Записки московского викария

Архиепископ Леонид (Краснопевков). Записки московского викария. — М. : Изд-во Сретенского монастыря, 2012. — 608 с. : ил. — (Серия «Русская Православная Церковь в дневниках и воспоминаниях»).

Считаем полезным познакомить читателей с замечательным архиереем Русской Православной Церкви XIX века и его трудами.

Приводим отрывок из книги.

Предисловие.
«Истинная ангельская душа»

Архиепископ Леонид (в миру Лев Васильевич) родился в дворянской семье Краснопевковых 16 февраля 1817 года в Санкт-Петербурге. Его отец был товарищем герольдмейстера[1]. О матери Анне Ивановне Краснопевковой владыка Леонид писал в своих воспоминаниях: «Анна Ивановна происходила из рода дворян Ломовых по отцу и Алфёровых по матери. Она родилась в Дмитрове, городе Московской губернии. Родители ее не были богаты, но жили в довольстве и воспитывали детей сообразно со своими понятиями и средствами старались паче всего внушить им страх Божий. Частые посещения Свято-Троицкой Сергиевой Лавры, отстоящей на 40 верст от Дмитрова, произвели на пылкую и восприимчивую душу Анны Ивановны в самом раннем ее возрасте самое сильное и глубокое впечатление. На утре жизни воспламенилась в душе ее вера в молитвенную силу преподобного Сергия и во всю жизнь горела в ней путеводною звездой, соделалась отличительной чертой ее христианского характера. Пять детей: два сына и три дочери. 1817 года февраля 16 на память мученика Памфила и иже с ним в пятницу второй недели Поста в 9 часов вечера родился у товарища герольдмейстера Василия Васильевича Краснопевкова в Санкт-Петербурге первенец сын Лев тезоименитый святому Льву Великому папе Римскому, его же память совершаем в 18 день февраля. В то лето Пасха Христова паде на Благовещеньев день.[2]». В годы отрочества огромную радость Льву Краснопевкову доставляли уединенные прогулки с отцом по глухим улицам Васильевского острова, или семейные прогулки в Троице-Сергиеву пустынь. Любимым домашним его занятием было чтение миниатюрных английских книжек и рыцарских романов, рисование ландшафтов и боевых коней.

Первоначальное образование будущий архиепископ Леонид получил в английском, а потом во французском пансионах, где прекрасно изучил французский, немецкий и английский языки. В своем дневнике за 1848-1851 годы архиепископ Леонид писал: «Взгляну ли на свое воспитание: вот после предварительных начал домашних, я начинаю в английском пансионе, потом начинаю во французском, и помаленьку позабываю эти начатки в горном корпусе; наконец опять начинаю домашние приготовления к экзамену на чин мичмана и через несколько лет начинаю учиться в духовных академиях. Обращусь к службе. Готовиться начинал я и к горной и к артиллерийской и к инженерной и ученой и к гвардейской задумывал даже на контору к английскому купцу; но все это кончилось тем, что 17-ти лет поступил я юнкером во флот; начал морскую службу и порядочно; получил эполеты и команду и добрую репутацию по службе и еще не снимал военного мундира начал слушать курс в академии Петербургской дошел до высшего отделения и в московской [академии] начал по высшему отделению сызнова. Определен наставником в семинарию.»

В 1829 году будущий владыка Леонид был определен родителями в горный кадетский корпус. Спустя три года Лев Краснопевков оставил горный корпус и после домашнего приготовления в 1834 году был определен юнкером в Балтийский флот с зачислением в 14-й флотский экипаж. В 1836 году он был произведен в мичманы. Служа во флоте, Лев Краснопевков познакомился с архимандритом Игнатием (Брянчаниновым; +1867, память 30 апреля/13 мая), настоятелем Сергиевской пустыни, близ Санкт-Петербурга, который до начала своего монашеского пути также был военным и променял свой офицерский мундир на черный подрясник послушника по сердечному влечению к монашеской жизни. Архимандрит Игнатий познакомил будущего владыку Леонида с монашеской жизнью, стремление к которой с того времени в юной душе возрастало день ото дня. Дружба отца Леонида с отцом Игнатием продолжалась на протяжении всей жизни. В письме от 5 марта 1858 года уже в сане епископа Игнатий писал отцу Леониду: «Господь да сохранит сей союз между нами во все время нашего земного странствования, и да будет он залогом любви в вечности, той любви, которая уже не страшится перемены»¹. Примечательно, что Господь привел владыку Леонида окончить дни свои в Николо-Бабаевском монастыре, в котором почил и епископ Игнатий, «принявший его, отшедшего в вечность, в свое единение, в свою обитель, что выразил осязательным выражением — покрытием тела преставльшегося своею епископской мантией. Не без промысла, конечно, сподобил Господь и меня — брата епископа Игнатия послужить в этот великий час преосвященнейшему Леониду», — писал Петр Брянчанинов 17 декабря 1876 года.

Встреча со знаменитым алтайским миссионером архимандритом Макарием (Глухаревым; +1847), находившимся на излечении глазной болезни в Петербурге, зародила в душе юного Льва Краснопевкова огромное желание посвятить свою жизнь миссионерскому служению. На просьбу юноши архимандрит Макарий ответил отказом, посоветовав пройти курс в Духовной академии.

