Его жизнь – проповедь любви

В минувшее воскресенье в Валаамском Спасо-Преображенском монастыре простились с тем, кого почитали «душой Валаама». Почти 30 лет архимандрит Мефодий (Петров) встречал на острове гостей. Иногда это были и просто любопытствующие, туристы. Но любовь Христова, что открывалась людям при знакомстве с этим подлинным монахом, многих обращала к вере. Накануне девятого дня по кончине новопреставленного вспоминает собрат, иеромонах Парфений (Шапанов).

У него святые были друзьями

Помню отца Мефодия еще относительно молодым, – никакой седины, он был черным-черным как смоль, худощавым. С южным, подчас даже вспыхивающим темпераментом. То, каким мы его помним уже сейчас, – это результат колоссальной внутренней работы над собой. Он за годы, проведенные в монашестве, просто преобразился. Всю свою огненность укротил в свет. Так что мог уже никого не обжигать, и все ему были рады. И эта радость от его улыбки, радушия была первым впечатлением всех приезжавших на Валаам.

Говорить с ним поначалу, помню, при всей его энергичности и живости восприятия, надо было помедленнее и простыми словами, – иначе он мог не понять. У него даже выражение лица тогда такое, несколько вопросительное часто бывало. Хотя, будучи полиглотом, зная прекрасно македонский, cербо-хорватский, английский, немецкий, французский и итальянский языки, он и русский на этом своем послушании, требующем непрестанного общения с людьми, замечательно освоил.

А в свое время в Россию из Македонии приехал, не зная ни одного русского слова, просто ведомый Промыслом Божиим очутился здесь.

– Ты там хоть кого-нибудь знаешь? – спрашивали у него, спонтанно снарядившегося в путь.

– Да, знаю, – подтверждал.

– Кого?

– Преподобного Серафима и святого Иоанна Кронштадтского.

– Хорошие у тебя друзья. Не пропадешь.

40 дней, чтоб распрощаться с миром. Путь в Россию

Сначала приехал в Свято-Троицкую Сергиеву лавру. Отец Кирилл (Павлов), еще не глядя на него, из-за двери сказал: «Пусть этот македонец остается в Лавре».

Его там поставили помощником знаменитого лаврского звонаря игумена Михея (Тимофеева), хотя трудился он в основном не на колокольне, а озеленяя палисадники обители, – это тоже был один из фронтов ответственности уже старенького отца Михея. Венко (имя отца Мефодия до пострига) так многие из старшей лаврской братии и запомнили всегда радостным, в старом подрясничке с утра до вечера толкавшим тачки по лаврскому двору.

Хотя ранее в миру этот юноша, выучившийся на Родине на инженера-строителя, полагавший, что женится и переберется жить в Италию, бывший даже, говорят, некогда байкером, скорее всего, был весьма амбициозен.

Его потрясла смерть его родного деда Петра, – подвижника, построившего две церкви, молитвенника, 70 лет прослужившего чтецом в храме. Тому был открыт день его смерти, и когда он умирал, его благословение досталось опять же каким-то чудом самому младшему внуку – Венко. Дед ему многое напророчествовал.

«Надо было исполнять», – смеялся потом отец Мефодий. Еще говорил, что он тогда понял, что если праведник умирает, кто-то должен в роду унаследовать это молитвенное служение.

Через 40 дней он уже был в монастыре. Сначала порывался поехать на Афон, но его туда не пустили. И так он оказался на русской земле. Хотя Македонию не забывал, даже ходатайствовал о ней как-то, говорят, перед президентом России В.В. Путиным.

Забота о людях

Когда в 1993 году эконома Лавры, тогда еще отца Панкратия, назначили наместником Спасо-Преображенского монастыря на Валааме, поехал с ним. Так что отец Мефодий из корифеев, поднимавших Валаамскую обитель из руин.

Когда устраивались братские агапы, он всегда отличался необыкновенным юмором, доброжелательностью ко всем. Зная об этих его качествах, о беспримерной общительности, каковой, по его воспоминаниям, обладал и его дед Петр, отца Мефодия достаточно быстро назначили ответственным за прием гостей обители.

Поначалу была еще только старая деревянная гостиница. Номера были обшарпанные, но уже тогда проявлялась какая-то поразительная забота отца Мефодия о людях, – он даже этот скудный быт пытался скрасить: у каждой кровати была тумбочка, на ней белая салфеточка и обязательно бутылочка воды.

Он всех и каждого лично встречал, говорил какие-то добрые слова, благодарил за то, что приехали. Приободрял: «Валаам, – объяснял, – такая земля, вступив на которую, вы откроете и новую страницу своей жизни». Вот такими какими-то простыми речами вселял в людей веру, надежду. И надежда не посрамляла (см. Рим. 5:5).

Миссионерское служение

Не всем из братии была близка и понятна такая всецелая обращенность отца Мефодия к людям мирским. Но батюшка старался жить по любви, по Евангелию.

У него в записной книжке были записаны все дни рождения, дни Ангелов тех, кого он здесь на Валааме в качестве гостей обители встречал, он потом в день праздника или звонил, или сообщение отправлял. Причем зачастую знал еще и о датах памяти уже преставившихся родителей, о днях рождения супругов, детей. Постоянно был на связи, – это огромная дополнительная нагрузка. Но внимательность к каждому человеку, – еще одна из важных черт отца Мефодия.

