Как Оптина преображала людские души

Наместник Воскресенского Ново-Иерусалимского ставропигиального мужского монастыря, член Коллегии Синодального отдела по монастырям и монашеству архимандрит Феофилакт (Безукладников) был в числе первых насельников Оптиной Пустыни, возрождавших ее с 1988 года. Он охотно поделился с корреспондентом портала «Монастырский вестник» своими воспоминаниями – живыми, зримыми, иногда – окрашенными мягким юмором. Этим интервью мы продолжаем цикл материалов, приуроченных к юбилейной дате – 30-летию первой Божественной литургии, совершенной в обители 3 июня.

Словно птенцы из гнезда вылетали…

Батюшка, Вы помните свой отъезд из Троице-Сергиевой лавры, приезд в Оптину и первое впечатление от святыни, которую предстояло возрождать?

Конечно, помню! И бросившиеся в глаза таблички на стенах оптинских храмов с названием улицы: «Ул. Льва Толстого», и многое-многое другое. Но начать мне хочется с воспоминания об одной лекции в Московской духовной академии. Я учился на первом курсе, когда преподаватель истории Древней Церкви Алексей Иванович Сидоров (человек яркий, пришедший к нам из РАН и знавший три древних языка и три новых) принес какую-то из центральных газет и зачитал заметку на второй полосе. В ней сообщалось, что 17 ноября 1987 года Совет министров СССР подписал Указ о передаче Введенской Оптиной Пустыни в ведение Русской Православной Церкви. Несколькими годами ранее был передан Данилов монастырь, теперь – другая великая святыня. Радость и ликование – вот чувства, которые мы испытывали при этих известиях. Позже услышали, что наместником Оптиной Пустыни назначен архимандрит Евлогий (Смирнов) – очень опытный в духовном плане монах. К тому времени он был первым проректором Московской духовной академии и семинарии, профессором, преподавал пастырское богословие. До этого прошел большую школу в московском Даниловом монастыре, был близко знаком с реставрацией, а главное – с устройством монастырской жизни. Знал, как ее организовывать. Как раз на праздник Святой Троицы в 1988 году мне сообщили, что есть Указ Святейшего Патриарха Пимена о моем переводе из Троице-Сергиевой лавры в Оптину пустынь. И так вышло, что в Духов день, на следующий день после праздника Святой Троицы, меня рукоположили во пресвитера. Во вторник я отслужил раннюю Литургию – только одну-единственную Литургию и смог отслужить в Лавре самостоятельно, да еще – провести вечернюю службу, а уже на следующий день в 7 утра нас ждал автобус «КАВЗИК».

Как-как?

В народе так прозвали рабочий автобус с «вытянутым носом». Само путешествие было весьма примечательным. К пожертвованиям Лавры для Оптиной Пустыни мы добавили то, что подкупили в Софрино, – церковную утварь, облачение. Дальше направились (по одному из дел) в Данилов монастырь и попали на освящение храма в честь Всех святых, в земле Российской просиявших в Патриаршей резиденции.

Освящал его малым иерейским чином наместник монастыря архимандрит Тихон (Емельянов) – ныне здравствующий митрополит Новосибирский и Бердский. Для нас этот исторический по сути момент стал воодушевляющим. Согревали в пути и воспоминания о том, как нас провожали на новое место служения. В Лавре при наместнике архимандрите Алексии (Кутепове), который сейчас возглавляет Тульскую митрополию, существовала традиция: если кто-то из Лавры отбывал в другой монастырь, на другое послушание – или на Святую Землю, или на Святую Гору Афон, или в Почаев, их ставили перед столом президиума, за которым сидел Собор старцев Лавры, и те произносили напутственные слова. Выстроили в ряд и нас четверых – меня, иеромонаха Мелхиседека (Артюхина), двух иеродиаконов – Панхария и Иннокентия. Отец Алексий вспомнил, какое дивное видение было преподобному Сергию Радонежскому: множество прекрасных птиц, никогда им прежде не виданных, и таинственный голос с высоты небес: «Так умножится число учеников твоих, и после тебя не оскудеют они. Будут они украшены великими добродетелями, если последуют стопам твоим». После такого начала он сообщил, что по благословению Святейшего Патриарха Пимена часть лаврской братии переходит в Оптину пустынь, чтобы там началась монашеская и богослужебная жизнь. И большим авансом отец-наместник сказал: «Лучшая часть нашей братии». Помнится, при этих словах нам как-то стыдно стало.

