– Тридцать пять, тридцать шестой.
– Известно, что Святейший Патриарх Алексий очень любит ваш монастырь…
– Да, монастырю много помогал будущий Патриарх Алексий. Его привозили сюда еще младенцем. А в 1952 году, когда я пришла в монастырь, он уже был настоятелем Йыхвинской церкви. Он только на год старше меня: я тридцатого, а он двадцать девятого года рождения. Значит, мне тогда было двадцать два года, а ему – двадцать три. И он всегда с родителями каждый год приезжал в Пюхтицу. Такой молоденький, стройненький, худенький. Строгий такой – как посмотрит… Настоятелем был, его очень любили. С Йыхвинского прихода к нам многие приезжали. И он всегда находил время куда-то с ними пойти. Приход был очень слаженный. Молодого настоятеля очень любили. Отец у него был священником Казанской церкви в Таллине. Мама, конечно, хорошо воспитала своего единственного сына. Вспоминаю, что когда они приезжали, все говорили: «Ой, отец Алексий с мамой и папой приехал!». Отца очень любили – он был очень добрым священником. Ему что-либо дают в правую руку – левой рукой он уже отдает. Вот такой отец был у него. Скончался он в 1961 году в Таллине, там его и похоронили. Я сама не видела, но рассказывали наши схимницы (скончавшаяся мать Фотина, мать Любовь, мать Елена) – они все помнят его еще мальчиком – вот он, бывало, приедет с родителями: помогает жать, колоски подбирает, картошку копает. Когда соберутся с поля назад, идут по дорожке все сестры и он впереди. Вдруг – нет Алеши! А по лесу можно идти всякими тут у нас перелесками. Нет Алеши! Где Алеша? А он вдруг через несколько минут появляется.
– Алешенька, ты где был?
– А я зашел в лес и вот грибы несу на общую трапезу, – торжественно передает корзину, – это на общую трапезу я грибы набрал.
Все его любили, конечно, за то, что он везде помогал и везде успевал.
– Говорят, что именно владыка Алексий, нынешний Патриарх, благословил вас на игуменство. Не могли бы вы рассказать, как это было?
– Я поступила в монастырь, когда он служил в Йыхви. Трудились мы здесь на полях, все было у нас вручную. У нас не было ни машин, ни тракторов, но лошадки были хорошие. Я пришла, а мать-игуменья Рафаила меня спрашивает:
– Валя, ты косить умеешь?
– Нет.
– А серпом жать умеешь?
– Нет.
– А коров доить умеешь?
– Нет.
– А чего ты умеешь?
А я, собственно, на полях никогда не работала, не видела, но я говорю:
– Если меня научат, я всё, матушка, буду делать, я всему научусь.
Матушка добрая очень была и говорит:
– Хорошо, мы тебя научим.
– Учите меня, а то мне стыдно. Я ничего не умею, но всё равно научусь.
Так меня эта мать Иоасафа как возьмет в охапку, как крутанет – с косой, конечно, вместе. Я думаю: «Господи, только душу мою оставь на покаяние», а то думаю, сейчас полечу. Научили меня косить, научили жать серпом и картошку копать. И деревья мы большие пилили. Научили и сучки отсекать. На лошади возили, говорят мне:
– Валя, вот тебе Гипюр (или Майка), – а я никогда не держала в руках вожжи, – сумеешь?
– Сумею.
Берусь. Три раза летела с лошади кубарем прямо под лошадь. И ни один раз лошадка на меня не наступила. Как-то всё за святое послушание спасал меня Господь. Вот так работали. Начали работать – простор был, поля пустые, никого нет. Русского населения здесь было мало. На сенокосе станем все в ряд, пройдем несколько прокосов, нам скажут: «Девочки, можно отдохнуть 15 минут, садитесь». Кто где косит, там и садится. И начинаем: кто петь, кто четки вязать, кто вырезать крестики, а кто-то вслух читать. Меня всё больше читать заставляли: «Валя, читай!». Сидят и слушают. Вот так проходило время в трудах и в заботах. Летом особенная такая пора, вы сами знаете, от посева до уборки урожая: каждый день на поле проводишь. А уж когда начинался покос, мы раньше двенадцати и с поля не уходили. Это тяжелый труд, и батюшка о. Иоанн Кронштадский всегда говорил: «Сестры, только не ропщите, пюхтицкие, только не ропщите. Три шага у вас до Царствия Небесного – только не ропщите». И это действительно так было, потому что труд был, действительно, очень тяжелый. Но выдерживали.