По благословению митрополита Филарета (Дроздова; +1867, память 19 ноября/2 декабря) в 1838 году Лев Краснопевков поступил в Петербургскую духовную академию, но в связи с кончиной отца в 1839 году вынужден был перейти в Московскую духовную академию. По предложению митрополита Филарета он переехал в Троице-Сергиеву лавру, а его семья переселилась в ближнюю с лаврой деревню. 30 июля 1840 года митрополит Филарет писал наместнику Троице-Сергиевой лавры архимандриту Антонию (Медведеву; +1877, память 6/19 июля в Соборе Радонежских святых): «В академию поступает чиновник из дворян Краснопевков. Это не то, что некоторые бывшие пред сим. Примите его со вниманием и дайте ему право узнать обитель и монашество». С сентября 1840 года лейтенант Краснопевков вступил в число студентов XIII курса Московской духовной академии в высшее богословское отделение. Ректором академии в то время был архиепископ Филарет (Гумилевский; +1866). В первые годы пребывания в Духовной академии Лев Краснопевков вновь обратился с просьбой поступить в число миссионеров, но в этот раз к епископу Алеутскому Иннокентию (Вениаминову; +1879, память 31 марта/13апреля, 23 сентября/6 октября), находившемуся проездом в Москве. Но мудрый архипастырь отклонил эту просьбу.

В 1842 году Лев Краснопевков окончил курс академии в первом разряде со званием магистра. Его академическая диссертация на тему: «Жизнь святителя Филиппа, митрополита Московского и всея России», с некоторыми дополнениями была напечатана в 1861 году. По окончании академии Лев Краснопевков был определен в пустынную Вифанскую духовную семинарию преподавателем гражданской истории, катехизического учения и греческого языка.

После трехлетней семинарской службы Лев Краснопевков решился принять монашество. В сентябре 1845 года из Святейшего Синода пришло разрешение на монашеский постриг и 23 сентября 1845 года в Троице-Сергиевой лавре он принял ангельский чин с именем Леонида; 30 сентября рукоположен во иеродиакона, а 1 октября — во иеромонаха.

23 апреля 1848 года отец Леонид — бакалавр Московской духовной академии.

19 декабря 1849 года отец Леонид назначается ректором Вифанской духовной семинарии и настоятелем московского Иоанно-Златоустовского монастыря. О себе он писал: «Я почитаю свое священническое и монашеское служение выше всякого другого и несмотря на то, что меня называют с усмешкою пустынножителем ежедневно хожу к обедне, несколько раз в неделю служу сам; стараюсь поддерживать общение с отцом наместником; своих занятий по должности не подвергаю никому на одобрение, и не стыжусь спросить чего не знаю... Хожу в Вифанию пешком, даже иногда с книжкою в руках и не позволяю делать служителю то, что без труда и траты времени могу сделать сам».

С ранних лет отец Леонид любил природу, любил говорить о ее красоте, о дивном Промысле Божием и о жизни вечной. При таких беседах сердце его таяло как воск, возбуждая и в других сердечное умиление. Часто его поэтическое одушевление выражалось трогательными стихами:

Когда по жизненной дороге
Сто крат уж сбитая с пути
Едва влачу в сугробе ноги
И вихрь слепит глаза мои

И постепенно всё слабея
Я света жду, но света нет
И не восток вдали алея
Вечерний сумрак настает

Тогда другой мне путник зрится
В крови, с изъязвленным челом,
Как смертный — он главой клонится
Как Бог — спасает Божеством.

Его глаза любовью полны,
Но я стенаю от души,
Что эти жизни Божьей волны
Не напоят моей души,

Что свет Его очей прекрасных
Не отразится в тени моей
И руководством к жизни вечной
Не будет свет отрадный сей.

Меж Ним и мной такая груда
Страстей и мрачных, тяжких дел.
Что как Искариот Иуда
Готовлю я себе удел.

Но, Боже праведный, помилуй
Дух покаянья мне пошли
Дух маловерия унылый
Твоею силой отгони

И в праздник Духа Всесвятаго
Его огнистою струей
И действием Живого Слова
Дай обновиться мне душой.

31 мая 1875 года.
В субботу перед Троицыным днем

Много времени проводил отец Леонид в Гефсиманском скиту, природа которого не оставляла его равнодушным и располагала к философским размышлениям. «Осень для меня обаятельна. Ничего мне сырость и осенний ветер. Я вооружаюсь калошами и ватной рясой, и в лес... Природа особенно спокойна и величава осенью; она сделала свое дело, послужила человеку и как бы отходит от нас и готовая на отдых, прощается с человеком до радостной встречи весною. И если почему она так приятна для меня, то потому, думаю, что для нас-то обыкновенно дорого, что теряем, то особенно любезно и привлекательно, с чем надобно расстаться»^[3]. И далее: «Сурова и молчалива здешняя природа, как и жизнь обитателей: в саду скитском наткнулся я на клумбу маргариток, цветки, любимые мною в детстве. Их веселенький вид делал окружающую природу еще мрачнее»^[4]. Душа отца Леонида была до того нежной и впечатлительной, что разговор о предметах возвышенных всегда вызывал у него неудержимые слезы.