Почему, батюшка? Вы же говорите: «большим авансом»…

В монастыре надо считать себя хуже всех: все спасаются, один я погибаю. Причем в этом ты убеждаешься каждый день. Реально видишь, что это не какой-то афоризм, а сущая правда. Но вернусь ко дню отъезда из Лавры. Наступил трогательный момент прощания: ко мне подошел архимандрит Матфей (Мормыль) как к своему воспитаннику, начавшему петь в лаврском хоре, будучи еще семинаристом. Он попытался меня обнять, пожать мне руку. А я тогда был худенький, и батюшка с юмором произнес: «Да тут ничего нету! Ни обнять, ни пожать нечего!» Из событий следующего дня в памяти запечатлелось и одно испытание или искушение – пожалуй, первое по дороге в Оптину пустынь. Когда мы приехали в Козельск и монастырь был почти рядом – виднелся на другом берегу Жиздры, то оказалось, что мост через реку закрыли. В аварийном состоянии тот мост пребывал давно, вóды быстрой бурной реки давно подмывали опоры, однако закрыли его именно в день нашего прибытия! Пришлось объезжать километров сорок через Стекольный завод. После того, как закончился асфальт, затем железобетонные плиты, пошли колдобины, ухабы, и мы, все семеро (было еще три послушника), так подпрыгивали, что боялись пробить крышу автобуса головой. Не представляю, как оттуда вывозили стеклотару, изготавливаемую на заводе, оставалось ли что-либо в ящиках уцелевшим…

Подъем был необыкновенный! И каждый день – причастники!

Встреча с разрушенной в советское время Оптиной пустынью не вызвала у Вас столь грустного чувства, как та разбитая дорога?

Должен сказать, что до нас здесь какое-то время подвизался иеромонах Иосиф (Братищев), ставший впоследствии наместником возрождающегося Спасо-Преображенского Соловецкого ставропигиального монастыря. Его направили сюда со строителями из Управления по реставрации и строительству Московского Данилова монастыря, и где-то они произвели ремонт, что-то подновили, облагородили. Отец Иосиф входил во взаимодействие с государственной властью, с местными жителями, подготавливал почву для возобновления монашеской жизни. Он был как форпост – передовой пункт, начало и оплот в развитии. Видимо, это его заслуга, что в надвратной церкви в западной башне, увенчанной фигуркой трубящего Ангела, появились фанерный иконостас, временный престол, жертвенник. И вот там первое время совершался весь круг суточных богослужений, начавшихся после нашего приезда. Сразу, как только мы прибыли и пообедали, отец-наместник благословил нас собраться за Введенским собором у того места, где упокоилась большая часть оптинских старцев. Мы отслужили панихиду, а вечером было всенощное бдение. На следующий день – в праздник Владимирской иконы Божией Матери – архимандрит Евлогий совершил освящение храма иерейским чином вместе со своим братом протоиереем Вадимом Смирновым, позже принявшим монашество с именем Никон и ставшим настоятелем Московского подворья Афонского Пантелеимонова монастыря. (Сейчас отец Никон подвизается на Святой Горе Афон). Затем они отслужили первую Божественную литургию. Службы пошли ежедневно: утром и вечером, утром и вечером… И каждый день были причастники! Выглядело это интересно: одна цепочка спускалась вниз по ступенькам храма – к запивке, другая цепочка поднималась по ступенькам вверх – к Чаше. Между службами привлекались к труду паломники, потому что крутые деревянные лесенки нужно было подмести, промыть. Только успеют сделать уборку в храме, начинается следующая служба. А когда пройдет по ступенькам человек 80 – то вниз, то наверх, снова надо убирать. Я хорошо запомнил 6 июня 1988 года. В Троице-Сергиевой лавре открылся Поместный Собор, приуроченный к 1000-летию Крещения Руси, а к нам в этот день пришло очень много народа и было более 40 причастников. В какой-то момент появилось ощущение, что плотина, долго сдерживавшая воду, рухнула. С одной стороны, советская власть еще была, был еще жив Советский Союз, но стало очевидным, что уже никак не удержать религиозно-церковную жизнь.

На этом Соборе был канонизирован преподобный Амвросий Оптинский. Как и от кого братия узнала о прославлении старца?

