«Христос победил весь мир без единого солдата» (+ВИДЕО)

Протоиерей Олег Тэор – настоятель псковского воинского храма в честь святого благоверного великого князя Александра Невского, руководитель епархиального отдела по взаимодействию с Вооруженными силами России. Отец Олег проходил армейскую службу в гарнизоне Кронштадта. Во время посвящения во диаконы вокруг престола его водил отец Нафанаил (Поспелов), а во время рукоположения во священники – отец Иоанн (Крестьянкин). Отца Олега связывает многолетняя духовная дружба со старцем протоиереем Николаем (Гурьяновым). Окормляя военнослужащих, отец Олег бывал в Чечне, Сирии, Югославии и Дагестане. Многие называют его «дивизионным батюшкой».

Очередной рассказ из серии «Несвятые святые – наши дни» подготовлен издательством Псково-Печерского монастыря «Вольный Странник»

​

Всегда в окружении верующих

Протоиерей Олег Тэор Я был верующим с детства. У нас в округе в деревне все были верующие, поэтому я с младенчества всегда был в окружении верующих. Когда я учился в школе, уже в средней или старшей, к нам приехал учитель из Эстонии, от которого мы впервые услышали, что Бога нет.

И я всегда старался быть с верующими, быть в Церкви, прислуживал в храме, читал. Общался с людьми благочестивыми, в том числе и со старцами. Старец отец Николай Гурьянов мне, когда я был в Самолве до рукоположения в священники, послал весть, чтобы я подъехал к нему. И я тогда с пересадками, на водных судах добрался до него. И он минут за 15 дал мне наставлений больше, чем другие не могли дать за несколько лет. Отец Николай дал полотенце, показал, как орарем владеть, какие говорить прошения, когда диаконом буду. Впоследствии я часто бывал у старца Николая и даже не раз ночевал у него.

И я решил: чтобы еще один храм не был закрыт, идти в священники

В то время закрывали храмы – закрывали вообще. Чтобы было меньше религиозных обществ. И если свободный храм где-то был, то в области, в глубинке. Занимали эти места протестанты или другие вероисповедания. И я решил: чтобы лишнего замка не было на храме, чтобы еще один храм не был закрыт, идти в священники.

Как я служил в армии

Я постоянно учился, никогда не был свободным, посещал вечернюю школу. И когда я сдавал последний экзамен, мне дали два конверта прошитых, больших, толстых, чтобы я один конверт отдал, вероятно, в военкомат в Ленинграде, а второй, когда прибуду в свою часть, командиру части. А было так, что как только я сдал последний экзамен, надо было сразу же идти на автобус, так что я сразу же и отправился в Ленинград в военкомат. В Ленинград я прибыл рано, не было, наверное, и 6 часов утра. Я пошел в Никольский морской собор, потому что знал, что он открыт. Там с панихидного стола одна бабушка дала мне икону небольшую, которую я постоянно хранил. И в армии тоже: Господь умудрял, чтобы не видно было ее никому.

Нас потом из Ленинграда везли долго, мы плыли мимо Кронштадтского собора, еще и Владимирский собор был виден – мы так объезжали вокруг. Наконец попали в Кронштадт. Мне еще до этого сказали: «Мы отправим тебя туда, где ты в церковь не будешь ходить». В то время в Кронштадте не было ни одного открытого храма, и там я проходил службу. Ко мне относились хорошо, потому что были в то время и тайные верующие среди военнослужащих и офицеров.

«Вокруг престола меня водил отец Иоанн (Крестьянкин)»

А после армии я решил идти учиться в семинарию. И было собрание по этому поводу, и один Герой социалистического труда с пятиконечной Золотой звездой говорил, что таким, как я, надо головы оторвать. Такая вот «свобода» была.

Я пошел священником, чтобы был где-то открыт храм. А раньше не шел, потому что у меня не было музыкальных данных, а в нашей местности все считали, что диакон, священник, церковные певчие должны служить музыкально. А я пошел так. Это было зимой, примерно в день преподобного Корнилия, праздник был. И как раз случилось, что у меня потерялся паспорт в монастыре. А потом оказалось, что один батюшка, сейчас не помню кто, надел быстро мое пальто и ушел. А там был паспорт. Я владыке Иоанну, митрополиту, говорю, что у меня паспорт потерялся, что, наверное, тот батюшка взял. А он мне: не будем тебя рукополагать. Я шел мимо братского корпуса, и тут идет отец Илий, духовник Святейшего Патриарха. И он сказал мне: «Не беспокойся». Я почувствовал будто какой-то елей, приятность такая прошла по моей груди, по мне всему.

