История как икона / Православие.Ru

Подход к историческому времени, как к пространству, изображающему в себе бытие Божие, конечно же, нельзя назвать новым. Покрытые красками иконные доски и расписанные фресками стены храма с давних времен выполняли это назначение, когда речь шла о тех или иных исторических событиях в жизни Церкви и ее святых. Принимая во внимание, что образом и подобием Божиим (то есть той же иконой) может считаться каждый из наших ближних, то распространение этого подхода и на наших усопших предков вполне естественно. Если вспомнить также, что житие каждой человеческой души есть основное пространство присутствия и действия Промысла в мире, то отношение к совокупности этих судеб, как к образу бытия Божия, более чем оправдано. Художественная иконография последнего времени дает нам яркие примеры такого прочтения русской истории в таких образах, как «Собор всех святых в земле Российской просиявших», «Собор новомучеников и исповедников Российских», а также, например, в клеймах к житийным иконам святителя Тихона или великой княгини Елисаветы.

Новой (и отчасти дерзостной) является попытка распространить сопутствующее любой освященной иконе благоговейное отношение на все пространство исторического движения в его самых мелких и незначительных, а порой и просто отвратительных деталях. Благоговение перед святыней у нормального человека естественно переходит в отвращение и деятельный протест, когда он сталкивается с кощунством и безобразием (вопиющий пример: так называемая художественная выставка «Осторожно, религия»).

Казалось бы, к уже совершенной, отошедшей в прошлое мерзости мы должны относиться точно так же. Однако здесь нашим возможностям положен жесткий предел. Мы не властны изменить прошлое, каким бы прекрасным или отвратительным оно ни было. Любые попытки сознательной мифологизации (или «демифологизации») истории, в конце концов, приводят лишь к ее виртуализации, то есть к созданию некоего рационально постигаемого, но «недействительного», никогда не существовавшего пространства. Крайним примером такого несуществующего пространства можно считать ад. Богу, как высшей Реальности, там просто нет места.

Однако, если для сил зла, в каком-то смысле, «естественно» изгонять реальность отовсюду, в том числе и из истории, то для христиан такой подход абсолютно неприемлем. Лакировать и подкрашивать прошлое, вытеснять из поля зрения современников и потомков «неприятные мелочи», руководствуясь соображениями «общего благообразия» – есть кощунство. Ведь речь идет об отрицании очевидности лиц и событий, попущенных волей Божией, именно для того, чтобы люди обратили на них внимание.

Меньшей, но также серьезной ошибкой является и «заметание зла в угол», то есть полубессознательное желание сконцентрировать все пороки и ошибки какой-либо эпохи на сравнительно небольшой площади, выборочно демонизировав конкретные исторические лица, явления и процессы, возложив на них всю полноту исторической ответственности за все присущие эпохе грехи и просчеты и «разгрузив», таким образом, другие «положительные», не подлежащие критике объекты. При таком подходе объективная, в целом, историческая картина также сдвигается в сторону несуществования за счет вольного или невольного искажения отношений между ее частями.

Стоит заметить, что «виртуализация» прошлого несет в себе не только семена «благочестивой ревности не по разуму», но и незаметно для человека приводит его к состоянию открытого фарисейского богоборчества. Претенциозное улучшение и подновление исторической действительности, раздача исторических ролей, произвольная расстановка нравственных акцентов – все это не может не развратить человека, постепенно присваивающего себе Божественные полномочия.

Снять такие «естественные» проявления «благочестивой активности» может лишь неподдельное благоговение перед историей, как перед целостной, живой и сложной иконой, созданной людьми по воле Промысла. История, как проявление реальности, как образ бытия Божия во времени заслуживает целостного восприятия и отражения, не искаженного ни злобной клеветой, ни благонамеренной «ложью во спасение».