Иногда кто-то мог и за компанию на Валаам приехать, а отец Мефодий его запомнит, и в важный для того день вдруг возьмет да и позвонит, – это людей еще больше располагало снова приехать, задать свои вопросы. Батюшка так целые беседы вел: «Надо причащаться», – скажет тем, кто, возможно, вообще об этом впервые слышит. Объяснит, что это, как подготовиться. А иные знающие и заерепенятся: «Да, батюшка, мы же не постились!» – «Но вы же “в пути сущие”. Трудности дороги – это и есть ваш пост. А то когда еще приедете? Давайте причащайтесь!»

У многих после исповеди у отца Мефодия и Причастия здесь, на Валааме, менялась жизнь. Люди про него говорили, что встретились в его лице со всеобъемлющей любовью, получили силы жить дальше. Хотя некоторые отходили и озадаченные: «Меня отец Мефодий поругал…» – «Сильно?» – «Да». И это было тем более ошеломительно и действенно – получить вразумление от такого любвеобильного пастыря.

«По уставу нельзя, а по любви можно»

Отвечая за взаимодействие с Вооруженными Силами, я часто привозил на Валаам делегации. Приезжаем, пост идет, летний Петров – не столь строгий, но все равно в тот день, когда по уставу рыба не положена. А каково это с дороги здоровенным таким мужикам, с непривычки-то? «Отец Мефодий, – спрашиваешь, – как быть?» – «По уставу, – отвечает, – нельзя, а по любви можно. Мы будем жить и поступать по любви». Это очень характерные для него слова.

Он потом за эти послабления устава, которые благословлял другим, просил прощения у Бога, может быть, брал на себя какие-то обязательства молиться, самому поститься строже. Постоянное общение с мирскими людьми – это для монаха серьезный подвиг. Это с преподобным, – сказано, – преподобен будеши (Пс. 17:26). А батюшке доводилось много говорить с теми, кто далек подчас и от христианского духа, не то что от монашеского. Но он и много каялся. Со слезами исповедовался.

Как и служил в последнее время всегда – со слезами. У него из сердца постоянно просто изливалась благодарность Богу, такой дар умиления был: он всех и всё, саму жизнь как чудо воспринимал.

Отец Мефодий со всеми мог найти общий язык. Излагал духовные законы самыми простыми словами. Встречает тех же военных: «У вас ведь в армии устав есть? И у нас в Церкви, в монастыре есть. Там что у вас уставом предусмотрено? А у нас вот то-то». И сразу всё всем понятно становилось. Эта его открытость, способность снизойти до понятий собеседника, всегда подкупала. Но чтобы так запросто, на светском языке объяснять Евангельские истины, – это надо очень хорошо знать Евангелие, а отец Мефодий просто жил им. Его жизнь есть проповедь любви.

Кого бы он ни встречал, чтобы он ни делал, это он со Христом общался!

Многие из братии, сотрудников, паломников испытали на себе дар проницательности, если не прозорливости, отца Мефодия, особенно в последние годы. Он дарил тебе книжку, и ты прямо в ее оглавлении видел вдруг ответ на мучивший тебя вопрос. Или он мог передать кому-то конвертик, человек открывал и находил там именно ту сумму, которая вскоре ему по непредвиденным обстоятельствам как раз и требовалась. Отец Мефодий взошел на вершину любви к людям и через него уже Сам Господь мог действовать.

Как же отец Мефодий любил братию! Всем всегда помогал. Это удивительно: все вроде в одном монастыре по единому уставу живем, одно и то же Евангелие все эти годы читаем, даже примерно с теми же сочинениями одних и тех же святых отцов знакомы, а вот как так получается, что один уже весь преисполнен любви, а другие все еще в грязи каких-то страстей буксуют? У любого среди братии спросите, ответим: отец Мефодий для всех нас образец христианской любви.

У него были личные отношения со Христом, живая действенная вера. Кого бы он ни встречал, чтобы он ни делал, это он со Христом общался! И этот отраженный Свет Христов и все окружающие в нем видели.

Наилюбимейший

Все мы осиротели, хотя и приобрели еще одного молитвенника на Небе. Братия, соработники батюшки, чада духовные – все мы верим в то, что он и далее будет поддерживать нас.

Одна из сотрудниц его службы рассказала сейчас, что видела сон. Стоят они с отцом Мефодием на берегу, разговаривают, вдруг появляется Патриарх Алексий II: «Всё, отец Мефодий, пора! Забираем тебя к себе!» В свое время Святейший и рукополагал его во священники, безмерно его любил, как и отец Мефодий просто благоговел перед Первоиерархом, почитал его. И с Патриархом Кириллом они очень друг друга любили.

Да отец Мефодий ко всем, собственно, обращался: «Наилюбимейший…» Сейчас, когда уже у гроба служились панихиды, братия возглашали: «Новопреставленного собрата нашего наилюбимейшего архимандрита Мефодия…» Даже вот такую поправочку в панихидное поминание внесли. И это всё от сердца шло, а не из неких соображений, условностей.

Батюшка всегда к болезням относился по-монашески просто. Не любил лечиться, «тревожить» врачей. «Я отлежусь. Помолюсь, попричащаюсь», – вот и всё лечение. Сейчас в больницу он уже по благословению поехал, когда тест оказался положительным на ковид. И то старался там в подряснике находиться, постоянно читал Евангелие, молитвослов.

Врачи рассказывали: брань у него очень сильная была в последнее время перед смертью, иногда уходил в забытье и тогда видел бесов, кричал, они его обступали, душили (врачи всё это в своих терминах, как могли, пересказывали). Приходя в себя, просил Причастие. По преставлении у батюшки было уже очень благостное, светлое такое лицо. Рядом с ним было очень спокойно, отрадно даже как-то. Все битвы окончены. Войди в радость Господина твоего (Мф. 25:21).