Прожила я здесь четыре года, и мы с матушкой Георгией перешли в Виленский монастырь. Моя замужняя сестра жила в Вильнюсе, и, когда я еще не знала Пюхтицы, игуменья Виленского монастыря Нина хотела принять меня к себе. Но в пятидесятые годы очень трудно было сделать в столице прописку. Матушка мне обещала: «Валя, когда будет прописка, я тебя приму». А я думаю: «Что ж я буду прописки ждать?». Так, в 1952 году я решила поступить в Пюхтицкий монастырь. Через приезжавших к нам богомольцев матушка Нина узнала, что меня приняли в Пюхтицы. Через них мы и списались с ней. Как-то она написала мне: «Приходи, я тебя приму к себе». В то время в Пюхтицах жила блаженная мать Екатерина. И вот, когда мы с матушкой Георгией собрались ехать в Вильнюс, матушка Екатерина благословила нас: «Поезжайте. Это ваша длительная командировка». Вот так и вышло: в Виленском монастыре мы прожили двенадцать лет. В Вильнюсе было очень хорошо в духовном отношении. Но, конечно, мы скучали по Пюхтицам и писали письма знакомым сестрам. Игуменья Нина была 1873 года рождения. Умерла она девяносто шести лет, до конца жизни управляя своим монастырем. Здесь я и познакомилась с о. Николаем Гурьяновым.
В 1960-х годах владыка Алексий (Ридигер) был управляющим делами Московского Патриархата при патриархе Алексии (Симанском). В Пюхтицком монастыре в то время была престарелая игуменья Ангелина. Ей тяжело было управлять обителью из-за болезни. Владыка Алексий хотел облегчить жизнь пюхтицким сестрам и поставить новую игуменью. А, как вы знаете, игуменьей, все-таки должна быть своя сестра. В самом монастыре он как-то не находил кандидатуры. И вот, обратил внимание, что две пюхтицкие сестры живут в Виленском монастыре. Святейший Патриарх вместе с владыкой Алексием вызвали меня в Москву, чтобы направить на настоятельство в Пюхтицкий монастырь. А мне тогда было всего тридцать семь лет.
– Ваше Святейшество, какая я игуменья?
– За святое послушание будете. А в Вильнюсе и без вас справятся.
Так, через двенадцать лет после моего переезда в Вильнюс патриарх издал указ, и меня перевели в Пюхтицы. Я уже была пострижена в мантию. Раньше Валей была, затем Варварой стала. Трудно было оставлять Виленский монастырь. За двенадцать лет я уже сроднились с матушкой Ниной. Но для владыки я была пюхтицкой – и всё. Меня взяли и поставили, не спросив: «Хочешь ты, или не хочешь?». Владыка Алексий был немногословным и сказал мне только: «За святое послушание справитесь, а в Вильнюсе матушке Нине мы помощь найдем». Стала я игуменьей за святое послушание.
– Правда, но я не могу вам всего рассказать. Не то что отказывалась… Нет, больше не могу вам сказать. Дали указ и послали… Я говорила: «Нет, не буду игуменьей!» А мне: «Нет, будешь!» – «Нет, не буду!» – «А где святое послушание? А где смирение?» Сколько я молилась, сколько плакала, просила Матерь Божию, чтобы это не исполнилось. Ну какая из меня игуменья?.. Сначала было трудно. В Пюхтицах было около ста человек: половину сестер монастыря я помнила, а половину сестер еще не знала. Хозяйство большое, скотный двор. Я в монастырь как бы на подвиг пришла. В те годы, как вы знаете, все монахини на подвиг шли. У нас и богомольцев в те годы не было...
