 |
| Московский Сретенский монастырь |
В сентябре 1820 года новый строитель сообщал в Московскую духовную консисторию, что «все церковные вещи и ризница по описи в целости, монастырскому же имуществу никакой описи не имеется»[3].
В «Ведомости заштатного Сретенского монастыря о монашествующих за 1821 год» об иеромонахе Израиле сказано, что ему было 40 лет; он происходил из духовного звания, в монашество пострижен в 1814 году в московском Златоустове монастыре, а в 1815 году посвящен в иеродиакона. 15 февраля 1817 года он был определен в число братства московского кафедрального Чудова монастыря, где 20 мая этого же года посвящен в иеромонаха, а 13 октября определен в московский Архиерейский дом и в Чудов монастырь экономом. В 1818 году, по определению преосвященного Августина, находился «до полного окончания работ комиссионером по строению домов в бывшем Георгиевском монастыре для жительства священноцерковнослужителям Благовещенского и Архангельского соборов». В 1819 году, по резолюции высокопреосвященнейшего Серафима, митрополита Московского, и по указу Московской духовной консистории, определен в московский Сретенский монастырь с 27 июня – управляющим монастырем, а с 9 марта 1820 года – строителем, причем ему был пожалован набедренник митрополитом Серафимом[4].
Строителем Сретенского монастыря иеромонахом Израилем были окончательно отремонтированы и освящены пострадавшие во время войны 1812 года придел Рождества Иоанна Предтечи и церковь преподобной Марии Египетской. В апреле 1820 года он писал митрополиту Московскому и Коломенскому Серафиму: «В означенном Сретенском монастыре церковь во имя преподобной Марии Египетской в нашествие неприятельское была выжжена внутри. Ныне, с помощью Божией, паки обстроена, иконостас со святыми иконами только еще не позлащенный; внутри святого алтаря престол и жертвенник вновь устроены, потребные для священнослужения ризничные и прочие вещи имеются, и к освящению состоит в готовности»[5]. Просил разрешения освятить церковь преподобной Марии Египетской и выдать новый антиминс. 26 апреля 1820 года на прошении была поставлена резолюция: если к освящению все готово, дозволить освятить церковь строителю с братией и выдать антиминс. 28 апреля об этом был послан указ иеромонаху Израилю. 2 мая 1820 года церковь преподобной Марии Египетской была освящена иеромонахом Израилем с братией на новоосвященном антиминсе, о чем он докладывал в Московскую духовную консисторию 7 мая[6].
Потом начались работы по исправлению придела Иоанна Предтечи. «В Сретенском монастыре при соборной холодной церкви имеющийся при входе с правой стороны придельный храм во имя Иоанна Предтечи в нашествие врага в столицу разорен и еще не исправлен, ныне нашлась одна вкладчица, усердствующая возобновить храм», – писал в июле 1820 года иеромонах Израиль митрополиту Серафиму[7]. Он указывал, что там необходимо «имеющиеся в стенах небольшие трещины исправить, а иконостас поправить по прилагаемому рисунку (в архиве не найден. – и. И.), для чего уже готовы мастера», и просил благословения приступить к работам.
2 сентября 1820 года иеромонах Израиль докладывал митрополиту Серафиму, что придел Иоанна Предтечи возобновлен, иконостас вновь устроен и украшен, иконы, престол, жертвенник, подсвечники и лампады и прочее все к освящению готово. Просил благословения освятить придел и выдать антиминс. 5 сентября 1820 года иеромонах Израиль с братией освятил придел Иоанна Предтечи[8].
Сохранились ведомости о доходах Сретенского монастыря за 1820 и 1821 годы. Наибольшие доходы обители приносили продажа свечей, кружечный церковный и часовенный сбор, сдача в содержание постоялого двора и каменного дома, кузница. Общий доход за 1820 год составил 8958 руб. 54 коп.[9], за 1821 год – 11 445 руб. 2 коп.[10]. Из ведомостей мы узнаем, что монастырь содержал иконную лавку, которая приносила дохода до 100 руб. в год[11].
