Монашество
 |
| Владимир Троицкий с товарищами по Московской Духовной Академии |
Монашество, как уединенное предстояние
человека пред Богом, связано с наиболее глубоким и
сокровенным аспектом существования личности. Есть люди,
с самого рождения предназначенные служить
непосредственно Богу и словно невидимой стеной
отгороженные от мира. Таким человеком был Владимир
Троицкий. Он не сомневался в своем монашеском
призвании, отнюдь не очевидном для окружающих: его
душевная одаренность и внешняя красота, веселость и
общительность могли ввести в заблуждение относительно
внутреннего устроения и соответствующих жизненных
установок. Каким же было это устроение, что можно
сказать об основных чертах «внутреннего
человека» Владимира Алексеевича в связи с его
приходом к монашеству? Главной из этих черт была
исключительная врожденная душевная чистота, самым
верным признаком которой было естественное и радостное
следование добродетели вместе со страданием от
неизбежного для всякого человека греха. Описание
соответствующих переживаний весьма часто встречается в
работах Троицкого, и очевидно, что речь при этом идет о
его собственном экзистенциальном опыте. «Жизнь и
совершенствование личности в Церкви несет с собою
счастье и блаженство. Не как внешняя награда подается
это счастье и блаженство, а является как бы внутренним
и непременным следствием самого совершенства, ибо мы
утверждаем тождество добродетели и блаженства, сама
добродетель есть блаженство, а грех есть
страдание»; «Как с грехом неразрывно
связано его следствие– страдание, так с
добродетелью соединено блаженство»– в
подобных признаниях засвидетельствована чистота и
святость Божиего избранника. Благодаря такой особой
врожденной душевной чистоте Владимир Троицкий не
подпадал грубым соблазнам мира. Его монашество, вообще
его аскеза были достаточно своеобразными: ему не было
нужды полностью замыкаться от внешнего мира. Но от
созерцания – и порой восторженного – твари
он как-то очень естественно и почти незаметно переходил
к прославлению Творца. Глубокая религиозность как бы не
позволяла ему задерживаться на видимом и проводила
сквозь него. Красота зримого мира была для него
отблеском Божественного совершенства; уродство же,
грех, безобразие не могли осквернить его прекрасной
души, хотя встреча с ними и причиняла ей страдание. С
врожденной душевной чистотой соединялась природная
веселость владыки. От собственного опыта им написаны
такие, например, строки: «Есть на земле носители
торжествующего христианства, всегда радостные, всегда с
пасхальными песнопениями на устах, и лицо их, как лицо
Ангела». Духовное веселье временами, видимо,
переполняло его. Оно присутствовало даже в его
богословских полемических работах; владыка сохранил его
и в тяжелейших условиях Соловецкого лагеря. При этом он
«учил» этому веселью тех, кто им не был
одарен: «Иларион любил говорить, что насколько
христианин должен осознавать свои грехи и скорбеть о
них, настолько же он должен радоваться бесконечной
милости и благости Божией и никогда не сомневаться и не
отчаиваться в своем жизненном подвиге», –
пишет Волков. Эта склонность к неотмирному веселью еще
молодого владыки заставляет вспомнить о преподобном
Серафиме Саровском.Некоторые люди приходят к
монашеству, пройдя через бездну греховного опыта:
испытав ужас перед страшной реальностью «пучины
греха», они вступают на стезю покаяния. Путь к
монашеству Владимира Троицкого был другим. Безупречный
в жизни человек, обладавший особым стремлением к
совершенству, он мог духовно возвысить и освятить свою
личность, лишь всецело посвятив себя Богу. Избрание
пути монашеского было почти естественным для него, он
не стремился ни к каким особым подвигам: аскеза была
его привычным состоянием. Такому человеку трудно было
себе представить, что какой-то христианин может иметь
иное внутреннее устроение. И здесь примечательна его
работа «Единство идеала Христова», в
которой он словно не желает видеть разницы между
монашеской и мирской жизненными установками.
Перед принятием монашества Владимир Алексеевич писал своим
родным: «Простите меня, дорогие мои, за все мои
преступления против вас, ведомые и неведомые… Земно
кланяюсь вам и прошу забыть все злое мое. Помолитесь за
меня, особенно 28 вечером (около девяти часов), когда
будет в Параклите мое пострижение в монашество. Иду в путь
свой светло и с радостью. Теперь уже томлюсь, –
скорее бы загородиться от преследующего меня по пятам мира
черными одеждами. Прошу вас всех не отвращаться от меня и
впредб своею любовью. Простите!» О своем постриге в
скиту Параклит владыка писал через месяц: « Итак,
вот уже почти месяц, как я монах. Много пережито, много
перечувствовано. Будто какая высокая волна подняла меня,
да и до сих пор не опустила. 28 марта в Параклите
состоялся мой постриг. Что я пережил, не умею рассказать,
но после почувствовал себя помолодевшим, совсем мальчиком.
