Молитва – это вершина полета

Интервью с протоиереем Владимиром Мищенко, председателем Отдела по взаимодействию с Вооруженными силами и правоохранительными учреждениями Екатеринодарской и Кубанской епархии, настоятелем храма святого мученика Иоанна Воина на территории летного училища города Краснодара, бывшим военным летчиком-инструктором I класса, майором в отставке.

Протоиерей Владимир Мищенко. Фото Православие.Ru

Сейчас являюсь председателем Отдела по взаимодействию с Вооруженными силами и правоохранительными учреждениями Екатеринодарской и Кубанской епархии.

На территории единственного в Краснодарской области летного училища, которое готовит летчиков для наших военно-воздушных сил, построен храм святого Иоанна Воина. Этот храм является, если можно так сказать, летным храмом, потому что все летчики, которые проходят обучение в нашем училище, всегда заходят в храм, приходят на богослужения. Я с ними часто вижусь, беседую, рассказываю им о вере, о Боге. Присутствую на всех принятиях присяги, на выпуске вручаю им дипломы лейтенантов. Одним словом, с самого поступления до самого окончания училища, мы с курсантами находимся в очень близком контакте; многие остаются друзьями, приезжают к нам как выпускники, имея уже какие-то звания. Приезжая, они с удовольствием идут в храм, и мы с радостью общаемся.

– На ваш взгляд, что должно быть главным в миссионерском служении военного священника?

– Я считаю, главное, что должно быть в миссионерском служении – это любовь. То есть везде, на всех уровнях жизни мы должны найти любовь друг к другу –  солдат должен любить другого солдата, офицер должен любить своего подчиненного, подчиненный должен любить своего командира…

– Это замечательные и высокие слова. А конкретно, в обыденной жизни армии как эта любовь должна проявиться?

– Эта любовь выражается действительно не словами, а конкретными делами. Она в первую очередь зиждется на сострадании, заботе, понимании и снисхождении. Совокупность таких чувств, если они искренни, мне кажется, даст должный выход в жизни каждого отдельно, и в жизни каждой роты, каждой военной части, и, в конце концов, всей армии. Любовь-то многого не требует для своего проявления – где-то надо всего лишь пожалеть, где-то выслушать, где-то даже порой доброго взгляда достаточно, чтобы ободрить солдата, где-то поддержать, что-то доброе сказать ему. Проявилось участие – появилась любовь. Господь не случайно сказал: «Заповедь новую даю вам – да любите друг друга…» – потому что без любви ничего не может быть. Где нет любви, там находится совершенно противоположное чувство – темное и злое. От отсутствия любви и происходят неуставные взаимоотношения, хулиганские выходки, и вообще человек начинает вести себя так, как неугодно Богу. Отсюда, в такой ужасной обстановке нелюбви, и происходят события, подобные недавним челябинским…

– Мы затронули самый больной вопрос современной армейской жизни – неуставщину, или дедовщину, как ее называют. Если вы видите ее проявления в вашем училище, Вы можете вмешаться?

– Обязательно. Я никогда не прохожу мимо таких случаев. Даже когда вижу синяк у какого-то курсанта, солдата, я всегда найду возможность подойти, поговорить с ним, постараюсь узнать, почему это случилось. Обязательно встречаюсь с командирами частей и соединений и прошу, чтобы они больше внимания уделяли своим подчиненным. Не только уставные отношения от них требуются к солдатам, но истинно дружеские, отеческие, братские. А по-настоящему армейские взаимоотношения должны походить на отношения семейные. Отцы-командиры должны быть как отцы, а мы, священники, должны быть более того – и как отец, и как мать. На мой взгляд, именно такое назначение военного священника – стать солдату и отцом и матерью.

– Сейчас на государственном уровне идут разговоры о введении института священников в армии. Не кажется ли Вам, что если слушать батюшку для солдата станет чем-то обязательным, то это может внести свою долю формальности в прежде живой и свободный диалог? Стать отцом и матерью для солдата, как Вы выразились, будет уже не так легко…

– Этого не случится ни в коем случае. Бывают в армейской среде нестандартные ситуации, болезненные для солдат. Они приходят в храм и говорят: «Батюшка, помоги!». И все знают, что батюшка поможет. Знают, что я пойду к командиру, пойду к начальнику и постараюсь решить тот или иной вопрос. Буду решать вопросы, которые, казалось бы, меня не касаются, вопросы, которые должны решать соответствующие командиры. Но ребята идут именно к священнику, именно в храм, потому что батюшка всегда выслушает, всегда поговорит, пожалеет, и даже поругает, если это нужно. Они приходят на исповедь – и это очень важно, это уже ставит наши отношения совершенно на другой уровень.

Вообще, то, что храм находится на территории летного училища – там, где они служат – самое важное из того, что мы можем сделать: в каждой из военных частей устраивать храмы, чтобы солдаты могли прийти в храм. Они приходят к Богу в храм, и уже потом они приходят к священнику. Конечно, важно не только наличие храма, но и религиозное воспитание военнослужащих, их воцерковление.

– Часто Вы встречаетесь с курсантами?

– Встречаемся постоянно. С курса молодого бойца я начинаю с ними знакомиться. Прихожу в первые дни и говорю: «Я священник Русской Православной Церкви, выполняю такие-то задания. Я вас всех всегда жду. Если кто не крещен – покрещу. Если какие-то вопросы есть – мы вместе с вами решим эти вопросы. Мы будем вместе молиться за ваших родителей». Я постоянно их спрашиваю: «А писал ли ты письмо домой? Когда ты в последний раз звонил домой?»

– Каким образом вы строите свои лекции?