В московском Сретенском монастыре за 1820 год было израсходовано: муки ржаной – 340 пудов (445 руб. 50 коп.), круп гречневых – 8 четвертей (160 руб.), круп просяных – 1 четверть (26 руб.), муки крупчатой – на 74 руб., масла коровьего и постного – на 222 руб., за книжку в консисторию – 1руб. 50 коп., рыбы в годовую порцию – 27,5 пудов (412 руб. 50 коп.), соли – два куля (45 руб. 60 коп.), огурцов – 10 000 (45 руб.), свеч сальных – 4 пуда (35 руб.); на разные припасы для трапезы во весь год – 1327 руб. 50 коп.; братии на сапоги и рубахи на 21 человека – 330 руб.; дров березовых – 97 сажень, 8 возов (1584 руб. 50 коп.); церковного вина и просфор – на 246 руб. 51 коп.; «уплачено долгов, оставшихся на бывшем строителе Арсении, – 950 руб.; с оброчных за постоялый двор и кузницу денег 3 процентов – 108 руб.; за расписание теплой церкви и выкрашение под лак двух иконостасов – 650 руб., за сделанные в 16 окнах в той же церкви двойных рам с бемскими стеклами и форточками – 394 руб.; в праздничные дни Владимирской Божией Матери на угощение разных лиц и поздравления – 484 руб. 20 коп.; кузнецу за разные починки 112 руб. 25 коп.; угольев 6 возов – 60 руб.; за вымощение мостовой против постоялого двора – 274 руб.; в церковь Марии Египетской на антиминс и прочие вещи – 15 руб.; мантию иеродиакону – 32 руб. и жалование ему за письмоводство – 20 руб.; за обделку огорода и на овощные семена и деревья – 200 руб., на лопаты, метлы, грабли, заступы, тележки, ушаты, ведра, лохани, горшки, чашки, ложки, тарелки и за переправку кадок – всего 62 руб. 26 коп.; меднику за поделку медной посуды – 40 руб. 50 коп.; за починку стенных часов – 6 руб.; за три щетки и замок в церковь, за мытье церковных полов – 17 руб.; за переделку трех печей в церкви и трапезе – 207 руб. 65 коп.; для разных починок алебастра, извести, песка, каменщику за работу, за вставку стекол и проволочных решеток в оной соборной церкви – всего 276 руб. 55 коп.; за очистку труб нужных мест и на мелочные расходы – 74 руб.; и всего всех в 1820 год поступило в расход – 8895 руб. 2 коп.
В 1821 году было израсходовано: красного вина для церкви – на 135 руб.; на просфоры – 112 руб. 30 коп.; муки ржаной – 275 пудов (572 руб. 50 коп.), круп гречневых – 10 четвертей и 1 четверик (210 руб.), муки крупчатой – 4 мешка (88 руб.), солодов на квасы – 88 руб. 40 коп.; масла коровьего – 8 пудов (155 руб.), постного масла – 10 пудов (97 руб. 50 коп.); рыбы белуги – 30 пудов (405 руб.); огурцов свежих – 12 000 (48 руб.); на разные припасы для трапезы – 609 руб. 48 коп.; свеч сальных – 5 пудов (87 руб.); дров – 89 сажень (1320 руб.), угольев – на 42 руб. 50 коп.; строителю с братией на платье, сапоги и рубахи – 1000 руб.; овса – 3 четверти (24 руб.); на прием гостей и на раздачу в праздники – 550 руб. 50 коп.; уплачено за долги покойного строителя – 441 руб. 85 коп.; за лошадь вороную – 625 руб.; кузнецу за исправление дрожек – 25 руб.; «на исправление ветхостей в монастырском постоялом дворе и кузничной избы, постройку в саду новой сторожки и на починку в лавке каминов, на окрашение церковных настоятельских келий и трапез крыш, починку мостовой и прочее – 1721 руб. 69 коп.; заплачено за постоялый двор за 1820 и полгода 1821 года шестипроцентных 45 руб.; на покупку для трапезы разной глиняной и деревянной посуды и прочее – 154 руб. 58 коп.; для посадки в огороде разных огородных семян – на 50 руб.; отослано в консисторию за книги – 19 руб. 30 коп.; за очистку труб и нужного места – 40 руб.; на писчую бумагу и жалованье писцу – 36 руб.; а всего в расходе – 8757 руб. 60 коп.»[12].