Особо оговоримся, что без веры в Бога и неложного упования на Его Промысл, наконец, без искренней молитвы к Нему, такой образ не может быть даже узнан человеком. Попытки же представить себе, а тем более создать рукотворное подобие этого образа требуют еще более серьезных усилий и опытности.

Отказ от поверхностной лакировки не должен приводить историка к столь же поверхностной «гармонизации» исторического пространства. Нечистая сила изображается на иконах Страшного суда совсем не для того, чтобы продемонстрировать «мировое равновесие». Человеческая история, точно также как и душа каждого человека, является иконой не потому, что дает место злу и безобразию, а вопреки этим обстоятельствам, несмотря на них. В этом смысле, все злое и нечистое действительно исключается из истории. Но это происходит лишь в конечном ее итоге, на Страшном суде. Пока же мы просто вынуждены терпеть эту нечистоту, в первую очередь для того, чтобы научиться видеть Промысл сквозь нее, не отводя и не закрывая глаз. И если, повторим, в сегодняшней жизни нам даны большие возможности служить воле Божией, и таким образом бороться со злом, то во всем, что касается прошлого, нам дано лишь созерцать, принимать и исследовать эту волю, не замахиваясь торопливо и своевольно на то, чтобы переписать ее «к лучшему».

Однако подобное созерцание, а тем более исследование прошлого требует от нас не только общего благочестия, но и некоторых специальных навыков, методов, которые могли бы помочь и существенно облегчить нашу работу. Первым и главным из этих навыков, на наш взгляд, должна стать благодарная память. Христианин в течение жизни учится благодарить своего Создателя за все, даже за самые тяжелые обстоятельства своей жизни. Одним из высших проявлений этой благодарности является, к примеру, любовь к врагам. Однако часто, когда речь заходит о прошлом, многие весьма терпеливые люди как будто теряют рассудок. С гневом и ожесточением они буквально набрасываются на тех или иных давно умерших исторических деятелей, безоговорочно осуждают те или иные события и процессы, нападают на целые страны, народы, эпохи. То же безумие, хотя и сравнительно реже, наблюдается, когда рядовые исторические события или герои вдруг вырываются из контекста и начинают неумеренно возвеличиваться.

Безупречные герои хороши тем, что их можно почитать безответственно и безнаказанно. Они не тревожат нашу совесть чем-то скверным. Они никого не предали, не испачкали своих рук чужим добром, не лгали людям в глаза, не стояли перед сильными на коленях и не били их в спину, когда те отвернутся. Гордясь такими предками, невольно гордишься собой. И недовольно морщишься, когда между широких бронзовых плеч, перегородивших историю, мелькнет живое человеческое лицо. Не слишком открытое, не очень-то смелое и, признаемся, далеко не всегда честное. Например, московский князь Иван Данилович Калита.

Что происходит не только с обывателем, но и с исследователем, когда вдруг выясняется, что такому лицу он тоже чем-то обязан? Кто-то поморщится, кто-то пожмет плечами, кто-то закроет глаза, а кто-то бросит камень. Традиция побивания камнями людей неподобающего поведения – одна из древнейших традиций правосудия. Но когда речь идет об избиении или обличении умерших деятелей и, в особенности, своих предков, с каждым брошенным камнем земля уходит у нас из-под ног. Ведь это не нами созданная земля. Она собрана по горсточке: где милостыней, где обманом, где силой. И все те, кто собирал ее для нас так долго, достойны доброй памяти, какими бы они ни были.

Таким образом, на наш взгляд, культ отрицательных и положительных идолов прошлого не только противоречит христианским заповедям, но и является творчески бесплодным. Бессмысленно искать в прошлом врагов или кумиров, там есть только наши предшественники. И если для большинства из нас сегодня естественно относиться с благодарностью к своим умершим близким родственникам, то предкам мы обязаны всем своим бытием.

