много снимались в артхаусном кино и сыграли множество смелых ролей. Это было веяние времени, собственные искания или банальная необходимость зарабатывать?

– Банальной необходимости зарабатывать у меня не было никогда. Так сложилась моя жизнь.

Многие эти роли были для меня «кровавыми». Например, Балабанов. Сказать, что я его люблю как режиссёра, – не сказать ничего. Додин ставит режиссёрскую задачу. Абдрашитов в «Параде планет» мне поставил потрясающую задачу: «Сыграй в одном кадре 10 лет жизни», а мне был 21 год. Но это тоже была режиссерская задача. А Лёша Балабанов режиссёрских задач и сверхзадач по Станиславскому никогда не ставил: он как-то очень естественно ко всему подводил. Попробую объяснить: беря актёра на роль, он уже доверял ему на все сто. Но играть временами было очень трудно, и понять трудно. И жить с этим трудно. У Лёши было своеобразное восприятие мира.

– Он тоже был монархистом?

– Конечно!

– Блиц. Если страна, то?

– Россия.

– Если книга, то…

– Не знаю, как выбрать между Достоевским, Чеховым и Толстым… «Война и мир». Хотя очень хочется сказать – «Братья Карамазовы».

– Если кино, то…

– Пусть это будут «Июльский дождь» Хуциева, «Андрей Рублёв» Тарковского и «Гамлет» Козинцева. И хочется что-то весёлое ещё назвать… «Иван Васильевич меняет профессию»! Мой любимый фильм!

– Если эпоха, то…

– Крещение Руси!

– Ваш самый большой успех?

– Дипломный спектакль «Братья Карамазовы», роль Лизы Хохлаковой.

– А самый смелый поступок?

– Я его ещё не совершила.

– Что даёт вам силы жить?

– (смеётся) Глупость, наивность и любопытство.