С вступлением в должность ректора Вифанской духовной семинарии многое для отца Леонида изменилось. Прежде всего ему пришлось преподавать догматическое богословие — предмет, к которому он не был готов, о чем неоднократно говорил. Как главный руководитель заведения, он обязан был бдительно следить как за наставниками, так и за учениками, во все вникать и отвечать пред высшим начальством и пред общественным мнением. Не имея опыта администратора, который ему некогда, да и неоткуда было приобрести, отец Леонид не имел и единомысленного себе человека в ближайшем своем помощнике. Инспектором семинарии был отец Нафанаил (Нектаров; +1857), с которым у отца Леонида не было почти ничего общего как в воззрениях, так и в образе жизни. Кроме того, отец Нафанаил, как старший по годам службы и считавший себя выше ректора по богословскому образованию, относился к нему не с подобающим уважением. Все это не мог не замечать и не переживать столь тонко чувствующий человек, как отец Леонид. Все чаще он стал страдать от разных недугов, причина которых в большей степени заключалась в его образе жизни. Отец Леонид не знал меры своим трудам и подвигам. «Для него встать с постели в полночь, идти в церковь к утрени, отстоять или отслужить раннюю литургию, затем идти в класс на лекцию, потом принимать подчиненных или посторонних посетителей и заключить все это самою скромною трапезою, после которой при том никогда не отдыхал; или с вечера просидеть за каким-нибудь официальным делом или дружеским письмом до утренней зари — для него совершенно ничего не значило. Вообще он отличался необыкновенною наклонностью жертвовать собою для других, и за это нередко весьма дорого расплачивался»^[5]. На столетнем юбилее Горного института профессор Петербургского университета Александр Васильевич Советов в своем выступлении отмечал: «Для меня дорога Вифанская пустыня, где я впервые встретил человека, который был не похож на других, который своею ласкою, вниманием и любовью к природе невольно вызывал к себе привязанность и глубокое уважение. С преосвященным Леонидом всегда было о чем говорить, всегда хотелось его слушать, от него поучаться. Его живое назидательное слово врезывалось в молодое сердце и потом уже не забывалось никогда. Его опытный светлый взгляд на отношения людей друг к другу, его беспредельная преданность воле Божией и просвещенный, трезвый взгляд на дух христианства; его уважение к установившимся обычаям, даже к мелочам житейским, были таким неисчерпаемым источником для назидания, что я и после, когда уже сделался самостоятельною личностью, в случае недоумений, нередко обращался к преосвященному Леониду. Мало того, скажу более: преосвященный Леонид решил судьбу моей жизни, помог мне сделаться тем, что я теперь, научил меня, еще в юности моей, любить природу и науку»^[6].

1 января 1850 года отец Леонид был возведен в сан архимандрита и переведен из московского Иоанно-Златоустовского монастыря настоятелем московского Знаменского монастыря. Наставник семинарии на Кавказе иеромонах Моисей (Рыбальский) в письме к Савве (Тихомирову) от 18 января 1851 года писал: «Так Вы теперь живете в Знаменском монастыре, я очень рад этому. В монастыре этом я был, и мне очень понравился он всем своим положением;

я полагаю что Вы останетесь очень довольны настоящим Вашим положением и помещением, тем более, что настоятелем в оном добрейший отец архимандрит Леонид — ректор Вифанской семинарии. С ним можно жить, — у него истинная ангельская душа»^[7]. С этого времени началось близкое знакомство отца Леонида с отцом Саввой (Тихомировым; +1896), переросшее в искреннюю дружбу. В письмах отец Савва советовался с отцом Леонидом по самым разным вопросам, будь то обсуждение в обществе смерти великого русского писателя Н.В.Гоголя или сохранение монашеского звания в чистоте от окружающего мира. 29 февраля 1852 года отец Леонид писал: «Прошу Вас передать брату при свидании, что письмо его я получил и весьма благодарен. Оно должно было поколебать несчастную уверенность некоторых из здешних, охотно принявших известие, будто покойный Гоголь был в белой горячке. Как видно, слух этот распущен теми достойными христианами, которым всё, что отзывается религиозностью, что носит печать христианства, представляется сумасшествием»^[8]. 1 октября 1852 года отец Леонид писал отцу Савве: «В послании Вашем спрашиваете моего мнения в прогулке на выставку. Скажу не обинуясь: и в церковь иду с предосуждением для себя, если хочу сделать во храме Божием выставку из себя, но и с выставки в манеже могу возвратиться без всякого предосуждения, если мое монашество ходило туда со мною. Мы монахи, но по положению своему не пустынники; нам невозможно и даже не должно вовсе бегать от столкновений с миром; но должно соблюдать себя не оскверненными от мира. Урок наш труден; но кто знает, был ли бы другой легче для нас. Вот мое искреннее мнение, по Вашему требованию высказанное: судите, не осуждайте. Христос посреди нас ныне и вовеки»^[9].

31 августа 1853 года архимандрит Леонид был назначен ректором Московской духовной семинарии. Благолепное служение, выразительная дикция, свободная и оживленная беседа, благородные манеры привлекали к нему многих из аристократических фамилий. Вскоре у прихожан семинарской церкви вошло в обычай после богослужения посещать ректора для благочестивой беседы. С каждым воскресным днем число почитателей отца Леонида возрастало.

С 22 апреля 1854 года архимандрит Леонид назначается настоятелем Заиконоспасского монастыря, чему предшествовало письмо-ходатайство митрополита Филарета (Дроздова) к обер-прокурору графу Н.А.Протасову от 16 ноября 1853 года. «Ректор Московской семинарии архимандрит Леонид дворянского рода. Он имеет мать и одну или двух сестер, у которых небольшая бывшая собственность утрачена. Архимандрит Леонид ко времени вступления в училищную службу делится с ними своим жалованьем. Заиконоспасский монастырь может дать ему более пособия к содержанию его и семейства, нежели Петровский»^[10].