Я приезжаю сюда, меня сестры встречают, я иду, ни жива ни мертва. Что я буду делать? Как? С чего я начну?
– Как вас приняли сестры? Вы ведь уже были как бы из другого монастыря?
– Вы знаете, сестры меня приняли хорошо. Большая часть сестер знала меня: они помнили, как я сюда пришла, как я с ними трудилась. А вторая половина сестер, не знакомых со мной, как-то тоже отнеслись ко мне хорошо. Владыка Алексий сразу стал помогать, и мы смогли организовать строительные бригады. Владыка и наш инженер-практик Иван Игнатьевич собрались и наметили, что надо сделать. Первым делом установили электрическую подстанцию, затем пробурили скважину глубиной 156 м и установили насос. В первый же год организовали отопление углем. Подали отопление в собор, потом в трапезную, потом стали подключать все домики. А поначалу мы сами пилили и носили дрова. Трудно было, но ничего. И вот, Святейший, дай Бог ему здоровья, всё до мелочи продумал. На территории монастыря было два колодца, которые почти пересыхали летом. А тут сразу скважину пробурили. Люди нам очень помогали. Так помогали, что я еще другим церквям могла помогать. У кого не было чем крышу покрыть, у кого – страховку заплатить. Епархия у нас была небогатой. Приезжали к нам бедненькие батюшки, сколько их к нам приезжало! Помогали кому книгами, кому иконами. И как-то с Божьей помощью все удавалось. А владыка Алексий не только помогал нам по хозяйству, но был для нас также и духовным руководителем. Он очень проникся к Пюхтицам. Это для него была родная обитель. Можно сказать, что монастырь он сам поднял. Мы только за послушание бегали туда-сюда, туда-сюда. Не знаю, как дожила, что скоро мне восемьдесят лет будет…
– Говорят, что Святейший сам уголь разгружал…
– Сколько раз. А однажды он приезжает к нам на первой неделе Великого Поста. Тогда как раз уголь привезли. Я спрашиваю:
– Владыка, вы куда?
– Разгружать уголь. А вы не смейте ходить, мне говорит.
Я говорю:
– Я сейчас тоже пойду.
– Нет, нет, нет, – и идет, сам разгружает уголь с сестрами.
Потом, дрова где там еще не колотые:
– Сейчас же колун мне дайте, – идет и дрова уже колет.
Теперь, когда приезжает Святейший, мы сразу же идем на источник. Затем идем на скотный двор, там он всех животных кормит. Особенно телят любит. А если подходит к конюшне, мать Иоасафа подготавливает большие куски хлеба, сахар, – и это всё в корзинках несут, а он кормит. Лошадки свои головы тянут – через загородку он всех их кормит хлебом, а потом и сахаром. Еще только подходим, а они: «го-го-го-го», – начинают ржать, копытами своими бить. Всех: и собак накормит, и телят покормит. А коровки какие смешные, избалованные, хитренькие. Если дашь карамельку, она: «тьфу», и выплюнула. Если дашь мяконькую, близкую к шоколадке – съест, и еще в карман лезет. Владыка привозил к нам многих архиереев и разные делегации. Коровы прямо к карманам подходят.
– Эти монашечки, – говорит владыка, – хоть кого: и поросят, и телят научат шоколадными конфетами питаться.
Все смеялись.
– Говорят, что архиереи могли у вас хорошо отдохнуть…
– Да, владыка привозил архиереев, был прост в общении с ними, и мы все это видели. Он любил приезжать в Ямы – это его любимый приход, потому что когда он был в Йыхви, он обслуживал Ямской приход. И прихожане его очень любили: «Наш отец Алексий скоро приедет!», – и ждут. Он там отслужит литургию, или молебен, или панихиду, скажет проповедь. Ой, как ждали его! Потом в Сыренец к отцу Василию поедет, там покажется. Потом на Чудском озере посидит минут 15-20 с гостями, арбузами их угостит. Очень любил приезжать к нам Нижегородский митрополит Николай. Однажды выхожу зимой, думаю: «Что такое?». У архиерейского дома владыка Николай расчищает снег.
