Попытка оправдания

Рисунок Екатерины Гавриловой

На самом деле я давно ждала чего-то подобного. Ждала, что кто-нибудь, скорее из приверженцев атеистических взглядов, не удержится и спросит: «Как ты можешь пить коньяк, мазать губы блеском, рожать ребенка вне брака — и быть верующим человеком?» Но спросит не для того, чтобы уязвить меня лично, а чтобы в сбивчивых моих оправданиях найти подтверждение тому, в чем давно убежден: «Православная Церковь — скопище лжецов и лицемеров»…

Впрочем, такие вопросы неудивительно слышать от своих сограждан, которые, как и я сама, выросли в стране, где десятилетиями насаждалось безбожие. Да что говорить об атеистах, стремящихся к посрамлению Православия, когда и мы сами, воцерковленные люди, частенько завышаем планку, предпочитая действительности пребывание в приятных иллюзиях. «Я стопроцентно доверяю своему участковому педиатру, она православная», — с восторгом повествует мне подруга, не желая признавать, что и православный врач может ошибиться в диагнозе. Да и сама я не раз попадалась в эту ловушку, считая всех встреченных в храме людьми без недостатков…

Если же вернуться к моей беседе с А., то услышать упрек и подозрение в лицемерии было для меня несколько неожиданно. И потому, похлопав глазами, я напомнила подруге, что верю потому, что Бог существует независимо от моего плохого поведения и даже независимо от того, верю я в Него или нет.

Впрочем, моя собеседница давно была в курсе доказательств бытия Бога — от Ансельма Кентенберийского до Иммануила Канта. И даже знакома с моими собственными аргументами, полученными из реальности, данной мне в ощущениях. «О„кей, — сказала А., — допустим. Но доказательства бытия Бога не указывают на какую-то определенную конфессию… Вот человек убедился, что Бог есть, и после этого он выбирает себе ту религию, в которой ему более комфортно. Так зачем выбирать Православие, если в нем так много ограничений? Посмотри, ведь существует достаточно куда более либеральных культов». — «Ситуация, когда человек верит в Бога, но не знает, где Он, — апеллирую я к собственному опыту, — не ситуация выбора, а ситуация поиска. Ищешь не ту религию, в которой тебе будет комфортней, а ту, где обретаешь истину. Ту, в которой меньше противоречий».

Вот тут и случился затык, так как А., несмотря на университетское образование и безупречное знание формальной логики, никак не могла принять моих доводов и не находила особой разницы между выбором веры и выбором платья в магазине. Скорее всего, наша проблема состояла не столько в доказательной базе, сколько в том, что моя собеседница никогда не была в ситуации выбора веры. И говорила о выборе скорее теоретически, в то время как я в неверии прожила половину жизни.

Так сложилось, что моя семья была не просто неверующей, но агрессивно антирелигиозной. Родители активно воспитывали меня в атеистическом духе — водили в Музей истории религии и атеизма, где экскурсоводы с готовностью демонстрировали орудия пыток средневековой инквизиции; вечерами мама зачитывала вслух фрагменты из книги «Дети и религия», живописующей баптистов, не пускавших ребенка в школу, духоборов, изгонявших бесов из младенца ремнем и каленым железом… Обращать меня никто не пытался, но в девять лет отец в качестве превентивной меры подсунул издание «Библии для верующих и неверующих». Страницы в книге были разделены на две части: слева был напечатан текст Ветхого Завета в синодальном переводе, а справа — ехидные комментарии и аргументы, которые могли показаться убедительными только второкласснице. Я не сопротивлялась, принимала утверждения ученых атеистов, а став старше, вполне согласилась с постулатом, что в религию приходят потому, что психологически комфортней следовать правилам и жить в мире, где заранее известны ответы почти на любые вопросы.