Архимандрит Иоанн (Крестьянкин) Прошло сколько-то времени, и на Вознесение меня стали рукополагать в диаконы. У меня все хорошо было, я знал службу, даже отец Феодорит, фельдшер, наблюдал за мной. И все сказали, что я знаю службу лучше всех. Но митрополит Иоанн сказал, что ему диаконы не нужны – нужны священники.

В Вознесение меня рукоположили в диаконы, вокруг престола вел архимандрит Нафанаил. Потом мы пошли во Псков к Троице. Шли вместе с отцом Иоанном (Крестьянкиным), шли много пешком по Пскову. Отец Иоанн (Крестьянкин) кланялся почти каждому человеку, здоровался… Дошли так до епархии. В епархии в гараже была комната, где мы ночевали. В самый Троицын день у меня было рукоположение уже в священники, диаконом я был 10 дней. И вокруг престола меня водил отец Иоанн (Крестьянкин). Потому что остальным надо было петь – у них были голоса. Так что отец Иоанн (Крестьянкин) вокруг престола меня вел. Я потом бухгалтеру говорил, Нине Владимировне, что так вот случилось, а Нина Владимировна тогда сказала: это не случайно, это Промыслом Божиим. Впоследствии я ездил к отцу Иоанну (Крестьянкину) часто очень, особенно когда был на первом приходе.

«Трезвый» камень старца Николая

Отец Иоанн и ко мне приезжал в Дновский район, в село Белое, на Рождество Пресвятой Богородицы. Народу много у нас собиралось. Но крыши были плохие, текло. И мы в храме ставили ведра, где подтеки были через чердак. А в ведра ставили веники, чтобы не слышно было, как вода стучит. Потом, конечно, справили крышу, и храм стал одним из лучших и известных.

Отец Иоанн, отец Николай – они были трезвенники, бессребреники – деньги не брали. Когда надо было дать деньги за проезд или что-то такое еще, то отец Иоанн не брал, и отец Николай тоже.

У отца Николая около стенки, там, где он жил, в огородике, был небольшой камень. И у кого спиртное было, он брал бутылку и разбивал об этот камень. Однажды его родственник говорит: «Отец Николай! Я же свой» А он: «Да, свой. И я тебе свой». И разбил бутылку.

Очень простые были, экономные. Старец отец Николай экономил даже бумагу. У меня сохранились его письма и другие документы, где он записывал. Очень экономно бумагу использовал, и одежду тоже. В заплатках был. Брюки в заплатках. Как-то его – он уже пожилой был – поощрили, отправили то ли в Москву, то ли на юг куда-то. И его заметил кто-то из правительства, Косыгин, что ли. И говорит: «Вот у нас какое государство, что и духовенство имеет право лечиться». Отца Николая тогда попросили подрясник снять. А как увидели его брюки, что очень много заплаток везде, ему говорят: «Ладно, не надо». Так он в подряснике и ходил.

Крестный ход… вокруг вокзала

Станция Дно в наше время

У нас не было Чаши большой, только была небольшая. Я говорю: «Отец Иоанн! Нам нужно побольше Чашу, потому что народу много будет». Отец Иоанн тогда у отца Серафима из Лазаревской церкви попросил сосуды, чтобы взять с собой. А на станции «Дно» была комнатка: когда рано прибудешь туда, там и останавливались, и ночевать там можно было. И вот отец Иоанн на станции «Дно» стал искать эту комнатку для проезжих пассажиров. А «Дно» – станция узловая. Они тогда с Василием Васильевичем, тенором из Петербурга, были… Пришли на вокзал, стали искать эту комнату. Идут-идут, обошли весь вокзал. Отец Иоанн (Крестьянкин) и говорит: «Вот, с сосудами обошли крестным ходом вокзал».