От нашего наместника архимандрита Евлогия. Он поехал на Поместный Собор с иеромонахом Мелхиседеком (Артюхиным), а мы перед самым чином канонизации отслужили последнюю панихиду на могилке старца Амвросия. После того, как отец Евлогий позвонил нам из Лавры и сообщил, что чин канонизации совершился, мы отслужили молебен. В монастыре еще не было иконы старца, поэтому пришлось взять один из его дореволюционных портретов и циркулем аккуратненько вокруг головы провести полоску. Нимб как бы обозначился. Получилась такая икона. Поставили ее посреди храма и первые молебны, первую Литургию служили перед ней. Надо сказать, что на этом юбилейном Соборе многие архиереи стали приглашать архимандрита Евлогия в свою епархию с тем, чтобы он рассказал о возрождении Оптиной Пустыни. Подъем был необыкновенный! И батюшка потом ездил, рассказывал… Люди с большим энтузиазмом слушали его, собирали пожертвования на Оптину пустынь. Хотя буквально через несколько месяцев по всей стране стали открываться монастыри, но мы оказались как бы на полшага впереди: какие-то общецерковные средства из разных епархий поступали к нам, поддерживали монастырь, помогали выходить из разрухи. Приснопамятный митрополит Волоколамский и Юрьевский Питирим (Нечаев) был председателем Издательского отдела Московской Патриархии, и на прошениях с просьбой оказать материальную помощь он ставил резолюцию: кому-то 2 тысячи рублей перечислить, кому-то – 3 тысячи. А в наш монастырь – Владыка так почитал оптинских старцев! – он перечислил 200 тысяч рублей. Очень крупная сумма на то время. Я был казначеем, поэтому в памяти и «зацепились» те немалые суммы, которые некоторые архиереи жертвовали от всей души. Например, приснопамятный архиепископ Пензенский и Кузнецкий Серафим (Тихонов), (подвижническим трудам которого посвящен изданный в его родной епархии двухтомник «Святитель пламенеющий»), привез в дар от Пензенской епархии 40 тысяч рублей. В другой раз он отправил с пожертвованиями для поддержки Оптиной пустыни своего секретаря – ныне здравствующего митрополита Санкт-Петербургского и Ладожского Варсонофия (Судакова), управляющего делами Московской Патриархии.

Прославленной старцами обители помогала чуть ли не вся страна, пробуждающаяся после затяжной болезни атеизма. Монастырь креп духовно и материально, но нагрузка на братию, вероятно, была огромная? Отец Феофилакт, а какие Вы несли послушания, помимо названного?

Когда мы переходили из Лавры в Оптину, в Лавре насчитывалось где-то человек 140 братии и за каждым было закреплено какое-то свое послушание. Здесь же отец-наместник (жизнь заставляла) столько послушаний давал, что я, увидев, что все запомнить не могу, взял и записал их на листочке. Вышло 16 послушаний. В самом начале отец Евлогий сказал мне: «Ты будешь экклисиархом». От этого слова повеяло древностью. Афоном повеяло! То есть я должен был отвечать за все, что происходит в храме. Был уставщиком, регентовал. Отвечал за корреспонденцию и посылки, одно время заведовал монастырской библиотекой, водил экскурсии. Поначалу нас подвизалось совсем немного, послушаний оказалось достаточно, но ропота не возникало.

Бог поругаем не бывает, или как студентки-комсомолки «поменяли акценты»

Отче, но ведь далеко не всем нравилось, что в Оптиной пустыни возобновилась монашеская жизнь. Чувствовала ли братия какое-то противодействие и, если встречала косые взгляды, то как реагировала?

Кажется, в газете «Известия», в одном из летних номеров за 1988 год появилась заметка, суть которой сводилась к следующему: в недавно открытую Оптину пустынь направили молодых монахов. Откуда они взялись в советское время? Был брошен клич студенткам московских вузов поехать и разобраться с этим вопросом. Некоторые девушки с комсомольским задором приступили к исполнению «важной миссии». Приехав сюда, они начали ходить на все службы, и такое началось! К примеру, я регентую в храме, а девушки станут сзади и прижимаются к тебе. Вот тогда я почувствовал силу монашеской мантии! Реально увидел, какая это защита для монаха! Или служу Литургию, в конце даю крест для целования. Что делают студентки-активистки? Многажды целуют твою руку, становится щекотно, крест чуть не выпадает. Дальше: пойдем, допустим, мы из монастыря в скит, а то и просто прогуляться по лесу, где растут реликтовые сосны, дубы, липы и клены, так эти девушки забегают вперед и начинают друг дружке в пояс кланяться. Привлекают к себе внимание. Но самое-то интересное, чем все закончилось. Все они приняли Крещение, а некоторые даже стали потом насельницами Шамординского женского монастыря!