– У нас есть отработанный цикл лекций, которые мы проводим с курсантами. Но дело в том, что и лекции очень часто переходят в откровенный разговор, в беседу, когда ребята могут задать вопрос, и вопрос зачастую нестандартный. И именно в таких доверительных отношениях мы решаем очень многие вопросы. Но нам всегда не хватает времени. Тот отрезок времени, который отводит командование нам на лекции, кажется очень маленьким.

Удивительное состояние складывается в душе, и воины благодарят.

– Такие близкие отношения между вами и военнослужащими не переходят в панибратство?

– Панибратства нет. Они понимают, что я старше их. Для ребят очень радостно, что я прошел по их пути – то есть был и курсантом, был и лейтенантом, и капитаном, и майором, был и в качестве подчиненного, и в качестве командира. Пережил все, чем они живут и даже немножечко больше. И мне очень помогает как раз то, что я знаю их жизнь, а они видят, что я их понимаю. Знаете, тут прослеживается интересный момент –  ра6ньше я учил летать, а сейчас учу познавать Бога. Инструкторская работа перешла в область духовную, но прежнее служение живет во мне и помогает в нынешнем служении.

– Вы говорили, что часто ваши лекции проходят в виде доверительного разговора. Ребята живо общаются, задают вопросы. Что больше всего их интересует? Какие насущные вопросы вам приходится чаще всего слышать от них?

– Вопросы самые обыкновенные – отношения друг с другом, отношения с девушками, взаимоотношения с командиром, вопросы политической обстановки в стране и мире. Вопросы преодоления житейских трудностей, вопросы о словесной брани, курении, винопитии, и многое другое. Спектр совершенно различных вопросов, которые вообще-то не должны волновать военнослужащих, но они их волнуют, потому что военнослужащий прежде всего человек.

– Вам приходилось общаться с молодежной аудиторией? Замечали ли вы разницу между обычным молодежным мировоззрением и мировоззрением ваших курсантов?

– Конечно, у меня были встречи разного рода – и с гражданскими учащимися, и с военными. Самое главное различие между ними –  в степени ответственности: ответственности перед страной и ответственности за свою работу, потому что служить в армии – это работа, и работа, к сожалению, часто неблагодарная. Но ребята имеют перед собой цель – летать, и это для них самая великая цель. Ради неё многое оставляется позади. Они преодолевают то, о чем гражданские люди не имеют никакого представления. Попробуйте постоять в карауле хотя бы часа два! А на улице мороз, и в руках тяжелый автомат, и отойти даже на секунду нельзя, потому что стоишь на посту. Гражданский может в это время сидеть в библиотеке, или в кафе отдыхать с девушкой. Поэтому очень существенная разница в восприятии жизни, и в целях, и в движении к цели.

– Как Вас воспринимает руководство? Хотя, учитывая Ваше военное служение, можно сказать, что проблем во взаимоотношениях не должно быть…

– Да, действительно, с руководством училища у меня особые отношения. Они меня сначала воспринимали как коллегу, как летчика, а потом я перешел в новое качество, и им было трудно сразу перейти на новый уровень отношений. Было неудобно называть меня отцом Владимиром, но сейчас, конечно, с этим проблем нет. Дела, которые я делаю, молитва, которую мы вместе совершаем – все это само устанавливает отношения. На службах бывает начальник училища, приходят его заместители – на Крещение, на Рождество. Службы благодатно действуют на людей. Мы общаемся вне Церкви: я могу придти к начальнику училища, поделиться с ним своими вопросами, сомнениями, заботами, и он мне может тоже рассказать много интересного. Мы как друзья, и одновременно как коллеги по воспитательной работе. Но одновременно, мы члены одной Церкви – то есть мы как один организм, как единое целое.

– Вам удается видеть плоды вашего труда?

– В отношении той работы, которую выполняет священник – их просто можно не увидеть. Ведь знаете, очень трудно определить, в каком состоянии находится душа. Допустим, человек вернулся в казарму, лег на койку отдыхать после отбоя, и он может душой сопереживать тем словам, которые сегодня услышал от священника. Он может вспомнить, как ставил свечу перед образом Божьей Матери или мученика Иоанна Воина. Одним словом, это не видно, но это есть.

Бывает, смотришь в глаза военнослужащих, которые приходят в храм, и видишь, как эти глаза преображаются во время службы. Перед службой они смотрели обычно, после – иначе. Это совершенно разные глаза – глаза до службы и глаза после службы. И это совершенно разные люди – в храм приходят одни, а уходят другие. Дай Бог, чтобы тех людей, которые приходят в храм, и тех людей, которые приходят к священнику, становилось больше – в этом наша сила – сила армии и страны.

– О профессии летчика мечтали многие мальчишки. Вы – один из тех, кто сумел эту мечту воплотить…

– Да, это была моя мечта, голубая мечта. И она осуществилась – я смог делать то, что, может быть, другим не дано. Я очень хотел летать, и я стал летать – и это настолько прекрасно, настолько радостно и так интересно. Пока я не пришел в Церковь, лучше и выше для себя я дела не знал. Но как только я начал молиться, я почувствовал, что молиться – это как летать, только еще лучше и еще выше. Молитва – это вершина полета.

Я еще работал в училище, когда стал священником. Но стал им не сразу, а сначала два года был диаконом. Будучи диаконом, я совершал полеты. То есть одновременно был и кадровым офицером, и диаконом. Это был единственный случай в России, уникальный в своем роде. Самое главное – чтобы человек получил радость в своей жизни от общения с Богом, от молитвы – вот это непреходящее, это то, что нельзя купить, это то, чего у нас никто не отнимет и то, что есть у каждого из нас. Именно эту радость мы и должны дать воинам. В этом, я считаю, самая главная задача военного священника.