11 апреля 1859 года архимандрит Леонид был уведомлен владыкой Филаретом о своем новом, высшем назначении — о возведении в сан епископа. Необходимо было приготовиться к архиерейской хиротонии: сшить новую цветную рясу с таким же полукафтаньем, архиерейскую рясу и иметь хотя бы одну архиерейскую панагию. Для всего этого нужны были немалые средства, которых у отца Леонида не было, несмотря на значительное содержание, которое он получал от монастыря. В руках у него никогда ничего почти не было, так как все оставшиеся средства, за исключением его личных, очень ограниченных потребностей, он передавал своим родным и множеству посторонних. Обращаться к кому-либо с просьбой об одолжении он, по своей деликатности не мог, да и не знал, к кому мог бы обратиться. Отец Савва (Тихомиров) отправился к графине Анне Егоровне Толстой, супруге бывшего обер-прокурора Святейшего Синода, которая жила в Москве и очень уважала отца Леонида. Отец Савва объяснил ей затруднительное положение отца Леонида, и она тут же вручила 800 рублей деньгами и золотой браслет, украшенный драгоценными камнями. Деньги были употреблены на покупку шелковой цветной рясы с полукафтаньем и архиерейской мантии, а из браслета сделали изящную панагию.

24 апреля 1859 года состоялось наречение архимандрита Леонида во епископа. В своей речи нарекаемый архимандрит сказал: «Воспитанный для борьбы с морскими бурями и рано окруженный житейского моря волнами, я мог опасаться, что потопит мя глубина, но и в мори пролегают путие Господни и повсюду — промысл Господа, ведущий человека ко спасению.

Он восприял мя от вод многих, чтобы поселить меня во дворех дому Бога нашего». Далее, обращаясь к митрополиту Филарету, он продолжил: «Уже двадцать два года, как ты с высоты духовной простер руку мне, обуреваемому житейскими волнами, и у твоего пастырского сердца нашел я надежное пристанище и тишину. Ты разнообразными попечениями облегчал мне трудный мой путь; ты, как отец чадолюбивый, не забыл ни одного из утешений, которые могут радовать преданного сына, хотя в то же время не оставлял без исправления моих погрешностей. Ты благословил меня отложить оружие тленное и восприять шлем спасения и ныне призываешь на стражу дома Божия. И так, святый владыка, начатое продолжи и соверши!» Выслушав красноречивую речь архимандрита Леонида, митрополит Филарет ответствовал: «Благодари, боголюбезный, Всепромыслителя Бога, который указал тебе путь жизни, не указанный твоим рождением, и вел тебя добрым желанием, а иногда и затруднениями и скорбями всегда к миру. Без сомнения, ты будешь благодарными воспоминаниями особенно чтить преподобного Сергия, под сенью которого ты решительно с пути мирского переступил на путь церковный, и обрел духовное руководство. Скажу к слову: великий отец наш Сергий, как бы в некоторое вознаграждение православной церкви за то, что не отдал ей в епископство самого себя, в обилии возращает под сенью своею сынов послушания и разума духовного, которых потом избрание церковное призывает к епископству. Ныне же вручи себя святителям: Петру, Алексию, Ионе и Филиппу, дабы их богоугодные молитвы предводительствовали нашими о тебе смиренными молитвами».

Архиепископ Леонид (Краснопевков)

Вместе с епископским званием владыка Леонид получил в управление Саввино-Сторожевский монастырь, который очень любил, а основателя обители — преподобного Савву глубоко почитал. С 1859 года он установил традицию ежегодного крестного хода из монастыря к пещерке 17/30 июля в память обновления раки преподобного и устройства над ней новой сени. Эта традиция сохраняется в монастыре и поныне.

Со времени епископской хиротонии владыка Леонид становится ближайшим помощником святителя Филарета и его старшим викарием. В своих записках за 1849 год владыка Леонид писал о святителе Филарете: «Пройдут века: имя его вырастет необыкновенно. Мысль будет искать в прошедшем его великого образа, и счастлив, кто увидит его несовершенный портрет; а я недостойный стою теперь от него в полуаршине... Я никогда не могу довольно насмотреться на него. Знакомый с этой высоко благо- рожденною натурой, с этой уединенной страждущей душой, чисто девственным сердцем, какой-то необычайною любовью проникаешься к нему»^[11].

В марте 1864 года владыка Леонид принимал деятельное участие в переговорах с делегатом Нью-Йоркской конвокации пастором Юнгом о соединении Церквей. Юнг пожелал встретиться со знаменитым московским святителем, митрополитом Филаретом, Катехизис которого, переведенный на английский язык Блакмером, сделался популярной книгой в Америке. Юнг пребывал в Москве с 27 марта по 3 апреля. В своем дневнике владыка Леонид писал: «Марта 27. В домовой моей церкви совершал я литургию Преждеосвященных даров (с поставлением диакона) в присутствии делегата Нью-Йоркской конвокации Юнга; после обедни Юнг был у меня. Он человек лет 35-ти, невысокий, легкий станом, русый, с бородкой, без усов, с веселым взглядом, в однобортном коротком черном сюртуке с стоячим воротником. По небрежной позе — республиканец, в слове он осторожен, как англичанин, хотя и говорлив, как француз». 29 марта пастор Юнг встретился с митрополитом Филаретом. В беседе принимали участие епископы — Дмитровский Леонид и Можайский Савва, граф А.В. Бобринский и М.М. Сухотин. На встрече говорили о XXXIX членах Англиканской Церкви, о Filioque в Символе веры, об иконопочитании, о переводе англиканской литургии на русский язык и проч.