В духовной радости пробыл пять дней в храме. Вернулся в
Академию, но еще до сих пор не вернулся к своим прежним
делам. Началась Страстная, Пасха… Все это в
нынешнем году для меня было особенное. В Великий Четверг
впервые прошел царскими вратами – посвящен в сан
иеродиакона и начал ежедневную почти службу, которая
каждый раз доставляет мне великое утешение. В прошедшие
дни моего монашества я переживал преимущественно чувство
радости и душевного мира. Что я теперь духовный, это меня
почти не удивляет: как будто так и следовало, – даже
странным стал казаться светский вид. К новому имени
привык, хотя и мирское еще не забыто. И так в радости
встречал я Светлый праздник «от смерти бо к жизни
Христос Бог мя приведе». Вместе с куцыми одеждами
сброшено что-то такое, что тяготило, беспокоило; стало
легче, покойнее. Говорят опытные люди, что это всегда
новоначальному монаху подается вкусить душевного мира,
чтобы он знал, ради чего должен он подвизаться при всех
будущих искушениях. А все же своих мирских друзей
вспоминаю очень часто. Думается мне, что в отношении к ним
и в монашестве я не имею повода перемениться. Интересно,
конечно, как вы рассуждаете обо мне теперь: «Пропал
человек неизвестно из-за чего». «Что сделал с
собой? » Эх мир, мир! Я мир понял и примирился с
ним, и очень жаль, что мир вовсе не хочет примириться с
монашеством. А стоит только сознаться: ведь не одна же
форма жизни должна быть для всех. Я избрал ту, которая мне
казалась, а теперь и оказалась наиболее подходящей. Не
жалейте, а сорадуйтесь, потому что я теперь радуюсь. А что
значит Иларион? Веселый».1
|
| Священномученик Иларион (Троицкий) |
В 1915 году будущий святитель вспоминал
о первый монашеских днях: «Думаю, что не придется
еще в жизни пережить такой радости, какую я пережил 28
марта 1913 года. Эта радость у меня не прошла с
окончанием обряда. Я был полон радости целых два
месяца. Только то, что произошло в моей судьбе 30 мая и
о чем я узнал 31-го, отгоняют от меня мою радость
надолго, но и это печальное обстоятельство не изгнало
радости из сердца моего совсем». На 30 мая
приходится назначение Троицкого инспектором академии;
надо полагать, что ему, ученому и молитвеннику, нелегко
было смириться с навалившимися на него
административными обязанностями. Он писал родным:
«Сейчас чувствую больше всего одно: совершенно
выбит из колеи, разрушены до основания мои планы и
намерения касательно ближайшего будущего, а оно у меня
намечено было на целые годы. Настроение подавленное.
Дел целая куча, в квартире базар, человек пятьдесят в
день перебывает. Письма, телеграммы… Отвечать
нужно, а иногда едва одно письмо за день написать
ухитришься. Да и нескоро войдешь в новую коллею. Летом,
по крайней мере июль весь, придется сидеть в академии:
буду я в своей особе совмещать и ректора, и инспектора,
и помощника инспекора… Роптать не ропщу, потому
что монах – церковная вещь. Личной жизни у него
нет – один. Куда поставят – берись и
работай. Три года уж каникул у меня не было, на
нынешние было рассчитывал, но вышло не по-моему. Слава
богу за все! » 11 апреля 1913 года, в Великий
Четверг, монаха Илариона (Троицкого) рукоположили во
иеродиакона. Началось ежедневное служение, приносившее
ему новую радость. Пасху 1913 года отец Иларион пережил
особенно глубоко; позже он вспоминал, что читал в ту
пасхальную ночь Евангелие по-арабски. 2 июня отец
Иларион был рукоположен во иеромонаха, а 5 июля его
возвели в сан архимандрита. Без преувеличения можно
сказать, что совершение литургии было центром жизни
владыки. Вот как описывает его служение С. Волков:
«Величественно и красиво Иларион совершал
богослужение. Было нечто возвышенное, легкое и
прекрасное в его чтении Евангелия, произнесении
возгласов и молитв звучным и раскатистым голосом,
властно заполнявшим все пространство обширного
академического храма. Столь же звучно раздавался он и в
Успенском соборе нашей лавры, и в храме Христа
Спасителя в Москве. Он отдавался богослужению всей
душей, всем существом своим, как главному делу
жизни». Красоту богослужения владыка ставил выше
всякой земной красоты; как немногие он умел жить
смыслами богослужебных текстов и проникаться
настроением древних напевов. В 1915 году будущий
святитель вспоминал о первыз монашеских днях:
«Думаю, что не придется еще в жизни пережить
такой радости, какую я пережил 28 марта 1913 года. Эта
радость у меня не прошла с окончанием обряда. Я был
полон радости целых два месяца. Только то, что
произошло в моей судьбе 30 мая и о чем я узнал 31-го,
отгоняют от меня мою радость надолго, но и это
печальное обстоятельство не изгнало радости из сердца
моего совсем». На 30 мая приходится назначение
Троицкого инспектором академии; надо полагать, что ему,
ученому и молитвеннику, нелегко было смириться с
навалившимися на него административными обязанностями.
Он писал родным: «Сейчас чувствую больше всего
одно: совершенно выбит из колеи, разрушены до основания
мои планы и намерения касательно ближайшего будущего, а
оно у меня намечено было на целые годы. Настроение
подавленное. Дел целая куча, в квартире базар, человек
пятьдесят в день перебывает. Письма, телеграммы…
Отвечать нужно, а иногда едва одно письмо за день
написать ухитришься. Да и нескоро войдешь в новую
коллею. Летом, по крайней мере июль весь, придется
сидеть в академии: буду я в своей особе совмещать и
ректора, и инспектора, и помощника инспектора…
Роптать не ропщу, потому что монах – церковная
вещь. Личной жизни у него нет – один. Куда
поставят – берись и работай. Три года уж каникул
у меня не было, на нынешние было рассчитывал, но вышло
не по-моему. Слава богу за все! »2
Материал подготовил Сергий Никитин
студент 2-го курса
28 мая 2009 г.