«Слава Богу! Могущественные слова. Во время скорбных обстоятельств, когда обступят, окружат сердце помыслы сомнения, малодушия, неудовольствия, ропота, должно принудить себя к частому, неспешному, внимательному повторению слов: слава Богу!» – пишет святитель Игнатий (Брянчанинов). Но для того, чтобы такое славословие было неформальным, благодарность должна хотя бы немного распространяться и на тех людей, кто вольно (а чаще всего невольно) служит причиной этих самых наших «скорбных обстоятельств». Христианские мученики старые и новые так и поступали в отношении своих гонителей, благодаря их за возможность претерпеть страдания и умереть ради Христа.

Для обычного человека непрестанная благодарность своим историческим предшественникам есть лишь признак особого благочестия. Но для верующего историка это чувство становится одним из важнейших инструментов познания. Неблагодарность Богу, по учению святых отцов, делает человека слепым. Неблагодарность своей стране, своему народу на всех (это чрезвычайно важно) этапах исторического развития точно так же ослепляет исследователя, не дает ему никакой возможности увидеть не то, что Промысл Божий, но очевидный здравый смысл в таком, скажем, явлении, как крепостное право или строительство Санкт-Петербурга.

Важно оговориться: чувство благодарной памяти не исключает дискуссий по тем или иным историческим проблемам, напротив, только оно и делает эти дискуссии глубокими и содержательными. Благодарный исследователь не станет ни легкомысленно отрицать, ни поверхностно клеймить, ни бездумно превозносить значимость какого-либо исторического деятеля, не задаст скептического вопроса: «Зачем он был?» Непреложная вера в то, что всякий участник истории России, как и она сама, – есть свидетельство Промысла Божия о ней, эта вера заставит его, в первую очередь, поставить вопрос: «А кем он был в действительности? Какова была его роль в воплощении высшего замысла о нас?» Право и способность размышлять на такие темы уже сами по себе должны пробуждать в нашей памяти чувство благодарности и даже благоговения.

Тем не менее, нельзя не признать, что исследователь все-таки не может обойтись без вынесения определенных суждений, оценок и тому подобного по поводу исследуемого объекта. Вследствие поврежденности человеческой природы такие суждения неминуемо будут неполными и пристрастными. Таким образом, ученый-историк волей-неволей становится судьей других людей и их поступков. То, что эти люди умерли, не может успокаивать христианина, верующего в бессмертие души. Грех осуждения так же действителен в отношении к усопшим ближним, как и в отношении к живым. Мало того, осуждение потому и является грехом, что всякий судья добровольно занимает место Бога. Ситуация кажется безвыходной: либо не делай выводов, либо не ищи целостного сокровенного понимания Промысла.

Но выход есть. Суждение о прошлом, как научная, да и житейская необходимость, вполне допустимо в том случае, если оно милосердно. «Блажени милостивии, яко тии помилованы будут», – говорит нам Спаситель. Следовательно, православный историк в своей работе должен избегать не столько суждений, сколько их жестокости. Молитву памятозлобного святой Исаак Сирин уподобляет посеву на камне. То же должно сказать и о молитве осуждающего и презирающего ближних. То же самое, на наш взгляд, можно сказать и об исследовании немилосердного. Оно бесплодно и бесполезно.

Между тем, историческая, да и всякая другая наука охотно идут этим путем. Эпоха, судьбы и поступки людей порой кажутся ученому (особенно начинающему) ужасными и нелепыми. Люди, партии, целые народы и страны кружатся перед его глазами, как фигуры в какой-то непонятной и безумной игре. Первый же немилосердный взгляд неминуемо приводит ученого к выводу: в таком движении не может быть никакого смысла, все смещено, закручено и перепутано до крайности. А когда страх проходит, на смену ему появляется «естественное» желание: переделать или хотя бы переписать все произошедшее в соответствии с требованиями разума. Можно прикрываться общечеловеческими ценностями, мировыми стандартами, общественными потребностями, и даже Божественными указаниями, но, тем не менее, только воля такого исследователя и его разум будут источником всех его итоговых умозаключений. При этом все, не укладывающееся в рамки его концепции (пусть даже самой благочестивой), будет безжалостно отброшено и вычеркнуто из ткани бытия.

