Священная колыбель монашества

13 марта. Начало 3-ей седмицы Великого поста. В мои руки попадает видео раздачи книг в лавре, которую смею называть родной. По сравнению с остальными событиями последних недель это незначительный эпизод из известной неутешительной хроники. Библиотека раздает свое имущество, тщательно собираемое и хранимое. Опустевшие полки, небольшая очередь из благочестивых мирянок и семинаристов. Кто-то ходит среди перебранных стеллажей, уже утративших добрую долю фонда. Книги раздают, чтобы они не остались бесхозными, чтобы еще выполняли свое великое назначение.

Библиотека раздает свое имущество, тщательно собираемое и хранимое

Среди этого суетливого вечернего действа вижу давнишнего заведующего библиотекой – этот монах своими руками помогает разбирать достояние вверенной ему библиотеки. Тяжелое зрелище, хоть и одно из целого ряда подобных. Какую-то пронзительную боль оно вызывает в душе. И не просто из-за сочувствия... Я знал эту библиотеку другой. Скажем, вот тот шкаф, к которому имел возможность сам подходить и искать книги для бакалаврской. Здесь были отменные издания – редчайшие, по богословской мысли ХХ века. Чуть поодаль стеллаж с раритетными книгами дореволюционной печати – в основном богослужебные книги. У них был особый запах священной старины. На видео эти полки уже пусты – какую-то сиротливо забившуюся в угол книжечку досматривает семинарист. Остальное, наверное, уже вывезли монахи в скит. Или раздали. Камера поворачивается – на прежнем месте, в полукруге окон, стоит стол, за которым мне когда-то вдохновенно писалось. Помню эти мгновения, словно то было вчера – за окнами осенняя киевская погода и лаврские улочки в пожелтевшей зелени. Виднеются купола и кресты. В библиотеке тишина. Рядом – книги, которые свободно можно снять с полки, просмотреть, выбрать нужное. Что-то можно взять в келлию – так мы называли комнаты в семинарском общежитии. Первая дипломная работа – хочется написать обо всем, чувствуется какой-то особый творческий порыв. Так здорово выстраивать книжные мысли в одну гармонию собственного сочинения!

Архимандрит Силуан (Пасенко) Видео обрывается, а с ним и мои воспоминания. Лавра так много оставила в душе! Даже посредством таких крохотных эпизодов. Утратит ли она свое живительное, освящающее, назидательное свойство с приходом богоборцев? Уйдет ли из истории, как нечто временное? Верю, что нет. Это незыблемый удел Богородицы. Как гласит лаврский афоризм: «Монастырь – в пещерах». Обитель стоит неусыпными молитвами преподобных. Небесным заступлением лавра преодолеет нестроения, о чем свидетельствует ее тысячелетняя история. Для меня же самого есть еще один аргумент нерушимости священной сути Киево-Печерской обители. Он подсказан семью годами жизни в монастыре, плодом которых стал монашеский постриг.

Жизнь в лавре для меня началась с семинарской скамьи. Это был непростой, но, как сегодня можно судить, исключительно важный опыт. Первый год пребывания в стенах обители сопровождался непрестанными искушениями. Тяжело давались послушания: работа казалась чрезвычайно тяжелой и отвлекающей от занятий. Много болел. Одним осенним вечером подхватил воспаление легких. На пневмонию наложился гайморит. Администрация семинарии уже собиралась отправить меня в академический отпуск, но как-то удалось продолжить учебу. Стоит ли говорить, что жизнь монастыря будто проходила мимо? Хотя и посещались лаврские богослужения и даже какие-то монастырские мероприятия. Но их осмысление не поспевало за стремительностью времени.

Небесным заступлением лавра преодолеет нестроения, о чем свидетельствует ее тысячелетняя история

Испытания продолжились и в следующие 2 года. Они стал судьбоносными: впервые со всей остротой возник вопрос выбора в духовной жизни. Смогу ли поступить как христианин: побороть гнев, гордость, обиду? Это было сродни тому искушению, о котором как-то написал Патриарх Сербский Павел. В годы семинарии, как мне стало известно позже, у него возник сокровенный вопрос, не ответив на который он мог уйти из духовной школы. И все же нашел ответ. Ко мне ответ на боль и терзания пришел на небольшом братском кладбище у храма Рождества Пресвятой Богородицы. Того самого, который был построен на месте первой деревянной церкви Киево-Печерского монастыря. На Дальних пещерах. В небе уже загорались звезды, а внутри наступила ясность. Утешение и спокойствие. До конца своего пребывания в монастыре я больше ни разу не болел. А тот, кто послужил причиной испытания, скрылся из виду. Буквально исчез.

Фреска в Киево-Печерской лавре В том же году Господь послал духовника. Это было счастьем. В то же время перестали болеть ноги за богослужениями – стал все меньше отвлекаться. Однако жизнь по-прежнему не отличалась от общепринятой в семинарии: рядовые и общеобязательные службы, послушания, посещение пещер преподобных, выходы в город, общение со сверстниками. Более того, целью всего представлялось пастырское служение в белом духовенстве – никак не монашество. Это неоднократно проговаривалось в общении с ближайшим другом – еще одним даром, ниспосланным лаврой, семинарией и молитвами родителей. Впрочем, тогда же духовник благословил изучать житие преподобного Силуана Афонского, что вкупе с Древним Патериком стало любимым чтивом. Еще одно утешение: поездка от Академии на Святую Землю, в Иерусалим, на Пасху.