Был еще прекрасный человек – отец Анатолий, иеродиакон. Он с одной рукой был. А ремень монашеский так крепко затягивал, что палец не просунешь. Всегда он ходил с мешком через плечи, а в мешке были книги. У отца Анатолия я переодевался, останавливался всегда. Он знал людей, что в деревнях жили, и они его знали. В детстве к нему очень придирались те, с кем он жил: и не так свечку взял, и другое… Всё придирались к нему.

В «горячих точках»

Главный командующий ВДВ сказал: есть, мол, священник во Пскове. Я сразу готов был лететь. И мы летали в Чечню, в Югославию, когда там бомбили, в Сирию – там очень хорошо к нам относились. Мы разоблачили СМИ, которые везде вещали, что сирийцы употребляют газы. И родственники моих знакомых из Москвы спрашивают: «Как вы там среди газов себя чувствуете?» А газы не успели подвезти, их везли только – сейчас я не помню, через какие страны, но бывшего социалистического лагеря, по-моему. Они не довезли эти газы, а уже распространили везде о них. И нам пришлось это разоблачить. Тогда всё хорошо обошлось.

Народ Сирии очень хорошо к нам относился. Я с этим крестом был, они его видели… Там мусульман много, но мусульмане и христиане как в одной семье живут. Даже было так: в одной мусульманской семье родился ребенок, и в тот же день меня пригласили в эту мусульманскую семью благословить их ребенка. Я пошел. Были рады, когда видели священника.

Я в Чечню свез, наверное, около тонны бумаги, чтобы ребята письма домой писали

Сейчас вспоминают, как я был в Чечне или в других «горячих точках», что для ребят это была радость. Я в Чечню свез, наверное, около тонны бумаги, чтобы они письма домой писали, и показал, как конверты делать. В Сирию тоже с гуманитарной помощью ездили. Тоже возили туда продукты, и детям, конечно… Опасались очень, чтобы меня где-нибудь [не убили]… Один сириец все время считал нас, сколько нас человек, чтобы все были на месте. О страхе некогда было думать. Знали, что надо ехать, и ехали, вернее – летели на самолетах туда. Потому что мы чувствовали: мы востребованы там, в нас нуждаются.

Бомбежки видели. Когда в Сербии были, и в Югославии – они не любят, что их югославами называют… Видели, что было сразу после английских бомбежек… Когда туда прибыли, говорили: вот, одну женщину ранило, их, местную. Так что, было, конечно, много всего. А страха не было, потому что некогда. Может, на наш, духовенства, пример и другие смотрели.

Знамение нашего спасения

Однажды вызвали меня в райисполком, секретарь мне говорит: «Вы не должны напутствовать умирающих». А я приходил соборовать – и люди не умирали, а, наоборот, выздоравливали. И я был виноват, что они выздоравливали. Вот такие были сложные времена.

Я светским вопросам уделял внимание, религиозному мировоззрению Пушкина, теме «Пушкин и Церковь». К тому же в то время считали, что Пушкин – это чуть ли не кандидат в КПСС, и приводили разные кощунственные произведения, с чем Пушкин, может быть, и не всегда соглашался. Поэтому я находил всё, что свидетельствовало: Пушкин был верующим. Ведь, когда он был в Святогорском монастыре, он завещал похоронить себя недалеко от алтаря. Он был и отпет. А перед смертью у Пушкина спросили, какого священник позвать на напутствие и исповедь, он говорит: «Любого». Это было на Конюшенной в Санкт-Петербурге, там его и отпевали.

Церковь и государство – всё должно быть в гармонии. Тогда лучший порядок будет

Церковь и государство – всё должно быть в гармонии. Тогда лучший порядок будет. И, конечно, надо бороться с кощунством, насмешками, с тем, что оскорбляет верующих. Как вот на днях было, когда в святом месте грязные ботинки помыли. А потом Кадыров заставил извиниться. Человек должен извинения принести или оправдаться, если он что-то не так сделал. Так и в государстве тоже. Что толку, что расстреливали во время революции, после революции тех, кто не соглашался с коммунизмом? К чему привели? Привели к тому, что Господь победил. Не коммунисты, а Господь победил. У коммунистов столько оружия, и пропаганда была, а у Иисуса Христа ни одного солдата не было. Иисус Христос победил весь мир без единого солдата Своим мученичеством. Потому-то в мире на всех почетных местах воздвигнут крест, а это знамение нашего спасения.