В одной своей проповеди Вы произнесли такие слова: «Пускай Господь через сегодняшнее Евангелие поможет нам поменять эти акценты внутри нашей души, поможет нам придти в правильное внутреннее духовное устроение». В отношении тех событий 30-летней давности можно утвердительно сказать, что девушкам «поменять акценты» внутри их душ помогла Оптина Пустынь?

Можно утвердительно сказать, что это был наглядный пример, как Божья благодать и оптинские старцы преобразили прибывших сюда с намерениями, отличными от тех, с какими ехали к нам богомольцы. Мы увидели, что зло, которое возникло при удалении от добра, Промысл Божий пресек и – что особенно важно – обратил задор девушек к добрым и благим последствиям. Добавлю: очень многим Оптина Пустынь помогла придти в правильное духовное устроение. Я уже был в Москве – настоятелем храма Живоначальной Троицы в Останкине, где тогда находилось подворье Оптиной Пустыни, но в обитель наведывался. Вспоминается, как в один из своих приездов я пришел в монастырскую баню. Люди помылись, стали одеваться, а один из трудников начал с воодушевлением говорить. Я слушал его и думал: «Боже мой, чего только в твоей речи нет! И какой-то гностицизм, и весь Восток – Рерих, Блаватская и Мережковский со своим неохристианством. Такой густой замес, почти все ереси присутствуют». Видимо, паренек пришел в монастырскую баню, попарился, душа открылась, и он в таком братском кругу стал делиться тем, чем сам проникся, принял за истину. Я как-то запомнил его лицо. Потом через два года Господь снова показал мне этого человека. Приехал я в монастырь в очередной раз, сослужил на Литургии, а он, ставший иноком, иеродиаконом, говорил на той службе проповедь в переполненном храме. Да как говорил! Спокойно, естественно, без бумажки, не читал по какому-то сборнику проповедей. Говорил свою проповедь на основании трудов святых отцов, на основании Слова Божия, цитировал по памяти Евангелие. Подумалось не без волнения: «Тот человек и этот – что было и что стало! Вот что Оптина делает с людьми!»

Отец Евлогий стремился укоренить уставное монашеское богослужение

Батюшка, некоторые из тех, кому посчастливилось видеть своими глазами начало возрождения обители, отмечают, что службы здесь были очень длинные…

Длинные службы в возрождающейся Оптиной – это отдельный разговор. Мы сразу почувствовали, что отец Евлогий – натура творческая в литургическом плане. Практически каждый день он вносил изменения в устав, то есть устав постоянно прибавлялся, становился все шире-шире, больше-больше. И число братии росло. У нас появилось два клироса. Отец-наместник с самого начала был за то, чтобы пели антифонно, чтобы вся братия читала, даже паломников привлекали. Это оказалось чрезвычайно важным. Сегодня многие из тех, кто тогда только начал воцерковляться, стали игуменами монастырей, насельниками обителей. А кульминацией долгого в монастыре богослужения, наверное, было то, что сопоставимо со Святой Горой Афон. Один раз на праздник Святой Троицы служба началась в четыре часа дня. После малой вечерни с акафистом мы пошли поужинали и начали всенощное бдение. Оно шло всю ночь, потом была ранняя Литургия и небольшой технический перерыв, потом пошла поздняя Литургия, вслед за ней – Великая вечерня с чтением коленопреклоненных молитв. Закончили мы в три часа ночи. Получается, служба шла 23 часа в сутки. Не замкнули один час… Вот это в моей памяти осталось. Думаю, что и в памяти других людей. А так службы, скажем, всенощные бдения, шли по восемь часов. Начинали мы служить в четыре часа малую вечерню и завершалась она к 12 ночи. В Рождественский пост порой даже междучасье читали, что сегодня крайне редко бывает не только в приходских храмах, но и в монастырях Русской Православной Церкви. Отец Евлогий всячески пытался укоренить уставное монашеское богослужение. И люди это ценили. Откуда только они к нам не приезжали и при этом часами стояли на службах! Может, поначалу многое не понимали, но сам дух богослужений давал ответ на те вопросы и потребности внутренней жизни, которые возникали. Некоторые приезжали после довольно тяжелой жизни, тяжелых событий и размышлений. Время-то было непростое. В те годы в оптинском храме можно было увидеть хиппарей, наркоманов, бомжей, бывших зэков. Длинные службы, я в этом убежден, сыграли свою положительную роль. На той – длившейся без малого сутки! – праздничной службе прозвучало восемь проповедей, которые помогли молящимся углубиться в суть этого праздника, праздничного богослужения. Где еще такое было? И сам отец Евлогий любил читать проповеди, и нас к этому приучал.