17 марта 1822 года в строителя Сретенского монастыря был определен «Вифанской семинарии эконом, Троицкой лавры иеромонах Никандр»[13]. Иеромонах Израиль был переведен в Николо-Угрешский монастырь.
Сохранились воспоминания преподобного архимандрита Пимена (Мясникова) (память 17/30 августа), настоятеля Николо-Угрешского монастыря, об иеромонахе Израиле, который был настоятелем этой обители с 1822 по 1825 год. Эти записки раскрывают другие черты этого человека.
Преподобный Пимен, рассказывая о некоторых поступках, отмечал, что описание жизни игумена Израиля покажется, быть может, некоторым соблазнительным, и «меня осудят, что я рассказываю подобные обстоятельства, и потому (прибавлю в свое оправдание) не ради осуждения тревожу я память своих предместников, но ради назидания читающим, дабы показать в резких чертах, до чего может уклониться человек, в каком бы звании он ни был, если он не будет постоянно блюсти себя и в особенности если монах не будет непрестанно памятовать своих обетов. Вступление в монашество есть действие совершенно добровольное, произнесение обетов совершается по свободному произволению, почему и должны мы неусыпно блюсти себя и всеми силами стараться оградить от вредного влияния страстей, чтобы не допустить их возобладать над нами, ибо строго судит Господь и жестоко наказует инока, уклонившегося от правой стези»[14].
В своих воспоминаниях он также писал:
«Игумен Израиль был уроженец Дмитровского уезда Московской епархии, из духовного звания. Мать его была просфирницей при домовой церкви графини Варвары Петровны Разумовской, урожденной Шереметьевой, жены графа Алексея Кирилловича; ее дом находился на углу Маросейки и Лубянки, тот самый дом с круглым углом, где в 1875 году находилась гостиница Еремеева.
Отец Израиль получил образование в духовной семинарии, но он не успел окончить своего учения, потому что с ним был несчастный случай. Он имел родного дядю, заштатного причетника, которого толкнул с крыльца, и тот, упавши, убился до смерти. Смущаясь совестью и опасаясь преследования, отец Израиль поспешил вступить в монашество. Вот что побудило его оставить мир; по мнению людей, он вступил на путь спасения во искупление, быть может, неумышленного греха, но “ин суд человеческий и ин суд Божий”, и последующая его жизнь вполне доказала, что человек, как бы ни избегал наказания за совершенное им зло, рано или поздно все-таки примет от правосудия Божия правильное возмездие, если не искренно было его раскаяние, и отец Израиль под старость все-таки не миновал того наказания, от которого ему удалось избегнуть в молодости.
Он был настоятелем Угрешского монастыря менее трех лет, с 1822 по 1825 год, но оставил по себе память на многие десятки лет, и, к сожалению, должно сказать, что эта память о нем весьма неодобрительна.
При вступлении его на Угрешу казначеем был Варфоломей, всей братии было человек с 20, и, когда они узнали о назначении его, старшие и лучшие братия поразошлись в другие монастыри, и осталось всего только 12 человек, а отец Варфоломей, как казначей, только дождался, чтобы сдать монастырь, и также не замедлил перейти в московский Андроньев монастырь, где и был принят.