– Владыка, что вы делаете?
– Матушка, на завтрак зарабатываю кусочек хлеба.
Выходит владыка Алексий, и я пытаюсь пожаловаться ему на владыку Николая. Но он мне в ответ:
– Я, – говорит, – вижу. Но как же, ведь это стыдно, надо на кусочек хлеба заработать, – и сам начнет расчищать дорожки вместе с сестрами.
Весело так, просто было. И вообще в общении он был очень прост, Святейший. Он только кажется таким строгим, но ничего строгого у него и нет. Разве что взгляд… Он как посмотрит, бывало:
– Ой, владыка, вы никак строгий?
– Да? Ха-ха-ха…, – вот и вся строгость, на одну секунду.
Владыка Алексий очень любил духовенство, никуда священников без нужды не переводил. Особенно эстонских жалел. Когда в епархиальное управление приезжали священники, не было случая, чтобы кто-нибудь из них без обеда или без чая уехал из епархии.
А вон там у нас «владыкины» сосновые горки. Он туда за белыми грибами ходил. Возьмет с собой протодьяконов, дьяконов и священников, сестер наших наберет и меня зовет:
– Матушка!
– Владыченька, мне некогда, работы много.
– Ни в коем случае, все работы поручайте, сейчас же в лес!
А мне некогда было, я туда-сюда: то на гору к рабочим, то на забор, то на стройку, то на скотный двор.
– Никаких! Оставляйте все работы! За грибами!
А без владыки так и не приходилось ходить по грибы – все некогда было. Обычно наберут полные тазы и корзины грибов! У нас еще фотографии в альбомах есть.
Постригал всех сам: и в рясофор, и в мантию, и в схиму. Я только одеваю в связочку да покрываю рясофором сама, а он постригал. В общем, так он входил в монастырскую жизнь. И так было всё просто, что всегда можно было посоветоваться и поговорить с ним.
– Раньше было у нас два монастыря. Печоры раньше тоже входили в состав Эстонии и только после войны к России отошел. И теперь мы одни. Но любят наш монастырь эстонцы. Крестятся много, бывает даже семьями. У нас есть два священника-эстонца: отец Самуил и отец Антоний, а также два брата: Филарет (у Святейшего в Сергиевом Посаде) и брат его Даниил служит в Эстонии. Это два родных брата, оба крестились, а мама с папой никак смириться не могут, что они не женились: один из них монах, а второй – целибат. Ребята такие хорошие, я их знаю еще мальчиками, креститься только в Пюхтицах хотели. Эстонцев к нам много идет. Мы как жили с ними, так и живем.
Чего у них нет, они:
– Матушка, выручайте.
– Выручим, что нужно.
Чего у нас нет:
– Выручите?
– Выручим с удовольствием.
Так было и в советское время, и в нынешнее время.
– Эстонцы тянутся к православной вере?
– Тянутся. Хотя те, которые постарше возрастом, боятся «предать своих родителей», как они говорят. Мне это как-то непонятно. Но многие крестились. Расскажу вам один случай, который произошел в восьмидесятые годы. Приходит к нам наша уполномоченная, и говорит:
– Матушка, крестите меня и моего Андрюса.
– Что? – смотрю на нее с удивлением. Я ведь еще плохо знала ее, она боевая такая.
– Крестите, матушка, меня и моего мальчика.
Окрестили. Святейший ее очень уважал. Когда она была уполномоченной, такая была деятельная и всегда нам помогала. К тысячелетию Крещения Руси нам нужен был асфальт – она и помогла: нам всё заасфальтировали.