1 апреля в шесть часов вечера участники собеседования вновь собрались у митрополита Филарета. Пастор Юнг дал предварительные ответы на пять вопросов, предложенных владыкой. Беседа продолжалась четыре часа. По окончании владыка Филарет пожелал мира Церкви Американской и изъявил уверенность, что Церкви, стремящиеся к соединению умом, соединены сердцами. В своем дневнике владыка Леонид записал: «3-го числа. Пред самой литургией Преждеосвященных посетил меня пастор Юнг для прощания... Он изъявил желание, чтобы на грамоты американских епископов были ответы некоторых старейших архиереев русских. Он настаивал на том, что в настоящее время необходимо устроить русскую православную церковь в Нью-Йорке». 4 апреля пастор Юнг оставил Москву и возвратился в Петербург, условившись с преосвященным Леонидом, как владевшим знанием английского языка, вести взаимную переписку.

Еще одно важное дело было поручено епископу Дмитровскому Леониду. Московский генерал-губернатор М.А. Офросимов конфиденциально писал 4 апреля 1864 года митрополиту Филарету: «Высокопреосвященнейший владыко, милостивый архипастырь! В марте минувшего года, по всеподданнейшему докладу господина министра императорского двора, государь император, в видах усиления сборов дирекции императорских театров и в том внимании, что публичные увеселения и зрелища для простого народа повсеместно в Империи допускаются во всю неделю Святой Пасхи, Высочайше разрешить изволил: русские спектакли на санкт-петербургских театрах, по окончании Великого Поста, начинать с четверга означенной недели. Ныне директор театров вошел с представлением о дозволении открывать и в Москве русские спектакли также с четверга Святой недели». Владыка Филарет поручил владыке Леониду подготовить мнение по этому вопросу. В своем ответе он писал: «Ни в Книге правил, ни в Уставе не обретено мною определения о равночестности дней пасхальной седмицы; но едва ли и нужно было такое определение, когда мысль Церкви совершенно ясна. По Уставу, преимущественно пред прочими днями седмицы сияет только день недельный, а все прочие совершенно равны. Не только обычная чреда богослужений дневных, но и чины молебных пений и отпевания усопших одинаковы. Если благословенное Богом веселие христианского брака Церковь почитает несовместным с святынею сих дней, то что сказать о суетной забаве театров с их современным языческим безнравственным направлением? Если Бог благословит Русскую Церковь учреждением епископских съездов, то я уверен, что из среды епископов раздастся много голосов против безнравственного характера общественных увеселений, покровительствуемых правительством. В ожидании сего учреждения, которое только Вашею мудростью может быть устроено, все заботы о Святой Церкви, по общему убеждению всех православных, лежат исключительно на Вас; это нами слышится почти ежедневно. Борьба только что начинается, то есть борьба открытая, с воинственными криками, вроде недавно раздавшегося: "православие есть преграда к процветанию России". Вашему пастырскому сердцу тяжела необходимость войны междоусобной в недрах Церкви: но православным радостно, что есть за них Боец, который их и Святую Церковь не выдаст. Диавол же, должно быть, предусмотрел, что, нарушив святыню последних дней седмицы, он без труда ниспровергнет и одинаковые по значению другие дни ее. Тогда уже не далеко будет и до исполнения мысли о заменении большей части праздников церковных праздниками патриотическими, национальными. Ради Господа простите, владыко святый, многоглаголание мое: но оно от возмущения духа». Вслед за этим последовал ответ митрополита Филарета генерал-губернатору: «В книге апостольских и церковных правил, Карфагенского Собора, в правиле 72-м сказано: "подобает просити (христианских царей) такожде и о сем, да воспретится представление позорищных игр в день воскресный и в прочие светлые дни христианской веры". Уже много нарушений сего правила допущено: по крайней мере оно сохраняется доныне в Москве ненарушенным для величайшего из праздников христианских, для недели Святой Пасхи, которую Православная Церковь седмидневно празднует как один день и повелевает верному народу великие дни проводить в церкви. И так изволите видеть, что церковное правило обязывает меня смиренно просить благочестивейшего государя императора, чтобы во всю неделю Пасхи театральные зрелища оставались, как прежде, запрещенными. Может быть, против сего представится возражение, что уже допущены в дни Пасхи некоторые народные увеселения на площади. На сие ответствовать должно, во-первых, что одно нарушение правила не служит оправданием другому нарушению; во-вторых, допущены на площадях развлечения безвредные, прогулки и качели, прочее вкралось по невниманию; театральные же зрелища часто бывают неблагопристойны так, что благорасположенные люди боятся допускать детей видеть оные. Что касается до примера Петербурга, я поставляю пределом моего суждения о настоящем предмете пределы вверенной мне епархии и обязанным себя признаю свидетельствовать, что Москва — город, по преимуществу, русский и православный, средоточно русский, особенно требует охранения древних православных обычаев, сохраняемых в ее населении. Московский народ во дни Пасхи ходит в церковь не только к богослужению, но и между временами богослужения посещает древние кремлевские храмы, целует святыню, рассматривает древние иконы и стенное писание и по сим книгам, писанным вместо букв лицами, продолжает учиться благочестию, и потому получит неприятное впечатление, когда его в сии святые дни будут манить из церкви в театр».

Владыка Филарет очень трепетно относился к владыке Леониду и заботился о его хрупком здоровье. В письме к владыке Савве от 19 июля 1865 года он писал: «Примечаю, что преосвященный Дмитровский истощает свое здоровье службою: поберегите его, взимая иногда от него и принимая на себя труд».

