О пользе конформизма

В «Ведомостях» появилась статья «О Церкви, государстве и конформизме». В ней докторант богословия Андрей Кравцев отвечает на письмо председателя Синодального информационного отдела Владимира Легойды относительно фильма «Левиафан». Не то, чтобы я хотел вступать в полемику между двумя авторами (я не вполне уверен, что Андрей правильно понял Владимира Романовича), но мне хотелось бы высказаться по затронутым в статье темам — тем более, что взгляды Андрея Кравцова не уникальны.

Он, в частности, пишет: «Но как быть, когда оно поступает с точностью до наоборот? Если оно поощряет ложь, насилие и произвол, если оно попирает человеческое достоинство моего ближнего, в чем состоит моя ответственность как служителя Церкви: проповедовать ему о смирении и спасении души или призывать власть к послушанию высшему закону, установленному Творцом?» Это очень важный вопрос, давайте его рассмотрим.

Разумеется, между дурно устроенным государством и анархией есть еще один вариант — хорошо устроенное государство, «в котором власть ответственна перед законом, а ее главная задача – оберегать права и достоинство личности». Нет смысла спорить и о том, что некоторые перемены в государственной жизни, иногда даже глубокие реформы (из отечественной истории мы можем вспомнить 1861 год), могут быть благотворны и даже совершенно необходимы. Христианин может их поддерживать и их добиваться.

Разумеется, государство может грешить — бывает, конечно, что «оно поощряет ложь, насилие и произвол... попирает человеческое достоинство моего ближнего». Что же делать? Прежде всего, осознать тот факт, что любое государство — Римская Империя времен св. Апостола Павла, Соединенные Штаты, Российская Федерация, Китай, Французская Республика — грешит. Мир вообще во зле лежит, а человеческое сердце лукаво и крайне испорчено.

При этом, конечно, масштабы зла и греха, совершаемого теми или иными государствами, могут сильно различаться, могут происходить перемены, уменьшающие масштабы зла. Но, до Второго Пришествия, мы всегда будем жить в государстве, к которому мы сможем предъявить обоснованные претензии. До конца этого мира зло и грех будут присутствовать в человеческом сердце — а значит, заражать все, что строят люди, включая, разумеется, государство.

Источник зла в христианской перспективе — это не плохие люди, от которых надо избавиться, и не плохие государственные структуры, которые нужно разрушить. Источник зла — падшее человеческое сердце. Зло, разумеется, инфицирует и поведение людей, и государственные структуры, но исходит оно из нашей поврежденной природы — «Ибо извнутрь, из сердца человеческого, исходят злые помыслы, прелюбодеяния, любодеяния, убийства, кражи, лихоимство, злоба, коварство, непотребство, завистливое око, богохульство, гордость, безумство, — все это зло извнутрь исходит и оскверняет человека» (Мар.7:21-23)

Более того, зло — это не наличие, это отсутствие, как тьма есть отсутствие света, или дыра есть отсутствие материи там, где она должна быть. Грех — это отсутствие добродетели там, где должна проявляться. Избитая фраза «лучше зажечь свечу, чем проклинать темноту» очень богословски точна — борьба с темнотой путем отчаянных атак на нее не работает. Можно переломать себе (и другим) кости, а тьма ничуть не ослабеет — только наполнится еще и криками боли.

Между тем та же падшая человеческая природа побуждает людей искать выхода в агрессии — найти и уничтожить зло. Злом может назначаться все что угодно — от тех или иных этнических групп до собственного государства. Много раз в истории люди верили, что зло — это «проклятое самодержавие», или «инородцы» или «коррумпированный режим», или еще что-то, от чего нужно избавиться, чтобы явился дивный новый мир. Успешно избавлялись — дивный новый мир так и не являлся. У нас всех прямо перед глазами есть весьма убедительный пример, как можно с огромным воодушевлением выйти на площадь, чтобы сменить коррумпированных правителей на еще более коррумпированных, и получить намного больше лжи, насилия, произвола и попрания человеческого достоинства, чем было до этого.

