Иерей Алексий Шустин: «Страх перед Православием – искусственный»

Священник Алексий Шустин, директор Русской классической школы на Сахалине и руководитель «Софийского центра русской культуры и духовного просвещения» в Южно-Сахалинске и Корсакове, объясняет, почему русские дети имеют право на знакомство с культурой и верой собственного народа.

Иерей Алексий Шустин и творческий коллектив центра «София»

– Чем обосновано присутствие Центра русской культуры на Дальнем Востоке?

Мы школа русской культуры. Но в нашем понимании оторвать Православие от русской культуры невозможно

– В нашем регионе создание такой школы очень нужно ввиду отдаленности от основных памятников русской культуры и православных святынь. Мы не являемся в строгом смысле конфессиональной школой, потому что есть определенный набор требований к такой школе: духовник, регулярная исповедь и родителей, и детей, молебны, школьный храм. У нас ничего этого нет. Мы скорее школа русской культуры. Но в нашем понимании оторвать Православие от русской культуры невозможно. И в этом отношении, с одной стороны, из-за того, что первые ученики и родители, пришедшие к нам, были православными, для нас как-то естественно было, чтобы была молитва перед началом обучения, перед едой. Мы решили от этого не отступать.

Однако мы понимаем, что классическая православная школа без поддержки и спонсорства не сможет существовать. А мы на самофинансировании. Авторитет еще приходится зарабатывать. Поэтому сейчас к нам приходят люди разного мировоззрения, которые хотят просто учить детей по более хорошей программе или отдать в класс, где не 40 учеников, а максимум восемь-десять. Мы особенно не подчеркиваем эту свою особенность: да, директор – священник, мы христиане, но это не значит, что другие дети не могут с нами учиться. Если люди к нам приходят, значит, они уже что-то видели, что-то читали о нас, то есть ни русская культура, ни Православие им не чужды. Они примерно понимают, что у нас есть какая-то своя особенность, и ничего против нее не имеют. Были поначалу родители, которые удивлялись, переживали, что на ребенка такая обстановка будет оказывать давление. Мы постарались как-то успокоить родителей. Я понимаю их: христианство – та культурная среда, к которой они себя не относят. Но они как-то перебороли себя, у нас остались, четыре года с нами прекрасно отучились и очень довольны. Этот страх все-таки искусственный. У нас нет такого, чтобы люди убегали из школы – мол, здесь какое-то мракобесие. Возникают другие проблемы с родителями, но такой никогда не было.

У нас в сетке из специальных предметов только «Основы православной культуры», но этот предмет есть везде. Но поскольку программа по словесности строится на учебниках Ушинского, то там добавлять ничего не надо. Ушинский формирует целостное православное мировоззрение. Кроме того, в течение учебного года мы следуем за церковным календарем – Покров, Рождество Христово, Пасха, не только знакомим ребят с народными традициями, но и раскрываем смысл праздников. Жаль, до Троицы мы в учебном году не доходим, как и до других летних праздников, но все-таки рассказываем о них. Таким образом, ребята не чужие в Церкви, им не чужда русская культура: наших классиков они читают со знанием дела, а на родную историю смотрят с уважением.

– Извечная беда – смесь псевдонародных традиций выдавать за истинно православную культуру. Ваши ученики знают, что участие в церковном празднике не подразумевает обязанность бросать крашеные яйца к небу, «чтобы все было хорошо», и «безобидные» гадания на Святках?

– А еще мы на Благовещение Пресвятой Богородицы в храме птичек на волю отпускаем. Дети знают эти традиции и любят их. Они – лишь радостное сопровождение церковного праздника, смысл которого им рассказывают учителя. Так им гораздо легче запомнить и сам праздник. Девизом деятельности Софийского центра является фраза философа Ильина:

«Моя философия – простая, тихая, доступная каждому, рожденная главным органом православного христианства – созерцающим сердцем, но не подчеркивающая на каждом шагу своей “школы”. Евангельская совесть – вот ее источник. Кто ее почувствует и примет, тот сам пойдет в Православие».

И вот это для нас и во всей моей работе является ключевым посылом. Не надо подчеркивать в каждом моменте, что мы православные, кричать об этом. Надо действовать как православные, жить во Христе.