Но так же, как жестокое, произвольное суждение приводит ученого к богоборчеству и насилию над историей, милосердное суждение позволяет не только добиться глубокого, истинного понимания значения исторических лиц и событий, но и делает исследовательскую работу богоугодной. Ведь поскольку милосердие есть одна из главнейших заповедей Господних, постольку всякое его проявление освящает, облагораживает как самого судью, так и его «подсудимых», то есть объекты исследования.

Милосердие, проявленное по отношению к изъянам и недостаткам той или иной исторической личности или эпохи, в каком-то смысле и есть тот единственный способ «исторического иконописания», который нам сегодня известен. Здесь мы выходим за рамки простого, пусть и любовного созерцания Промысла Божия в прошлом и становимся Его деятельными соработниками. Можно даже сказать, что милосердное суждение – это единственный способ реального вмешательства человека в свою историю, возможность спасти от забвения людей и факты, которые при всяком ином подходе были бы безвозвратно утеряны. Но милосердное суждение восстанавливает и сохраняет для потомков в истинном виде не только все «неважное», но все «несправедливое». Ведь и то и другое играет в истории свою таинственную, промыслительную, важную для нас роль.

В заключение хотелось бы сказать еще несколько слов. Речь не идет о том, чтобы на основании предложенного подхода срочно начинать ревизовать труды неверующих предшественников. Даже если такая необходимость будет иногда возникать, прежде чем браться за красный карандаш, православному историку следует, в первую очередь, милосердно и с благодарностью отнестись к тому, чей взгляд он сейчас исправляет. Даже если текст, лежащий перед нами, на 80 % лжив, мы можем быть благодарны его автору за то, что он (сам не ведая того) предоставил нам возможность еще раз потрудиться в отстаивании истины. Что же касается милосердия, то оно в таком случае особенно необходимо. Каждый раз, обличая человека, даже такого, как автор «Ледокола» Владимир Резун (Суворов), подлецом или негодяем, мы, осудив его, лишний раз рискуем занять вскоре его место. Напротив, неподдельные милосердие и благодарность могут в качестве плода принести критику способность заставить клевету служить делу собственного разоблачения. Это парадоксально, но это возможно.

То же самое можно сказать и о стихийно возникающих сегодня стремлениях полностью пересмотреть существующую историческую картину. Книги непримиримых и гордых – книги Фоменко и Носовского, Резуна и Янова, Радзинского и Бушкова, Гумилева и Дугина – сегодня с разных позиций ведут наступление на сложившиеся массовые исторические стереотипы. Для нас же было бы важнее не столько «обновить» истину, сколько выявить ее там, где она уже существует.

Мысль о том, что можно будет, наконец, выбросить из истории (даже для школьников) все «плохое» и оставить в ней «только хорошее и позитивное», вполне утопична. Каждое новое поколение со своими неуловимо изменившимися стандартами ценностей неизбежно будет бунтовать против такого отцовского отбора. Если что и нужно изгонять из истории, так это, прежде всего, дух разделения, ненависти и злобы. Именно этот дух не просто оценки, а однозначно жестокого приговора историческим лицам и событиям, должен быть, в конце концов, изгнан из нашей исторической памяти. И если написание всемирной истории в таком ключе – дело будущего, то история России должна становиться такой уже сегодня.

Эскиз иконы русской истории отчасти уже сделан в упомянутых в первой части «соборных» иконах. Очень важно, чтобы христианская основа этого эскиза при создании подробного и единого полотна не была бы искажена в угоду тем или иным личным пристрастиям. Образ России неизменно прекрасной всегда, во все периоды своего исторического существования, – вот тот результат, к которому нам следует стремиться.

Артемий Ермаков

кандидат исторических наук

11 октября 2006 г.