Чтобы дать понятие о нем, приведем некоторые черты из его жизни, в которых выказывается человек. Я застал в Угрешском монастыре отца Сергия, иеродиакона, поступившего еще до 1812 года и умершего в 1837 году. Вот что он рассказывал об отце Израиле. Однажды посадили кого-то из иеромонахов в сторожку; отец Сергий шел мимо, сжалился над заключенным и принес ему винца. Отец Израиль узнал это и, чтобы наказать его за непрошенное участие, придумал весьма жестокое наказание: велел одеть его в подрясник и камилавку, руки связать назад и привязать изломанную церковную кружку и так, сопровождаемого четырьмя штатными с дубинами, велел вести в Московскую консисторию при рапорте. Можно себе представить, какое впечатление произвело подобное шествие по московским улицам; народ толпился и бежал смотреть на связанного монаха. На Солянке народу собралось премножество, и случайно какая-то барыня, знакомая с покойным владыкой, проезжавшая в то время по этой улице, увидела это дикое зрелище. Пораженная тем, что видит, она остановилась, велела расспросить, в чем дело, и поспешила на Троицкое подворье к преосвященному Филарету, бывшему тогда еще архиепископом. Выслушав, владыка послал отыскивать угрешского арестанта, которого между тем уже успели привести в консисторию, но так как там почему-то его не приняли, то и повели его в Чудов монастырь, где наконец и нашел его посланный от владыки.
Еще рассказывают, что однажды в летнее время неизвестно что побудило отца Израиля отправиться в одно большое селение на границе Московской и Смоленской губерний, где была раскольническая молельня. Поехал он в большой коляске четверней, сопровождаемый четырьмя штатными, ехавшими по сторонам коляски верхами. На игумене, не имевшем наперсного креста, надеты были крупные перламутровые четки, на которые надет был большой серебряный крест. Это было днем, и хотя большая часть народа и была, должно думать, в поле, но и в деревне было народа немало. Игумен, поравнявшись с часовней, велел остановиться, потом приказал вынести все иконы и после того скомандовал, чтобы часовню ломали. Народ оторопел и молча повиновался, воображая, что он действует по воле высшего начальства, и, когда часовня была разломана, отец Израиль отправился обратно. Гораздо спустя уже узнали жители упомянутого селения, что совсем не по воле начальства разломана их часовня, а просто игумен угрешский Израиль по своему собственному усмотрению заблагорассудил так сделать.
Еще много и много можно было бы о нем порассказать, но и мирскому человеку неприятно слушать о подобных сумасбродствах, а монаху и вовсе неприятно вспоминать, однако о некоторых чертах из его жизни все-таки упомяну.
В летнее время он дозволял себе снимать монашескую одежду и одевался в голубые шаровары, шелковую рубашку с галунами, на голове бархатная феска, шитая золотом, и таковая же золотом шитая обувь. В подобное же одеяние облечены были и приближенные его четыре рослых штатных, исправлявшие при нем должность телохранителей, потешников, которые едва ли не были сродни опричникам Грозного. Они его тешили и исполняли все его дикие прихоти, рассказ о которых покажется многим невероятным.
Разодетый в такой шутовской наряд, он выходил за святые ворота и ложился на проезжую дорогу, а потешники его стерегли проезжавших, и ежели кто проезжал мимо, они тотчас на него наскакивали под предлогом, что едва не задавил игумена или запылил его. Кто мог, откупался добровольно, а то и самовольно любимцы игуменовы любопытствовали, что у проезжих в карманах, и шарили, нет ли чего годного для них на возах. Ежели тощ оказывался кошелек и скудна кладь, в вознаграждение себе за плохую добычу игуменовы защитники потешались, щедро наделяя неосторожных хорошими побоями и пеньками.
Слух о подобных вылазках угрешского игумена и верных его спутников наводил такой страх на большую часть жителей околотка, что они по возможности избегали слишком близко подъезжать к Угреше, как будто обитель превратилась в вертеп злодеев. И точно, не всем удавалось счастливо проезжать мимо. Так, однажды крестьянин из села Острова (принадлежавшего графине А.А. Орловой) ехал мимо; опричники игуменовы напали на него; «Откупайся!» – кричали они ему. Но у бедного мужичка ничего не было ни в карманах, ни на возу, и потому решено было привязать его к дереву; продержав его целый день в таком принужденном положении и порядком помяв, его наконец отпустили.