Четвертый год, заключительный в семинарии. Та самая чудесная пора написания бакалаврской, знакомства с лаврской библиотекой. При этом каких-то широких знакомств с братией монастыря не заводил и как-то даже не искал. Все чаще хотелось подойти к мощам преподобного Григория Чудотворца на Дальних пещерах. Именно к его раке в уголочке за пещерной церковью. Зная обычай приветствовать святых «Христос воскресе!», так и делал. Получалось, что молитва у раки становилась сродни общению. Святой безмолвно все выслушивал. В тот год, в те мгновения преобладал какой-то подъем, радость. Удавалось чаще исповедоваться. Господь послал послушание преподавателя на катехизаторских курсах в лавре. Удивительное зрелище: в конце рабочего дня в монастырь приезжали люди, чтобы несколько часов, до позднего вечера, посвятить занятиям. В одной тесной аудитории собиралось по 20–30 человек. А таких групп было несколько на параллели. Помню глаза тех людей, их нескрываемый интерес, устремленность к Церкви. Они были для меня назиданием. Так шел учебный год, а с ним и семинарская жизнь... Выезжая на каникулы, начинал ловить себя на мысли, что не хочу покидать лавру.

Казалось невероятным молиться в пещерных храмах, освящённых молитвами преподобных

Магистратура. Два года после семинарии. Соответственно – пятый и шестой годы жизни в обители. Так получилось, что стал иподиаконом и сотрудником Киевской Митрополии. Время было неспокойное – Майдан 2014 года. Помню, как, неся послушание в Информационно-просветительском отделе, приходилось в Интернете бороться с тоннами грязи в адрес Церкви. Ранний подъем, в 4 утра, вдохновенное написание конспектов, посещение служб в лавре и городе. Казалось невероятным молиться в пещерных храмах, освящённых молитвами преподобных. Это ярчайшие воспоминания о том времени. Сам собой сложился обычай молитвенно обращаться к каждому святому из пещер, как ранее к преподобному Григорию. Их имена врезались в память. «Преподобне Несторе Некнижне, вразуми духовной грамоте!» – «Отче Зиноне Постниче, научи поститься!» Службы в Трапезном храме помнятся теплотой стен, намоленностью, архитектурой русской церкви, дивными монашескими и студенческими хоровыми пениями. Знакомство с наместником, глубоко верующим и заботливым пастырем, и братией по роду службы. Впрочем, это не уступало и общению с однокашниками по Академии. С ними сподобился впервые посетить Афон. Во всем чувствовался особый Промысл. Неслучайность, если можно так выразиться. Пришло осознание важности послушаний, физического труда, Устава. Особенно – молитвы. К тому времени получил благословение молиться по четкам, хотя и расценивал это не как преддверие монашеского пострига, а как полезное делание. Лавра вспоминается, как любящая мать. Она давала в меру все то, что нужно было. И, конечно, в свое время. Однако снова хочется оговориться: жизнь в обители сопрягалась с выходом за ее пределы. В то время заочная учеба в университете побуждала к тому волей-неволей. К слову, и это было по благословению. Еще один важнейший урок жизни в монастыре.

Аспирантура. Первый год и семилетие жизни в обители. Конечно, за это время были и каникулы, и выезды за пределы монастыря, и все же с каждым годом они были все короче и короче. Возник вопрос, смогу ли всецело отдаваться службе в Церкви, если женюсь. С ним уже несколько раз ездил на Афон, подходил к Печерским преподобным. Получал ответ. Снова задавался вопросом. Впрочем, никакой сложности этот вопрос не представлял, как сейчас становится ясно. Он нуждался в перепроверке. Тщательной перепроверке и честности. Постриг совершался в Дальних пещерах. Имен не выбирали – постригалось несколько студентов академии. Знали обычай, что постриг, хоть и совершается в монастыре, но следует академической традиции – нарекать в честь святых выпускников. Услышал над собой имя Силуан, в честь Силуана Афонского. Это было исключением из правила, по случаю 1000-летия русского монашества на Святой Горе. Имел радость хиротонии в Крестовоздвиженском храме лавры, где обычно молится братия; служил сорокоуст в монастыре, с монашествующими. Не забуду доброты духовенства, которое принимало нас, как родных братьев. Примечательно, что свой первый акафист Успению Пресвятой Богородицы, как иеродиакон, я совершал в паре с другим иеродиаконом. Им оказался тот самый человек, который был причиной тяжелых искушений в первые годы жизни в лавре. Обитель стерла острые углы самости и Промыслом Божиим устроила все наилучшим образом.

Обитель стерла острые углы самости и Промыслом Божиим устроила все наилучшим образом

Хотя волей Божьей мне пришлось все же покинуть лавру для пастырского служения, чувствую себя ее воспитанником – от первых суровых уроков послушания до радости молитвы в алтаре пещерного храма или Успенского собора. Обитель очень живо видится как колыбель монашества, удел Богородицы, который неведомыми путями воплощает Божий Промысл. Лавра – это духовный феномен, который появился не по человеческой воле, но Господней, и будет существовать по своим духовным законам вопреки всякой мирской суете. В лавре видится всепобеждающая сила, которая способна воздействовать на самый неприступный оплот человеческого существа – его сердце. По этой причине убежден и верю, что духовный монастырь, тот, что в пещерах – не отнять у Церкви, не закрыть, не засыпать. Даст Бог, будем достойны, сподобимся вящей славы преподобных еще в наше время, на Киевских холмах, потому что непреложны слова Евангелия: «Блаженны кротцы, яко тии наследят землю» (Мф. 5, 5).