– Матушка Варвара, у вас один из самых больших женских монастырей Русской Православной Церкви, своего рода «кузница кадров» – почти двадцать нынешних игумений вышло из Пюхтиц. Как вам удалось добиться такого дивного благоустройства в монастыре, как удается всё содержать в порядке, воспитывать сестер-подвижниц?
– Вы знаете, монастырь у нас не очень старинный, ему всего сто двенадцать лет. Вот в этих домиках всегда жили настоятельницы. С основания монастыря сменилось всего шесть игумений. Первая замечательная настоятельница, которая была строительницей и основательницей обители, – это игуменья Варвара, из Костромы. Девочкой десяти лет она пришла в монастырь в Костроме с куколкой, спрятав ее на чердаке. Игуменья при встрече с будущей основательницей Пюхтицкой обители спрашивает ее: «Что же я с тобой, девочка, буду делать?». Владыка Палладий написал игуменье записочку: «Матушка, прими эту девочку, она избранный сосуд Божьей Благодати». Игуменья прочитала записку и сказала девочке: «Ну, иди, будешь жить у нас». Девочку приняли в монастырь. В свободное время она потихоньку играла со своей куколкой и сшила ей монашескую одежду, т.е. у нее там была монашечка на чердаке.
Однажды у игуменьи произошел разговор с девочкой:
– Перед праздником все будем исповедоваться.
– Ой, матушка, у меня очень большой грех, что не могу вам его и сказать.
– Как, Лизочка, почему ты не можешь о нем сказать?
– Нет, матушка, я боюсь вам сказать. У меня большой грех, знаете какой?
– Нет, не знаю.
– У меня на чердаке куколка спрятана, которой я шью монашескую одежду.
– Принеси мне, доченька, эту куколку.
Девочка послушалась и принесла куклу, которой уже были сшиты и мантия, и рясочка, и клобук, и даже четочки. Сама такая капелька маленькая, а уже умела вязать. Матушка прослезилась, обняла ее и говорит: «Вот какой у тебя большой грех, надо же! Вот возьми эту куколку и играй с ней столько, сколько тебе нужно. Я тебе буду разрешать, и даже давать время на это».
Произошла эта история в 1888 году. Такой была наша первая настоятельница, которую дали нам для основания нашего небольшого, можно сказать, монастыря.
Сначала на месте нашего монастыря ничего не было, только в Йыхви (у железнодорожной станции «Йыхви») было учреждено Прибалтийское братство. И вот там матушка-игуменья Варвара была старшей монахиней. Ее направили из Костромы для основания монастыря. Там, со своими медсестрами монахиня Варвара устроила домовую церковь. Несколько времени спустя сестры переехали сюда и основали монастырь. На этом месте почти ничего не было, была всего лишь пустая гора.
В те времена губернатором Эстляндии, как назывался наш край, был князь Сергей Владимирович Шаховской. Вместе со своей женой, Елизаветой Дмитриевной, они жили в Таллине. Они приезжали сюда на горку, где Сергиевская церковь. Мы так и называем это место: Гора. Там была дачка на самом уступе, где сейчас церковь стоит. Они увидели это место, где около четыреста лет тому назад произошло явление иконы Божией Матери и была построена часовня, и оно им понравилось. Вслед за этим сюда приехала матушка Варвара и начала понемногу строить церковь с Божьей помощью и по благословению отца Иоанна Кронштадтского. Он все время помогал, приезжал сюда к матушке-игуменье Варваре. И вот, перевезли из Йыхви на Гору все учреждения: небольшую медицинскую лечебницу и рукодельную мастерскую.
