Жажда свободы

У протестантов нет монашества. Но зато у них есть амиши. Эти безобидные, трудолюбивые и многодетные чудаки совсем не вписываются в стандарты общества потребления. Общество потребления, боюсь, давно объявило бы их «врагами рода человеческого» и «разрушителями естественных устоев»; оно бы даже бомбило их еще жестче, чем бомбит Асада или талибов, если бы амишей было больше. Благо их количество в рамках западного общества крайне невелико, плюс они не миссионерствуют, не распространяют свои взгляды, и умножаются только внутри своих общин благодаря чадородию. Это их и спасает. Но сам факт их тихого и безобидного бытия очень знаменателен. Это доказательство возможности жить на Западе не по западному: без рекламы и распродаж, без погони за модой и лечения у психоаналитиков, безо всякого интереса к политике или шоу-бизнесу. Детей учат дома в рамках обязательного минимума – 8 классов средней школы (и рожают их по 5 – 7 и более на семью), страховками, медицинским обслуживанием, социальными льготами и проч. не пользуются. Ездят на лошадях, и плевать хотели самой настоящей слюной на обновления модельного ряда любой автокомпании. Ни тебе гаджетов, ни тебе телевизоров и приставок. Телефон один на поселок, и тот за границей поселка, с будкой и телефонной книгой. В таких еще Чебурашка ночевал. Даже храмы амиши не строят, а молятся в домах. В армии не служат и никому не присягают. Веруют в Отца и Сына и Святого Духа. Ждут Царства Божия. Все стараются делать своими руками. Хочешь, например, курить – кури, но тогда выращивай табачок на огороде и им забивай трубку или из него скручивай сигары. То есть – будь свободен максимально во всем от государства с его назойливой ложью и налогообложением, с его чиновничьим паразитизмом и крокодиловыми слезами над бедой маленького человека. Будь подальше от цивилизации праздности и разврата с ее наркотиками и абортами, проституцией и суицидами, химической едой и тошнотворной поп-культурой. Будь свободен от промышленного производства и неврозов повседневной бессмыслицы. Я искренно (издалека, конечно) восторгаюсь этими людьми и вижу в них протестантский образец честной и смелой жизни, причудливо смешанной из подобия христианского монашества и старообрядчества одновременно.

На первый взгляд с монахами у амишей сходства мало, ибо последние семейны и весьма многодетны, а первые безбрачны. Но это обывательские разговорчики. Суть монашества не исчерпывается безжённостью и бездетностью. Суть монашества – свобода. «Ты да Бог – вот и весь монах», - говорил Феофан Затворник. Все остальное – средства. Монах совершает бегство с ярмарки тщеславия и меняет ум, что делает его в глазах мира сумасшедшим, в глазах Бога – любезным чадом. Никуда его не сошлешь, где бы он не смог молиться. А вот сбить монаха в полете, сорвать его с той лестницы, которую описал игумен горы Синайской, способен не столько огонь плотских страстей, сколько суета. Мирской шум, рассеянность, многозаботливость. «Чего изволите?» «Что скажет княгиня Анна Петровна?» «Какой курс доллара на сегодня?» И это уже потом, когда крылья ума бессильно обвисли, а голова нафаршировалась мирскими помыслами, тогда приходят ко вчерашнему подвижнику в обнимку блуд и отчаяние, ненависть к молитве и желание карьеры. Потом. Сначала нужно осуетиться.

Жизнь в городах, жизнь не столько от труда рук, сколько от милостыни богомольцев, крайне опасна для давших обеты. Отказ от мира не исчерпывается до дна неимением семьи. Нужно быть в мыслях и потребностях свободным от мира, если не целиком, то максимально. Все-таки Антоний был в пустыни, а Сергий и Серафим – в лесу. Это мирянин должен бояться (и ему это не грешно), что власти поднимут тарифы, увеличат налоги, отрежут свет или газ. Монах, по идее, не имеет права этого бояться. Но расселенные в загазованном пространстве пыльных городов, связанные по рукам и ногам условностями современного коллективного быта, сегодняшние монахи по необходимости боятся того же самого, чего боятся обычные, перегруженные заботами миряне. И не нужно никаких особых и явных грехов для убийства подвижнического духа. Нужна всего лишь полная зависимость от мира и страх эту зависимость разорвать. И вот этого-то страха у многодетных бородатых чудаков в длинных сюртуках и черных шляпах нет. Нет такого страха у амишей. Они раскидывают вилами навоз по огороду, доят коров, сами шьют себе одежду, как-то молятся и в ус не дуют. Они добровольно рвут всякую связь с Вавилоном, и нам не грех к этому феномену присмотреться.   