Вы знаете, батюшка, не раз доводилось слышать от настоятелей и настоятельниц монастырей, что паломники и духовные чада приезжают в их святую обитель из разных концов страны, не взирая на расстояния. Прилепляются к ней душой, стараются чем-то помочь. А вот местные жители, бывает, смотрят на монастырь как на некую помеху их жизни. Что Вы скажете по этому поводу?

На первых порах недоброжелательное отношение к нам местных жителей чувствовалось явно. Особенно остро оно проявилось, когда мы закрыли рощу между монастырем и скитом. Там еще оптинские старцы сосны сажали и воздух был уникальный! Но через это заповедное место напролом ездила всякая техника, валила деревья, и роща могла погибнуть. Мы трактором перекопали землю с одной стороны и с другой, чтобы невозможно было проехать. Это, конечно, не понравилось местным жителям. В первую очередь тем, у кого имелись дачи за рощей. Пришли они к скиту, группа возмущенных людей, и стали нам выговаривать: они тут живут десятки лет, никаких монахов здесь не было. Мол, кто такие, эти монахи, откуда взялись? Почему начинают чудить: взяли и закрыли проезд через сосновый бор! Но минуло несколько месяцев, и люди, живущие неподалеку от обители, стали меняться. Например, сами призывали наместника: придите, посмотрите, у нас ступенькой дома является надгробная плита. Может, она связана с кем-то из оптинских старцев? Мы готовы ее отдать. Заберите!

Жизнь шла своим чередом. Братия привела в порядок Пафнутьев колодец или источник святого Пафнутия Боровского. Еще старец Амвросий оптинский направлял туда многих: «Пойди, окунись». Люди шли и исцелялись. А старец говорил: «Видишь, тебя преподобный Пафнутий исцелил!» Хотя многие понимали, что получили они исцеление по молитвам батюшки Амвросия, который по великому смирению прикрывал свою благодать, силу своей молитвы. Когда мы прибыли в Оптину, чудотворный колодец находился в плачевном состоянии. Несколько грузовиков высыпали туда грязь, мусор. Но источник с сероводородной водой пробил родник в реку. Длинные водоросли разных цветов – синие, фиолетовые, голубые, желтые – колыхались, создавая причудливую картину, и было видно, как родник впадает в Божью реку Жиздру. Отец-наместник благословил вычистить колодец. На дне мы нашли дореволюционные монеты XIX века и более раннего периода. Колодец был восстановлен, вода в нем все время обновлялась, архимандрит Евлогий благословил нас совершать там Таинство Святого Крещения. Крестилось тогда очень много людей. Порой до 35, 40 человек в день. Крестить мы начинали в Введенском соборе, потом шли на святой источник, люди погружались в воду с головой, и можно было крестить полным чином. Затем все возвращались в храм, священнослужители миропомазывали и воцерковляли новокрещеных.

* * *

В июне нынешнего года исполнится 10 лет, как отец Феофилакт был назначен наместником Воскресенского Ново-Иерусалимского ставропигиального мужского монастыря, о котором можно с гордостью сказать: он восстановлен в наши дни усилиями Церкви, государства и всех, кто дорожит историей родного Отечества. Два года назад Святейший Патриарх Московский и всея Руси Кирилл освящал Воскресенский собор, являющий собой копию Воскресенского собора во Святом Граде Иерусалиме. На малом входе за многолетние труды по восстановлению монастыря Предстоятель нашей Церкви возвел игумена Феофилакта (Безукладникова) в сан архимандрита. Постриженик Троице-Сергиевой лавры, стоявший у истоков возрождения Свято-Введенского ставропигиального мужского монастыря Оптина Пустынь, отец Феофилакт за время пребывания в двух прославленных обителях впитал в себя их дух, и этот дух сегодня чувствуется в монастыре, воплотившем в жизнь удивительный замысел Патриарха Никона. Обитель действительно стала частичкой Палестины на Московской земле.

Фотограф: Владимир Ходаков

Также представлены снимки из архива архимандрита Феофилакта (Безукладникова)