Поначалу служба совершалась в Никольской церкви, здесь был небольшой приход. А затем был основан монастырь, в котором матушка Варвара была поставлена игуменьей. Земли у монастыря было немного: где-то монастырь прикупит, где-то подарит правительство, где-то князь с княгиней дадут часть земли. Устав монастыря был составлен по подобию Костромского Анастасьина. Молились и пели на двух языках: эстонском и русском. Были созданы приют и школа (она и теперь стоит). И вот таким образом матушка Варвара создавала Пюхтицкий монастырь. Учила сестер петь и читать, учила рукоделию и шитью, сразу организовала башмачную, разные мастерские. В монастырь стали приходить и девушки, и вдовушки. Шли в приют и в монастырь, потом из приюта в монастырь переходили. Девочки вырастали: одни уходили в медсестры, другие иногда выходили замуж за священников (матушка готовила им приданое), а некоторые вступали в монастырь. На приобретенной земле сеяли рожь и пшеницу. Строили домики, в которых мы сейчас живем: пять деревянных домиков – это всё Варваринские домики, первой матушки. Она сказала: «Деточки, это я вам строю времяночки-домички, а пройдет время, мы вам каменные выстроим». Ее уже давно как нет, она в 1915 году скончалась, а мы в так называемых времяночках ее живем уже сто двенадцать лет. Вот так возрастал наш монастырь.
Один раз, когда отец Иоанн Кронштадтский с матушкой Варварой ходили на источник, он сказал ей:
– Матушка Варвара, посмотрите, у вас на горе великолепный собор стоит.
– Хорошо бы, да не из чего.
Он не слушает, а всё:
– Матушка, у вас на горе великолепный собор стоит, вы посмотрите!
Матушка ничего не видит, говорит:
– Батюшка да всё понятно, но…
Батюшка в третий раз говорит:
– Матушка, у вас такой собор стоит на горе, что антихрист до него не дойдет! И ваш монастырь Матерь Божия так сохранит, что вы никогда и ни в чем не будете иметь нужды. Богатыми не будете, но сыты будете всегда. Будете трудиться – будете сыты.
А я добавляю сестрам: «Сестры, вы не очень-то воображайте о том, что батюшка Иоанн сказал. Многое зависит от того, как мы будем жить и вести себя. Будем людей любить, будем людей встречать, будем людей кормить – нас Матерь Божия никогда не оставит. Вот так. Не воображайте, что у нас сам по себе такой собор, что антихрист сюда не дойдет. Все зависит от того, как мы будем жить».
В настоящее время в нашем монастыре 172 человека. В войну здесь проходил фронт. Когда приходили наши войска, немцы бомбили их. Ориентиром для бомбардировки был наш собор, выстроенный в 1910 году. Подлетают, бомбят нас, а бомбы все летят за ограду, где наши огороды, – и ни одна не попала в собор. Когда русские выбивали немцев – то же самое. Подлетают, облачно, ничего не видно, бомбят наугад. И опять все бомбы мимо. И не разбилось ни одного домика. Только на горе старую деревянную колокольню ударной волной «скосило». Вместо нее в тех же габаритах выстроена новая колокольня. Спустя несколько лет бомбивший нас летчик явился к матери Рафаиле и говорит: «Матушка, скажите, что же тут вас защитило от нашей бомбежки?». Матушка ответила ему: «Матерь Божия защитила. Пойдемте, покажу вам чудотворную икону, которая четыреста лет назад явилась здесь. Вот Она, наша Заступница, наша Защитница». Он говорит: «Это Она и есть. Я, когда летел бомбить монастырь, вдруг вижу в воздухе: передо мной в облаках появляется какая-то Женщина в голубом и говорит: «Сынок, не разоряй Моего дома», – и скрылась». Мать Рафаила расплакалась, показывает на чудотворный образ и говорит: «Вот наша Защитница».
С игуменьей Варварой беседовали насельники Сретенского монастыря
Фотографии Православие.Ru
Моему Другу, во Христе Иисусе, посвящается.
Клумбы цветущей палитрой. Кладкой дрова.
Огненный купол молитвы. Глаз острова.
Вереск колышется ветром. Крест. Образа.
Станет опять над рассветом, ухать гроза.
С клироса плещутся волны, словно прибой.
Перекликается вечность. Волна за волной.
Сердца коснуться покоем, Божьи миры.
Слышится памятный зов, с Журавлиной горы.
ГОСПОДИ СЛАВА ТЕБЕ!