Приближение покосного времени служило новым поводом к разным неистовствам. Отец игумен не любил без нужды затрачивать лишнюю копейку по хозяйству, а потому и прибегал к следующему способу: он собирал помощь, и чтобы на угощение и попойку не расходовать своих денег, он предварительно говорил своим четырем клевретам: «Промышляйте, тогда-то будет помочь!» Они знали, что это значит и что нужно было делать: они самовольно загоняли в монастырь соседние стада, а ежели не удавалось, так отдельно где корову или лошадь или овец и свиней – словом, они ничем не брезгали и потом заставляли собственников загнанных скотин выкупать их, и на эту выкупную сумму делалось угощение. Само шествие на сенокос происходило следующим порядком. Все приглашенные женщины собирались в монастырь. Игумен становил их в шеренгу попарно, они брали грабли на плечо и, предшествуемые игуменом и его ассистентами (в праздничных нарядах и с бичом на плече), при пении тропарей, выступали за ограду и шли на монастырский сенокос; обратное шествие совершалось тем же порядком.
О всех бесчинствах отца игумена все рассказы считаю излишним передавать и потому, ограничившись рассказанным, перехожу к тому обстоятельству, которое решило навсегда судьбу его и положило преграду его дальнейшей настоятельской деятельности. В июле 1825 года была расхищена ризница в монастыре. Виновные были пойманы, и сильное подозрение пало на самого игумена по показанию свидетелей. Но несмотря на явные улики, игумен все-таки не сознался, был оставлен в сильном подозрении, удален от должности, запрещен в служении и послан на Перерву.
При отрешении его от должности настоятеля Угрешского монастыря у него отобран билет суммой в 16 тысяч рублей ассигнациями и взят в обеспечение денег и вещей, похищенных у монастыря; кроме этого билета у него оказалась еще значительная сумма, что и подало повод духовному начальству допросить его, откуда мог он накопить такой капитал. Он показал, что ему благодетельствовала графиня Варвара Петровна Разумовская, а так как ее в живых уже не было, то допросили ее управляющего, Ивана Ивановича Сырова, и тот подтвердил, что действительно, по приказанию графини, он много раз выдавал ему значительное количество денег, но, впрочем, не знает, кому были назначаемы: ему ли самому или монастырю.
Пробыв в Перерве недолгое время, переведен в Иосифов Волоколамский монастырь под особый надзор настоятеля, отсюда удален в Вологодскую епархию, в Семигородную пустынь, где находился и с запрещением в ношении монашеского одеяния, а потом был отправлен в Спасо-Каменный монастырь, что на Кубенском озере, и там, не знаю за что именно, лишен в 1837 году монашества, сослан в Томск, где и умер, говорят, в I860-х годах»[15].
О братии Сретенского монастыря в это время сохранились следующие сведения.
В феврале 1820 года в Сретенском монастыре упоминаются: иеромонах Алексий, иеромонах Варсонофий, иеромонах Иоаким, иеромонах Феофил, иеромонах Серафим, священник Иоанн, иеродиакон Антоний, иеродиакон Викентий, монах Иаков, монах Владимир, монах Мартиниан, монах Сергий; рясофорные: Борис, Алексий – пономарь, Геннадий – свечник; послушники: Евграф, Прокофий, Василий – свечник, Димитрий – повар, Василий – часовенный[16].
По установленным штатам в московском Сретенском монастыре должны были состоять: строитель – 1, монашествующих – 6, больничных – 0; итого – 7 человек. В 1821 году в обители находились: «строитель – 1, иеромонахов – 5, да белых – 2, иеродиаконов – 2, монахов и бельцов – 4, да бельцов – 5; итого – 19 человек»[17]. Таким образом, в это время в обители сверх штата находилось 12 человек, среди них – один престарелый, который послушание нести не мог:
«Иеромонах Варсонофий, 55 лет, происходил из купцов. Обучен российской грамоте. В монашество пострижен 1802 года в Пешношском монастыре; в 1803 году посвящен в иеродиакона, в 1805 – в иеромонаха, а в 1809 году определен в Сретенский монастырь, где исправляет священнослужение.