И для нас это принципиально: мы даем детям радость от соприкосновения с Православием, с православной культурой. А дальше личный выбор. И он все равно будет – не сейчас, а потом, в четырнадцать, пятнадцать, восемнадцать. Я считаю, что даже в православной семье воспитать православного человека – чрезвычайно сложная задача. И мы не должны себе ничего приписывать. Можно быть искренне верующим человеком, но не достигнуть успеха в воспитании. Ребенок проходит свой путь к вере.

Если не ошибаюсь, у преподобного Серафима Вырицкого сын вырос неверующим человеком. Ну, как так могло быть? Это выбор, свободный выбор человека. Его не передать по наследству. Ребенок все равно в определенный период жизни будет проверять: а все ли, что мне сказали родители, – правда? Это моя личная вера, или она мне дана как некое наследие? А это мое наследие? Это проблема Тараса Бульбы: два сына, один принимает это лично, как свое. А второй хочет осознанно от этого отторгнуться. Много зависит от внутреннего склада. Это не значит, что он совсем потерян. Может, действия Тараса Бульбы не совсем оправданы с педагогической точки зрения: стоило бы подождать, и сын-отступник вернулся бы. Бунт пройдет. Когда прорастет заложенное – это уже другой вопрос. Может быть, придется долго ждать. Господь всем желает спастись.

Я абсолютно уверен, что создать такую систему воспитания, когда 100% воспитуемых будет православными, невозможно

Но я абсолютно уверен, что создать такую систему воспитания, когда сто процентов воспитуемых будет православными, невозможно. Для этого надо видеть святую жизнь рядом. Это не педагогика, это святость. И даже рядом со Христом был Иуда. «Один из двенадцати – Иуда» – это не статистика, а горький опыт. Поэтому мы ни на кого не давим. Мы просто даем возможность людям встретиться с русской культурой, с Православием, ведь подлинная русская культура, живопись, литература только о Христе и говорят, призывают, ведут к Нему. Мы на двунадесятые праздники все равно ходим в храм вместо двух первых уроков. Дети православные причащаются, другие это видят. Для них это жизнь. Их никто не заставляет. Хочешь – идешь, не хочешь – не идешь.

– То есть нет казенщины, формализма, которые были, увы, типичны для духовных семинарий XIX или ХХ века? Когда внешне православные духовные школы стали поставщиками террористов, рассадниками богоборчества?

– К нам могут прийти (и приходят) разные дети. И родители понимают, что никакого насилия не будет. Но, видя вот эту жизнь, они через год-два начинают молиться. А поскольку им всё объясняют, они начинают делать это в той или иной степени осознанно. Они берут благословение у священника, когда его видят. Никто никого не заставляет, повторяю. Но саму традицию впитывают.

– Но это не конформизм? «Иду, потому что друзья идут».

– Все может быть. Дети же не лишены никаких взрослых грехов. Но на определенном этапе то, что я умею молиться, может стать моим личным выбором. И пусть у ребенка лучше это будет, чем этого не будет. Я не вижу в этом проблемы.

– Вы как священник сталкивались, наверное, с тем, что бывший алтарник-ангелочек, милый чтец превращается со временем, взрослея, в…

– Конечно. У меня у самого шестеро детей, и я могу только о них молиться.

Роль и задача родителей – жить правильной жизнью и научить этому ребенка. Если родители живут правильной жизнью, ребенок это видит. Конечно, обязательно наступит период, когда кто-то будет для ребенка важнее, чем родители. Через это проходят все: часовые ежедневные споры с родителями, постоянный протест. Нам, родителям, важно понимать, что с ребенком нужно разговаривать. Не только личный пример важен. Важно ни в коем случае не терять контакт с новоявленным «протестантом». Не должно быть, что вот, «ты неправ – так иди ж от меня». Разговаривай с ребенком, объясняй ему, а он вырастет и примет для себя какие-то решения. Не упускай его. Все время сохраняй диалог. Поскольку у меня шестеро, я знаю, что, во-первых, у всех разные характеры, во-вторых, дети все равно начинают на определенном этапе брыкаться. И главная задача – сохранить с ними отношения. Чтобы они могли подойти, поговорить с тобой и не бояться. Хотя я, наверное, все равно авторитарен, но с детьми контакта стараюсь не терять.