Наверное, я так бы и жила с этим убеждением, если бы не ощутила присутствие Бога в своей жизни. Часто приходится слышать: «…И тогда я пришел к Богу». У меня все было по-другому — Он сам ко мне пришел, сотворив мое личное чудо. Я только позвала, попросив о помощи… Я понимала, что у Бога, если Он действительно существует, нет никаких причин мне помогать, и все-таки попросила.

У меня была дисграфия. По русскому — натянутая тройка. Я зубрила правила, много читала, переписывала книги в тетрадь страницу за страницей — но все было тщетно: ошибки оставались и буквы «у», «и», «б», «в», «д» проставлялись мной в совершенно произвольном порядке. Мозг отказывался посылать руке правильные сигналы. Но я произнесла первую в своей жизни молитву: «Господи, если Ты есть, я не требую доказательств». И написала диктант на пять. И этот, и следующий. Окончив школу, я какой-то период работала корректором. Это была не последняя молитва — еще не раз я вот так просила и получала желаемое почти сразу.

Я верила, но не шла креститься, потому что вместе с уверенностью в существовании Бога во мне жило и сомнение в том, где Его дом. В своих поисках я не хотела поддаваться эмоциям и ощущениям. Меня привлекал иудаизм, и я сомневалась, точно ли уже приходил Мессия или еще нет. Сомневалась даже в Евангелии, читала апокрифы, отыскивала упоминания евангельских событий в римских источниках… И в конце концов пришла к почти научному выводу, что события, излагаемые и упоминаемые разными авторами, датируемые примерно в диапазоне трех веков, имели куда большую вероятность, чем многие «исторические факты», вошедшие в школьные учебники. Но и с христианством было все непросто: православные, католики, лютеране, Церковь Христа — и все утверждают, что свет Истины открылся только им. На попытки разобраться ушли годы. Впрочем, протестантизм оттолкнул от себя очень быстро: слишком логичен, последователен, и от этого возникало ощущение искусственности. Примерно тем же смутило меня и католичество. Безусловно, наша вера определяется не только текстами, но и церковным преданием. Однако, перечитывая историю раскола, тексты учения о чистилище, добавление в Символ веры «филиокве», я все больше приходила к выводу, что здесь имело место дописывание корпуса священных текстов в согласии с человеческой логикой и с представлениями о справедливости. Действительно, в католических соборах мне всегда было хорошо и спокойно, но за физическим или душевным комфортом я сюда шла? Я искала Истину.

Чтобы умом понять, где она, — мне понадобилось восемь лет. Сердцем я почувствовала это раньше, но, так же как и А., меня смущало несоответствие — как люди, узнавшие Истину, сделавшие решительный шаг к спасению, соединившиеся с Христом в Евхаристии, могут своими поступками Истину попирать?

И лишь придя в Церковь, я поняла — как…

У человека родители. Они учат его хорошему, причем человек сознаёт это и внутренне согласен с родительскими наставлениями. Но если случится так, что ему будет трудно или невозможно следовать родительским наставлениям, он их нарушит — один, второй, третий раз. Но, несмотря на свое непослушание, он не станет считать себя сиротой. Знание о том, что родители существуют, никуда не денется. И даже если родители будут раздражать его своим огорчением из-за сыновнего непослушания, он не перестанет их любить. А теперь вместо слова «родители» подставьте имя Творца, и тогда получите ответ на вопрос, почему существует этот пресловутый зазор между нашей верой и нашим же делом…

Верю, как умею. Может быть, моя вера мертва, но… не судите по мне о ней.

Девочка с набеленным лицом и радикально черными волосами, проезжая мимо храма в маршрутке, крестится. Сухонькая бабулька, шикающая на входящих в храм брючных женщин, уж этой-то эмо-девочке наверняка бросила бы: «Умойся сначала».

Ну не делает признание православного Символа веры никого святым и безгрешным в один миг! Это просто шанс, который означает, что мы наконец-то увидели протянутую нам Руку. А вот готовы ли протянуть свою руку навстречу? На этот ответный жест, бывает, тоже уходят годы…