5 августа 1867 года торжественно отмечалось пятидесятилетие служения в епископском сане Высокопреосвященного Филарета, митрополита Московского. Однако сам юбиляр в день своего торжества, по немощи сил, литургии совершать не мог, а только причастился Святых Таин в своей крестовой церкви. За два месяца до кончины святитель Филарет видел сон, в котором ему явился родной отец и сказал: «Береги 19 число». С этого времени владыка Филарет каждое 19 число стал причащаться Святых Таин. 19 октября 1867 года, причастившись в домовой церкви, владыка Филарет отбыл в Гефсиманию, с которой попрощался навсегда, и вернулся в Москву. В прежние годы владыка Филарет не оставался так надолго в Лавре, как в последний год жизни.

19 ноября 1867 года митрополит Филарет совершил литургию в Троицком подворье. После службы принимал посетителей, затем перешел в кабинет заниматься делами. В два часа пополудни митрополита Филарета не стало. В письме к владыке Савве владыка Леонид писал: «Великий отец наш телом так незаметно истаевал, что я имел малодушие страшиться смерти его внезапной, без всякого ожидания и приготовления. Но Господь в дальний этот путь не восхотел без Себя отпустить того, кто был всегда вседушевно погружен в страдания Христовы и из сея тайны почерпал свои силы. Москва от темени до пят всецело объята была чувством скорби: никогда не видала она такого многолюдства на улицах своих; никогда не был столь строен ход церковный, и едва ли когда-нибудь к чему-либо так сочувственно, так единодушно (относились) во всех обществах, во всех домах».

После смерти митрополита Филарета епископ Леонид временно управлял Московской епархией до 25 мая 1868 года.

С кончиной святителя Филарета владыку Леонида все чаще посещают скорбные мысли и чувства. «В продолжение тридцати лет был я при митрополите Филарете, как при великом, крепком корабле привязанная к нему малая, утлая ладья. Руководимый его разумом, согреваемый его любовью, я искал одного: быть послушным орудием его священной воли, находя в ней для себя спокойствие и отраду, безопасность и благонадежность для будущего земного и небесного», — вспоминал владыка Леонид о своем служении. «Должен радоваться за других, когда не могу за себя: живу все лето в Москве — в духоте, в скорби, в страшной туге сердечной. От дел в келлию без указания Промысла бежать боюсь, хорошо что ускользнул от Нижнего (ему предлагалась самостоятельная кафедра. — Примеч. изд.), но что далее? Что я? Ненужное надгробие митрополита Филарета. История не имеет обратного хода; но бывают и такие истории, за которыми и вперед идти не хочется. Только в храме утешение, да иногда в доброй беседе, особенно на даче с родными...Мое земное, внешнее и духовное, все погребено в лаврской Филаретовской церкви. Впрочем, если эта сокровищница сохранит мне что-нибудь для неба, то я вознагражден с лихвою за понесенные мною труды», — писал владыка Леонид преосвященному Савве (Тихомирову) 13 августа 1869 года.

Преосвященный Леонид был членом многих научных учреждений и обществ. С 1865 по 1874 годы состоял председателем Московского губернского училищного совета. В 1869 году — почетный член Московского общества любителей духовного просвещения. С 1870 года — помощник председателя Совета православного миссионерского общества. В 1874 году — почетный член Общества попечения о бедных детях лиц, сосланных в Сибирь по судебным приговорам. В 1875 году — почетный член Общества древнерусского искусства при Московском публичном музее, почетный член Московского университета. В московском Алексеевском монастыре преосвященный Леонид устроил женское училище для воспитания и образования болгарских и сербских девиц.