Дети все равно на определенном этапе начинают брыкаться. И главная задача – сохранить с ними отношения

Вот пример, реальная история о силе родительской молитвы. Одна мама переживала за сына, связавшегося с дурной компанией. Друзья приехали за сыном на машине, чтобы отправиться на очередные «подвиги», а она не хотела отпускать. Вышла, сказала: «Не благословляю», – и перекрестила машину. И машина не завелась, пока он из нее не вышел. И ребенок понимает, что есть что-то другое, посильнее и поважнее, чем твои сегодняшние губительные «хотелки».

А в другой священнической семье отец говорит: «Ты можешь это сделать, но я тебя не благословляю». То есть дети получают свой первый опыт, что значит поступить без благословения родителей. Это очень важный опыт. Мы с супругой воцерковлялись в храме прп. Серафима Саровского на Серафимовском кладбище у отца Василия Ермакова. Мы знали и хорошо понимали, что у батюшки была традиция. Когда ему говорили: «Батюшка, благословите!» – он: «Да не надо». А ему: «Батюшка, ну тут вот то-се, пятое-десятое» – «Ну, попробуйте». Вот если он так говорил, то этого точно делать было не надо. И у детей вырабатывается такое: если родитель тебе запрещал, а потом разрешил, потому что ты его доконал, то добром это для тебя не кончится. Ты попробуешь, конечно, но добра большого от этого не жди.

Тут, конечно, нужно понимать, что родительская власть бывает неразумной. Мы начинаем иногда искрить по разным поводам. Единых рецептов на самом деле нет ни для какой семьи: все мы разные, рецепты, соответственно, тоже. Семья живет по-разному, и деятельность у родителей разная, и занятость разная. И мы живем в тех условиях, которые у нас есть. Некоторые пишут: «Меня воспитывал свет из-под двери кабинета отца», с которым ребенок, по сути, редко общался, почти никогда его не видел. Отец все время занимался научной деятельностью. Но само присутствие отца как некоего символа и то, что он все время трудился, его воспитало. Но это должен быть определенный характер у ребенка. А другой скажет: «Я без тебя вырос, ничего не знал, мимо меня все прошло», – и будет совершенно по-другому. Нет единого рецепта в воспитании, в педагогике. Поэтому нужно находить подход к каждому ребенку, понимать, что где-то строгость нужна, а где-то мягкость. Мы в школе пытаемся что-то сделать, но мы в начале пути.

– Ваша школа невелика в отличие от привычных нам учебных заведений, где в классе по 30–40 человек.

– Да, школа очень маленькая сама по себе. Учителя имеют очень большую нагрузку, у нас нет полного штата – администратор, бухгалтер, педагог-психолог. Педагоги выполняют разные функции. Мы стараемся быть одной командой. Но школа растет, и сейчас нам необходимо обрастать специалистами, которые будут заниматься отдельными областями. Например, администратор нужен, нас уже сорок человек. Мы с Анной Юрьевной, завучем, уже не справляемся с административными функциями, и нужен тот, кто будет заниматься договорами, родителями, финансовыми вопросами. Это все сложная, большая работа. Нужно распределять детей на дополнительные занятия: у нас помимо основных уроков есть еще девять кружков. Живопись, творчество, шитье, фольклор, робототехника, 3d-моделирование, каллиграфия, рукопашный бой. Рядом с нами находится школа олимпийского резерва по беговым лыжам, поэтому дети также ходят туда как на физкультуру. Мы пытаемся создать для детей такую среду, в которой они могут находиться с хорошими педагогами, развиваться в любых областях, которые им интересны. Чтобы у ребенка была цельная среда, в которой он мог бы воспитаться.

– Заканчивая обучение в вашей школе, ученик приходит в обычную. Сейчас это 7-й класс. Не бывает у ваших воспитанников шокового состояния, когда они из, скажем так, «тепличных условий» попадают в обычную суровую жизнь обычной школьной программы?

Когда ребенок переходит в обычную школу, у него все равно остается определенный стержень, неприятие определенного поведения

– Не нужно ни идеализировать нашу школу, ни представлять обычную чем-то ужасным. Во-первых, я не могу сказать, что у нас идеальные детки. Они приходят из обычных семей, где смотрят телевизор, играют в абсолютно ужасающие игрушки. И только постоянная работа с родителями приводит к тому, что родители постепенно понимают: не надо ребенку давать такую вседозволенность. И если родитель понимает, что ребенок попал в нашу среду, где есть возможность сократить время с гаджетами, его интерес к просмотрам чего-то деструктивного, провести ревизию того, во что он играет дома, то это приводит к положительным результатам. Родители осознают, что ребенок учится в совершенно ином пространстве. И это позволяет самому ребенку заложить некие основы поведения, личных интересов. И, естественно, в другую среду он попадает в другом возрасте. У нас есть дети, которые после 4-го класса пошли в обычную школу. Кто-то остался с нами на 5-й, 6-й, кто-то нет. Мы интересуемся, как они устроились в других школах. И они втягиваются. Все равно у ребенка есть определенный стержень, неприятие определенного поведения. Например, отношение к сквернословию: «Я не привык материться, мне это чуждо».