И точно также, как первая заповедь врача — «не навреди», первая мысль ответственного члена общества должна быть «не умножай зло». От Робеспьера до ДАИШ — и, увы, этот ряд можно продолжить и дальше в прошлое и дальше в будущее — самое ужасное умножение зла происходит именно при попытках решительно искоренить зло. Тот же ДАИШ — не шайка садистов, а нечто более опасное — шайка идеалистов, которые хотят устроить царство справедливости на земле.

Христианская борьба со злом состоит в умножении добра — в том, чтобы быть светом в мире, погруженном во мрак. Церковь возвещает весть о том, что подлинное благо и предназначение человека выходит за рамки этого мира.

Миссия Церкви — в возвещении Евангелия и спасении душ для вечности. Евангелие — это возвещение о Царе и Царстве. Оно — о пришествии истинного Царя, Господа нашего Иисуса Христа, Который по праву требует от нас безусловной и абсолютной преданности. Ее возвещение выходит за пределы земных конфликтов и земной жизни вообще. Каждому из нас предстоит вечность — и эта вечность может быть невыразимо прекрасной — или невыразимо жуткой — в зависимости от того выбора, который человек совершает в жизни. Вера видит все происходящее с совершенно другой точки — из вечности. И поэтому воспринимает человеческие конфликты совершенно по другому. Симон Зилот героически боролся с режимом Кесаря — пока не последовал за Иисусом. Обращение меняет все — и то, как мы видим общественную жизнь, тоже.

Обвал государства приводит вовсе не к тому, что из пены является государство новое и прекрасное — но к тому, что уровень лжи, насилия и произвола многократно возрастает. Мы видели это много раз и видим сейчас. Потому что зло, напомним, коренится в человеческом сердце — а государство это механизм его сдерживания. Неизбежно несовершенный и сам инфицированный злом. Но его лучше не ломать. Потому что любые позитивные перемены возможны только до тех пор, пока оно поддерживает базовый порядок. Примеры тех общественных улучшений, над которыми трудились христиане, как раз показательны в том отношении, что они были реформаторскими, но не революционными — и совершались только потому, что государство поддерживало порядок.

Римская Империя времен ап. Павла — весьма суровое государство, совершившее величайший акт неправосудия в истории — именно оно проговорило к смерти безгрешного Сына Божия. Государство жестоких солдат и коррумпированных (см. напр. Деян.24:26) чиновников. И именно в этом государстве Апостол призывает чтить царя и платить налоги. Именно это государство спасает его от немедленного растерзания зилотами. Именно оно строит дороги и поддерживает в своих границах мир и порядок — что позволяет Апостолам проповедовать Евангелие по всему Средиземноморью.

США времен Мартина Лютера Кинга — расистское государство, к которому чернокожие могли иметь самые обоснованные претензии. Полиция их избивала, и законы воспрещали заходить в рестораны «только для белых». Сам Мартин Лютер Кинг с соратниками много от этого государства потерпели. Но их деятельность — приведшая к отмене расовой сегрегации — стала возможна только потому, что США, включая южные штаты, было государством, в котором были законы, полиция и суд. И белые расисты, и черные экстремисты ненавидели Кинга и его соратников — но вот сразу взять и поубивать их государство мешало. Если бы не государство (со всеми к нему претензиями) их бы просто убили и закопали до того, как они бы успели голову поднять.

Другой пример — запрет на работорговлю в Британии, которого добились христиане во главе со знаменитым Уильямом Уилберфорсом. Как они этого добились? Учинив восстание? Нет. Добившись принятия соответствующего закона в британском парламенте. Действуя в рамках существующего государственного порядка. Очевидность состоит в том, что для того, чтобы улучшать государственный порядок, нужно, чтобы он был.

А это предполагает отказ от поддержки любых революционных движений — и гражданскую лояльность. Готовность признавать над собой власть и действовать по правилам. Проявлять уважение к существующему порядку — и улучшать его только исходя из этого базового уважения. Тезис «вот эти особенности нашей общественной жизни могут и должны быть улучшены» следует отличать от тезиса «долой кровавый режим».