26 апреля 1874 года в Москве на Саввинском архиерейском подворье праздновалось пятнадцатилетие епископского служения преосвященнейшего Леонида, епископа Дмитровского, старшего викария Московской митрополии. Божественную литургию совершал сам владыка Леонид в сослужении архимандрита Саввинского подворья Галактиона и архимандрита Николо-Угрешского монастыря Пимена. Обращаясь ко всему приветствующему обществу, преосвященнейший Леонид сказал: «На берегу Финского залива есть монастырь, именуемый Сергиева пустынь и в нем принесенная некогда из Троицкой лавры, чудотворная икона преподобного Сергия. Пред этой иконою молодая женщина положила своего больного двухлетнего младенца с горячею мольбой или прекратить его жизнь, если она на зло обречена, или исцелить его и принять под свой святой покров. Преподобный внял молитвам юной, пламенно верующей души: младенец выздоровел, и преподобный более пятидесяти пяти лет, можно сказать, не отпускает его от себя, так как этого младенца вы видите во мне. В северной столице рожденный и воспитанный для борьбы с морскими бурями и опасностями войны, я успел довольно рано оставить оружие тленное, чтобы перевоспитать себя для духовной брани, в обители, где сам преподобный Сергий почивает в благоухании святыни нетленных мощей своих. Когда же священной и державной воле благоугодно было назначить мне высшее служение церковное, мне суждено вместе с тем вступить под кров ученика Сергиева, преподобного Саввы Сторожевского, и, впервые издали завидев златые верхи этой дивно прекрасной обители, почему-то сказало сердце: зде покой мой, зде вселюся (Пс 131, 14). В благосклонной речи, сейчас выслушанной мною, мне приписано в заслугу, что я неоднократно отклонял от себя честь быть самостоятельным епископом. Под небесным осенением таких подвижников, как преподобные Сергий и Савва, легко мне было убедиться, что и для меня быть викарием таких святителей, каковы Филарет и Иннокентий, гораздо полезнее, нежели быть где-либо самостоятельным архиереем; подобно тому как сподвижник Сергия и Саввы архимандрит Симон убедился, что для него спасительнее быть послушником в пустыне Сергия, нежели начальником в другом месте. От юного возраста воспитавшись в послушании, я шел куда указывал мне путь благодетель мой, в Бозе почивший архипастырь Московский, и так дошел я до дня, в который открылась для него могила. Тогда я думал, что настало время заключиться в обители Сторожевской для укрепления в себе спасительной памяти смертного часа. Благая воля преемника Филаретова удержала меня до времени, и то благоволение и надежное руководство, та любовь отечески нежная, которые я нашел в новом архипастыре, чье имя славно и в Старом и в Новом Свете, делают мне и труд легким, и время незаметным. Не верится, что я служу в настоящей своей должности гораздо долее, нежели кто-либо из моих предшественников. Благое слово добрых сердец придает значение тому, что я люблю Москву и москвичей. Но разве есть истинно русский человек, который мог бы не любить Москвы, колыбели русской славы, сердце русской жизни? Разве есть русский, чьи очи могли бы насытиться видом Москвы с высоты Кремля, чей слух мог бы наслушаться звуками ее колоколов в полунощи Светлого Христова воскресенья или другого великого праздника? И где мог бы я найти при исполнении обязанностей моего звания содействие духовенства более просвещенное и благонамеренное, более верное заветам праотеческого благочестия, более готовое к несению благого их послушания? Где мог я найти столь проникнутое церковностью светское общество, чтоб оно с духовенством так сближалось и соединялось в единое тело духовное и образовало бы Церковь Божию в истинном значении слова? Где мог бы я, наконец, найти такое теплое сочувствие и от духовенства и от всех сословий, такое живое поощрение для себя, какими пятнадцать лет пользуюсь и какие так особенно глубоко меня трогают и услаждают в эти для меня незабвенные дни, которые да будут и днями благословений для всех благожелательных душ, почтивших меня не по мере моих заслуг и достоинств, а по мере своей любви великодушной?»^[12].

15 мая 1876 года епископ Леонид был возведен в сан архиепископа Ярославского и Ростовского.

11 июля 1876 года владыка Леонид прибыл в Ярославль. Торжественный колокольный звон многочисленных церквей города возвестил о приезде архипастыря. Обращаясь к своей новой пастве, владыка сказал, что «если угодно будет Промыслу, то он желал бы на этой пастве остаться навсегда». Деятельность архиепископа Леонида служебно-правительственная, общественная и богослужебная не имела почти границ. Он во все желал вникнуть сам, все желал видеть собственными глазами. Часто владыка повторял: «Человек, который может оказать помощь и сделать добро, но не оказывает и не делает, — есть жалкое и вместе недостойное существо». При множестве епархиальных дел он находил немало времени и для богослужения. Присутствовать в храме Божием, совершать и слушать богослужение было единственным в его жизни наслаждением. Слова царя Давида к Богу: ревность по доме Твоем снедает меня (Пс 68, 10) в полной мере относятся к владыке Леониду.

При обозрении Ярославской епархии и найдя запустение во многих храмах, он немедленно стал заниматься их благоустройством и при этом говорил: «Кто небрежет о малых делах, тот не сделает и великих. Ибо не из малых ли дел составляются великие, как части составляют целое? Хорошо исполним малое дело, в хорошем виде увидим и великое. Каковы части, таково и целое».

Находясь на этой древнейшей кафедре, архиепископ Леонид задумал составить историческое описание церковных древностей Ярославской епархии. «Меня одолели археологические помыслы, — говорил он известному русскому археологу Уварову А.С. — Смотря на прекрасную греко-русскую архитектуру здешних церквей, я так бы и перелетел к тем былым временам, в которые они строились; но как это невозможно, то для ближайшего ознакомления с ними я хочу поднять все архивы нашей епархии... Желал бы только для этого труда найти себе хорошего помощника».