– С болью наблюдаешь, как дети попадают во взрослую жизнь, не минуя, увы, ее грехов.

– В любом случае нельзя предаваться унынию. Недаром в наших молитвах мы говорим о грехах юности. Мало кто минует эту участь – их единицы. У нас, вон, ставленников не найти, у которых такая биография, которая позволяет по канонам принять священнический сан. Да, к сожалению, это беда современного времени. Но наша-то задача – переродиться, стать другими. Если бы Господь наказывал нас за каждый грех, уже бы никого из нас не было. Мы жили бы в пустом мире. Родителям надо обладать разумом. Понимаете, я с 18 лет руководитель – так сложилось. Это опыт, который никуда не денешь. Я работал в очень разных условиях и всегда с теми людьми, которые у тебя есть, а не с теми, которые тебе нужны. То есть собрать команду людей, которые тебе нужны для выполнения какого-то дела, очень сложно, практически невозможно. И ввиду этого ты понимаешь, что люди будут совершать ошибки. Вот ты берешь этого человека и знаешь, какие он будет совершать ошибки. Более того, у тебя не всегда будет возможность помочь ему эти ошибки исправить. Но ты должен жить в тех условиях, с теми людьми, которые у тебя есть. Чем, спрашивается, ты лучше Бога, который терпит наше несовершенство?!

– Как меняются поколения, по вашим наблюдениям?

– Возьмем самую простую сторону – материальную. Зарплату, например. У нас сейчас в школе (я имею в виду школу вообще) очень хорошая зарплата: поддержка молодых учителей, льготы, пособия и тому подобное. А молодежь, мне кажется, капризничает: «Туда пойду – туда не пойду». Честно говоря, для меня это странно: вы еще ничего не сделали – чем обоснованы ваши претензии на высокое жалование, которое по праву получает работник с огромным опытом и стажем? В наши годы, чтобы дорасти до какой-то зарплаты, нужно было «пахать». И тогда, через 5–10 лет, выйдешь на какой-то уровень. А тут – только выходишь из института, а тебе все на блюдечке… В бизнесе заработать 90 тысяч – еще надо потрудиться. Надо иметь квалификацию, что-то знать, что-то уметь. А ты приходишь после колледжа, не то, что после института, и тебе платят подъемные, тебе платят по высшей категории без разряда. И ты еще возмущаешься. Есть и обратная сторона. Ну, молодежь сейчас хочет сразу хорошо жить – жилье, машину, всем обзавестись.

– В 1990-е годы после окончания института я работал в сельской школе. Вот там хорошо было! Кризисы каждый день, продукты «под запись» в тетрадку в магазине. Аванса хватало на две рыбины трески. Романтика. Но, знаете, ничуть не жалуюсь. Очень светлое было время.

Наша задача – показать детям, что есть Тот, Который выведет их из любых испытаний

– В том-то и дело: все равно мы при этом радовались жизни и работали. Я в 1998 году бизнес открыл, как раз после 17 августа. Сел в самолет, а когда на утро приземлился, те деньги, которые у меня были, уже превратились в ничто. Приземлился во всех смыслах. Мы действительно жили в других условиях и ничего не ждали от «дяди», никакой стабильности не было. Поэтому, если ты готов к изменяющимся условиям, – трудись. А сейчас мы вырастили поколение, которое привыкло к стабильности. Может быть, они готовы трудиться, но не как мы, не на любых условиях. Это не хорошо и не плохо, это просто данность, с которой мы должны считаться и работать. Наступит время, когда и нынешние дети поймут справедливость пословицы насчет котов и масленицы, будьте уверены. Ни одно поколение не миновало этого за всю историю человечества. Наша же задача, я считаю, – показать детям, что есть Тот, Который выведет их из любых испытаний.