Потому что общественные язвы — как показывает печальнейший опыт — не сосредоточены в «режиме». Они присутствуют в культуре и по свержении «режима» воспроизводятся в сильно ухудшенном виде.

И одна из этих язв — смешение политики и морали в том смысле, что политически правильная позиция объявляется нравственно праведной. Причины этого понятны.

Любое общество, в котором существует хотя бы некоторый уровень свободы, это конфликтное общество, где люди имеют разные представления о прекрасном, по разному оценивают прошлое и по разному видят будущее. Имеют разные личные и групповые интересы, желания и пристрастия. Привержены разным политическим идеологиям. В нормальном случае это проявляется в энергичных препирательствах, при этом все участники препирательств призывают прохожих в свидетели и настаивают на своей самой высокой правоте. Они есть борцы за честь, свободу, достоинство, правду, а им противостоят, в лучшем случае, глупцы и подлецы — а то и злодеи. Все честные люди планеты должны горячо поддержать их правое дело — а иначе какие же они честные? Правда, побеседовав с противоположной стороной, мы узнаем, что дураки, подлецы и злодеи как раз их враги, а они сами — борцы за честь, свободу, достоинство etc., и именно их должны поддержать все честные люди планеты. Это нормальное положение дел в обществе, где есть общественная дискуссия.

Требования любой политической группы, отстаивающей свои взгляды и интересы, как правило сопровождаются космического масштаба притязаниями на высшую правоту. Люди, не поддерживающие эту группу, находят такие притязания возмутительными или смехотворными. Это само по себе обычно. Как обычно и требование, чтобы Церковь (как и все честные люди планеты), поддержала великое правое дело, вместе с огорчениями, что не поддерживает.

Что нужно, чтобы такие острые разногласия не приводили к гражданским конфликтам? Во-первых, государство, которое устанавливает четкие законы — вот это можно, а этого нельзя, и принуждает к их выполнению. В частности, не дает горячим препирательствам перейти в насилие. Ходить с транспарантами и флагами — можно, драться друг с другом и с полицией — нельзя. Кидать друг друга в мусорные баки — нельзя. Взрывать опоры ЛЭП — нельзя. Даже если Ваше дело правое. (У всех правое дело.) Во-вторых — культура, предполагающая, под всеми разногласиями, некую общность — несмотря ни на что, мы друг другу свои, и стрелять друг в друга не будем.

Миссия Церкви не в том, чтобы поддерживать те или иные общественные группы в их конфликте с другими общественными группами.

Да, увы, бывает так, что христиане отождествляют себя с теми или иными политическими силами, а потом уверяют себя, что дело этих сил — Божье дело, что борьба за их идеи есть Божья борьба. Неверующие соратники рады такой поддержке, но это никогда не побуждает их каяться, веровать, и присоединяться к Церкви.

Это ужасная ошибка — даже не в политическом, а в вероисповедном плане. Мы живем в мире, пораженном грехопадением — и сами являемся грешниками. Любой конфликт между людьми — это не конфликт между орками и эльфами, это конфликт, на обеих сторонах которого находятся грешники. Некоторые группы могут быть намного хуже других — как, скажем, национал-социалисты или ДАИШ — но претензии любой группы людей на то, что она здесь являет высшую правду, и поэтому заслуживает безоговорочной поддержки, ложны.

Церковь свидетельствует о точке отсчета, лежащей за пределами политических пристрастий — и о том, что мы оправдываемся перед Богом не «правильной» политической позицией, а только верой в Иисуса Христа. Церковь призывает видеть в политическом оппоненте прежде всего человека, созданного по образу Божию, брата во Христе — если он Христианин. А к своему переживанию космической правоты относиться сдержанно все мы бедные грешники, склонные совершать особенно ужасные дела глупости и злобы, когда мы уверены в своей мудрости и доброте.

История учит тому, что когда падает произвол, то является не «народ великий, могучий свободный», а еще худший произвол. А любые изменения к лучшему требуют осторожности, мудрости и сохранения, а не разрушения общественного порядка.