13 декабря 1876 года архиепископ Леонид отслужил благодарственный молебен в кафедральном соборе по случаю крещения великого князя Кирилла Владимировича. Это была его последняя служба в Ярославле. В тот же день владыка отправился в недельную поездку для обозрения церквей по заволжскому костромскому тракту. Поздним вечером епископ Леонид и сопровождающие его лица остановились на ночлег в Николо-Бабаевском монастыре Костромской епархии. В этой обители был погребен епископ Игнатий (Брянчанинов), который сыграл решающую роль в судьбе владыки Леонида. В больничной церкви преподобного Сергия Радонежского, в которой погребен епископ Игнатий, была отслужена панихида. Затем владыка Леонид беседовал с настоятелем монастыря архимандритом Иустином и братом епископа Игнатия Петром Александровичем Брянчаниновым. 14 декабря владыка Леонид стоял утреню и раннюю литургию, потом осматривал вновь строящийся соборный храм в честь иконы Иверской Божией Матери и в десять часов утра отправился за Волгу в приходы своей епархии. В пятом часу вечера владыка возвратился в Николо-Бабаевский монастырь очень довольный своей поездкой. 15 декабря епископ Леонид собирался отправиться в Ярославль, но уже другой дорогой, чтобы осмотреть другие церкви. За литургией владыка молился с особенным усердием и, стоя на коленях у престола, нередко касался престола. По выходе из алтаря он осенил народ и, приложась к чудотворной иконе и мощам святителя Николая, поспешно вышел из храма. По дороге к келье владыке Леониду сделалось плохо. Отец Иустин и казначей взяли его под руки и довели до постели. Был вызван врач и духовник со Святыми Дарами. Во время чтения молитв духовником и самой исповеди преосвященный сидел на кровати. После отпуска по исповеди у владыки случился сильный приступ, и его положили на кровать. После этого он на минуту затих, принял Святые Дары и закрыл глаза. Приехавший врач уже констатировал его кончину. Преосвященный Леонид скончался 15 декабря, в 9 часов 40 минут. В одиннадцатом часу утра большой монастырский колокол возвестил о кончине Ярославского архиепископа. Во все время пребывания тела святителя в монастыре не прерывалось чтение Евангелия. 18 декабря из Москвы в Николо-Бабаевский монастырь приехал настоятель Николо-Угрешской обители архимандрит Пимен, который отправил телеграмму митрополиту Московскому Иннокентию с просьбой похоронить преосвященного Леонида в своей обители. В ответ на эту просьбу был получен ответ, что определение Святейшего Синода состоялось: «Где паства, там да будет и пастырь». 20 декабря гроб с телом почившего владыки был доставлен в Ярославль. 21 декабря по окончании отпевания при печальном колокольном звоне, разносившемся по всему городу, гроб был обнесен кругом собора и внесен в Успенский храм. Епископ Кинешемский, викарий Костромской епархии Геннадий (Левицкий; +1893) совершил последнюю литию над усопшим святителем и, покрыв тело его прозрачною пеленой, привезенной покойному в дар из Иерусалима, с Гроба Господня, предал земле. Погребен был преосвященный Леонид в правой стороне храма, вблизи гробницы святых благоверных князей ярославских Василия и Константина Всеволодовичей. В 1937 году собор был взорван, а на его месте разбит городской парк культуры и отдыха. В 2004 году был заложен новый Успенский собор на том же месте, освящение которого состоялось 12 сентября 2010 года Святейшим патриархом Московским и всея Руси Кириллом.

***

Преосвященный Леонид мечтал об издании своих мемуаров, составление которых он почитал даже своим долгом. В 1872 году владыка Леонид писал преосвященному Савве (Тихомирову): «Мысль о мемуарах приветствую от всей души. Только желал бы, чтобы автор позабыл на этот раз пошиб академический, был менее классиком, более романтиком, или, лучше дееписателем, верным исторической истине, не пренебрегающий никакою чертою, как бы ни была она мелка, если только она дает игру физиогномии, рельефность предмету. История — изображение жизни, жизнь вся — драма, вся поэзия. Ее назидательность, ее мораль не в словах, а в разительно истинном сопоставлении событий. Так, по крайней мере, я смотрю. Иначе не умею смотреть на историю. Задача трудная, и вот почему не дерзаю приступить к тому, что никогда не перестану почитать своим долгом — мемуары об отношениях моих к митрополиту Филарету, моему второму отцу». К сожалению, владыка Леонид не увидел издание своих воспоминаний. Лишь в 1906 и 1907 годах была издана небольшая часть их в «Московских церковных ведомостях» и журнале «Душеполезное чтение».

После Октябрьской революции 1917 года большинство церковных архивов были национализированы. Архивы Троице-Сергиевой лавры и Московской духовной академии постигла таже участь. К счастью, они не пропали и были приняты на государственное хранение в рукописный отдел Государственной библиотеки им. В.И.Ленина (ныне Российская государственная библиотека). В их числе был и архив архиепископа Леонида (Краснопевкова), фонд 149. В 1966 году выпускник Московской духовной академии В.В.Теплов обратился с письмом к Святейшему Патриарху Московскому и всея Руси Алексию (Симанскому; +1970), в котором писал: «В рукописном отделении Библиотеки имени В.И. Ленина хранится рукопись "Дневника" Высокопреосвященного Леонида. Она заслуживает большого интереса, поскольку в свое время "Дневник" по цензурным соображениям и некоторым другим не мог быть опубликован полностью. "Дневник" заслуживает исследования. Возможно, он таит новые данные о жизни митрополита Филарета». Патриарх Алексий благословил епископу Питириму (Нечаеву; +2003), возглавлявшему Издательский отдел Московского Патриархата, обратить внимание на эти материалы. К сожалению, издание осуществить в то время не представлялось возможным, так как Совет по делам религий при Совете Министров СССР строго контролировал и ограничивал выпуск духовной литературы.

Лишь спустя почти пятьдесят лет Сретенский монастырь решил издать часть записок владыки Леонида, охватывающих период 1849-1864 годов, сверив их с рукописью, хранящейся в НИОР РГБ (Ф. 149). Дальнейшее издание огромного духовного наследия архиепископа Леонида (Краснопевкова) еще ждет своего исследователя.

В свое время в 1907 году издатели, опубликовавшие выдержки из «Записок» владыки Леонида писали: «Мы получили в свое распоряжение дневники или записки покойного архиепископа Ярославского Леонида, бывшего более 15 лет викарием Московской митрополии. Всесторонне образованный, чуткий ко всему прекрасному и доброму, он записывал под живым впечатлением все, что находил нужным, и из этих записок составилось несколько томов. Любимый викарий митрополита Филарета, благоговевший пред сим великим святителем Русской земли, он тщательно записывал и то, что приходилось ему слышать из уст сего мудрого иерарха. Вот почему мы считаем полезным познакомить читателей «Душеполезного чтения» с его интересными записками, хотя бы в выдержках».

Галина Гуличкина