Какое-то время назад мне прислали сообщение об автокатастрофе, виной которой послужил нетрезвый священник. Он был уже отстранен от служения. Новость вызвала живой интерес в соцсетях и множество комментариев.
Что же, священники – люди, много времени проводящие в дороге. Я знаю священника, который живет в Сергиевом Посаде, а служит в Москве – то есть постоянно ездит на своей машине в оба конца. Священникам часто приходится садиться за руль, чтобы навестить пожилых и немощных прихожан, поехать к кому то на дом, чтобы принять исповедь умирающего, посетить болящих в больнице или заключенных в тюрьме. Как и другие люди, которые много ездят – таксисты, например – священники находятся в группе риска по дорожно-транспортным происшествиям. Время от времени со скорбью приходится читать о гибели священников в автокатастрофах.
Алкоголь тоже является проблемой из-за того, что люди, желая оказать священнику гостеприимство, ставят на стол спиртное. Конечно, надо уметь отказываться – даже если люди почувствуют себя обиженными, особенно если предстоит поездка за рулем. Но у кого-то может и не хватить благоразумия.
Поэтому то, что священники попадают в автокатастрофы – совершенно не обязательно свидетельство того, что это плохие люди или даже плохие священники. У меня нет автомобиля, и слава Богу. Но если бы был – я тоже находился бы в опасности, хотя и меньшей, чем священник.
Когда в автокатастрофу попадает таксист, это рассматривается как нечто недостойное упоминания. Это не будет тиражироваться социальными сетями, да и в новостные ленты не попадет. Но когда речь заходит о священнике, мы видим множество перепостов и ернических комментариев – вот он, мол, моральный облик РПЦ. Было бы очень странно судить о моральном облике любой профессиональной группы – врачей, учителей, военных, священников, рабочих, служащих – на основании сообщений о том, что они иногда попадают в автокатастрофы.
Почему это происходит? Ответ дает один из комментариев: «И эти люди запрещают мне ковыряться в носу?» Таксисты никому не запрещают ковыряться – поэтому катастрофы с их участием вызывают гораздо меньше интереса.
Но такое отношение выглядит странным. Если вы считаете уместным и правильным, должным и почетным ковыряться в носу – то какое вам дело до того, что кто-то этого не одобряет? Ведь физически Вам никто не мешает.
Есть масса людей, которые выражают мне свое неодобрение. Вот, например, веганы порицают меня за то, что я ем мясо убитых животных. Они говорят, что это людоедство под маской культуры. Их юзерпики смотрят на меня с тяжелым укором. Почему я не выискиваю в новостных лентах сообщений про ужасных вегетарианцев, которые тайком едят шашлыки или замешаны в каких-то преступлениях? Гитлер, кстати, был вегетарианцем – но меня как-то мало волнует этот факт. Я не паникую от того, что вегетарианцы повсюду пролезли, ведут свою вегетарианскую пропаганду, и того и гляди установят страшную вегетарианскую диктатуру.
Почему? Наверное, потому что их упреки не ранят мою совесть. Я не думаю, что вкушая мясо, я совершаю преступление. Вегетарианство запрещает есть мясо? Ну, это их дело.
Почему же люди так хватаются за происшествия со священниками? Потому что существование Церкви и священников ранит совесть. Оно служит напоминанием о том, что можно – и должно – жить по-другому. Даже когда они вроде бы ничем не беспокоят, даже на глаза особенно не попадаются, просто существуют где-то недалеко и об этом известно – это беспокоит.
Радость и утешение, которое люди получают от любого компромата на Церковь, связана с чувством облегчения – мол, они сами плохие люди, кто они, чтобы меня обличать.
Но на самом деле человека обличают не священники – его обличает совесть. Он бы не реагировал на священников так болезненно, если бы не глубокая боль внутри. Боль, которую нельзя исцелить плохими новостями про Церковь. Ее можно исцелить только покаянием и примирением с Богом.