Наши старообрядцы стоят на очереди за оценочным словом. Казалось бы, упертые раскольники, дошедшие до вероучительных крайностей во множестве сект. Чего о них толковать? Но толковать стоит, потому что у них есть опыт многовекового выживания в условиях государственной к себе антипатии. Государство тебя подозревает в нелояльности, считает второсортным, словно ты православный грек, живущий в турецком султанате. А ты уходишь подальше от воевод и губернаторов, уносишь с собой старые книги и старые иконы, и как-то выживаешь на протяжении многих столетий. Это важный опыт.

И они не только берегли обряд, плохо понимая его отличие от догмата; не только цеплялись за множество мелочей, освященных древностью. Они еще сохраняли хозяйственный быт, привязанный к земле и ремеслу (очень актуально по нынешним ленивым и вороватым временам), и не искали того, что сулит Вавилон – удобств и комфорта. В пище, одежде, внешнем виде, обустройстве быта они сохраняли, как могли, пять веков русской истории. Не знаю, как там у них сейчас. Можно ли, например, им есть бананы? Но еще совсем недавно они и чая-то не пили, равно, как и кофе. О табаке же или гладко выбритых щеках и заикаться смешно. Когда-то такими были все русские. И что еще нельзя предавать забвению, говоря о старообрядцах, так это их мистическое отвращение от холуйства перед Западом. Гомера на Руси не читали, но что такое «троянский конь», понимали по интуиции. И Блудницу, оседлавшую Зверя с рогами и именами богохульными, русские хранители старины распознали в Западе задолго до экспорта оттуда социалистических теорий. Старообрядцы не хотели служить Антихристу, чье приближение ощутили. И пусть перегнули палку, пусть далеко не во всем были правы, а со сроками и датами исполнения пророчеств поспешили, кое-что в духе им угадать удалось. Умением выжить и не исчезнуть после радикального разрыва со всем, что видится им, как явный грех, они и интересны.

Культура Вавилона тиражирует идеал легкой наживы и незаслуженного наслаждения. В моде те, кто хорошо устроился; кто сумел соединить ловкое воровство или иную греховную прибыль с радостью жизни на свободе. Совсем не в моде труд и умеренность. Отсюда и возрастание их цены. И мало кому ясно, что труд и умеренность это формы подлинно свободной жизни. Свободной, скажем, от деспотической власти общественного мнения, от желания быть «крутым», от разгоряченного рекламой аппетита, от кредитной кабалы.

По идее, житель глубинки должен быть более счастлив и спокоен, нежели его современник и сверстник, живущий в мегаполисе. Темп жизни тише, воздух чище, прожиточный уровень ниже. Все родное. Меньше суеты, беготни и бед, связанных с жадностью и завистью. Это по идее. На практике житель глубинки через ТВ и интернет отравлен оценочными мнениями Вавилона. Он озлоблен, потому что бредит о несказанном счастье и потоках удовольствий, обещанных по экрану. Плененный многими обманами, свою повседневность он ненавидит. Истории он может не знать. И веры у него зачастую нет. Была бы вера, было бы больше ума, меньше бытового идолопоклонства и ближе было бы до счастья и благодарного покоя. Пандемия современного духовного рабства демократическим большинством совершенно не опознана, и только потому, что кандалы украшены стразами.

Я опять думаю про амишей. И про старообрядцев, и про монахов, не растерявших первоначальный жар. Про всех максимально свободных от цивилизации. Тех, кого не манит запах шальных денег и разнообразных удовольствий, ранее запретных, ныне – вполне легальных. О тех, кому стыдно жить, ничего не делая. Кто не собирается бороться с Левиафаном (ибо бесполезно, по большому счету), и хочет только душу спасти. А потому выбирает место и образ жизни, максимально удаленный и свободный от мнимых потребностей, отнимающих и силу, и радость.

Таких людей не может быть много. Они так же малы, как те три отрока, которые отказались кланяться при Навуходоносоре огромному истукану на фоне сотен тысяч опустившихся на колени. Большинством они точно не являются. Но это и не важно. Важно, что они являют пример своеобразной свободы от тирании мелких зависимостей, свободы от государственной опеки, призванной нести безопасность и бытовые удобства, но временами безмерно порабощающей и обезличивающей человека.

Есть многие, кто при вопросе «есть ли жизнь за МКАДом?» округляют глаза и поднимают брови, словно речь идет о марсианах. Но стоит знать, что есть немало людей, которые при мысли о жителях Токио, Сингапура, Москвы или Нью-Йорка искренно недоумевают и спрашивают с жалостью: Как же они, бедные, там выживают? И стоит разобраться в чьем вопросе больше честности и человеколюбия.