Иеромонах Иоаким, 54 лет, из приказных. Обучен российской грамоте. В монашество пострижен 1799 году в Свято-Троицкой Сергиевой лавре и посвящен в иеродиакона, откуда переведен в Екатерининскую пустынь, потом в Борисоглебский и оттуда – в Высокопетровский монастырь, а в Сретенский монастырь направлен в 1811 году, где в 1815 году посвящен в иеромонаха. Исправляет священнослужение.
Иеромонах Антоний, 48 лет, из цеховых. Обучен российской грамоте. В монашество пострижен в Сретенском монастыре в 1816 году и того же года посвящен в иеродиакона. В 1818 году был определен в Богоявленский монастырь и того же года снова направлен в Сретенский монастырь, а 30 июля 1820 года посвящен в иеромонаха. Исправляет служение.
Иеромонах Иоасаф, 39 лет, из мещан. Обучен российской грамоте. В монашество пострижен в Берлюковой пустыни в 1816 году, посвящен в иеродиакона в 1817 году и того же года рукоположен в иеромонаха. 18 ноября 1820 года направлен в Сретенский монастырь. Исправляет священнослужение и пение.
Иеромонах Викентий, 33 лет, из воспитанников. Обучен российской грамоте. В монашество пострижен в Сретенском монастыре в 1818 году, посвящен в иеродиакона в 1819 году, а 20 мая 1821 года – в иеромонаха. Исправляет священнослужение и пение.
Священник Иоанн, 72 лет, из духовного звания. Обучен российской грамоте. Прежде находился в можайском Лужецком монастыре, а в Сретенский монастырь направлен в 1813 году. За старостью и болезнью послушание нести не может.
Священник Лукиллиан, 77 лет, из духовного. Обучен российской грамоте. Прежде находился в Дмитровской округи церкви Рождества Христова в селе Языкове, а в Сретенский монастырь направлен 11 августа 1820 года. Исправляет служение.
Иеродиакон Антоний, 34 лет, из духовного звания. Обучен российской грамоте. В монашество пострижен в Новоспасском монастыре 19 июня 1818 года, а 9 июля 1820 года определен в Сретенский монастырь, где того же года посвящен в иеродиакона. Исправляет служение.
Иеродиакон Владимир, 30 лет, из крестьян. Обучен российской грамоте. В монашество пострижен в 1818 году в Сретенском монастыре, а в мае 1821 года посвящен в иеродиакона. Исправляет служение и пение.
Монах Сергий, 45 лет, из крестьян. В монашество пострижен в 1816 году в Сретенском монастыре.
Монах Мартиниан, 32 лет, из цеховых. Обучен российской грамоте. В монашество пострижен в 1819 году в Сретенском монастыре. Исправляет клиросное пение.
Монах Орест, 32 лет, из крестьян. Обучен российской грамоте. В монашество пострижен 1 августа 1821 года в Сретенском монастыре. Исправляет пение.
Монах Доримедонт, 31 года, из мещан. Обучен российской грамоте. В монашество пострижен 26 декабря 1821 года в Сретенском монастыре. Исправляет пение.
Послушник Алексий Алексеев, 56 лет, из крестьян. Обучен российской грамоте. 14 августа 1803 года уволен от господ (в монастырь), а в 1805 году переведен в Сретенский монастырь. Жена у него находится в Девичьем монастыре. Состоит в пономарской должности.
Послушник Димитрий Гаврилов, 31 года, из мещан. Обучен чтению. В Сретенский монастырь определен из Берлюковой пустыни в 1818 году. Исправляет поварское послушание.
Послушник Александр Федоров, 20 лет, из духовного звания. Обучен чтению. В Сретенский монастырь определен 2 марта 1821 года.
Послушник Михайла Алексеев, 23 лет, из духовного звания. Обучен российской грамоте. В Сретенский монастырь определен 2 марта 1821 года. Исправляет клиросное пение.
Послушник Платон Алексеев, 25 лет, из духовного звания. Обучен российской грамоте. В Сретенский монастырь определен 29 апреля 1821 года. Исправляет клиросное пение»[18].
